Конечно, Павел. Который теперь ходит с Адрианом. Разве мама сможет это понять? Какое это непреодолимое препятствие? У Филиппа не было желания это проверять.

Он взял велосипед — и был таков.

Какое-то время он бесцельно кружил по пустому микрорайону. А потом его как-то занесло на Голубую улицу.

Он затормозил перед калиткой, поставил ногу на бордюр и не понимал, что делать дальше. Позвонить? Не позвонить? Ведь сегодня суббота, у тети наверняка есть дела поинтереснее, чем проводить время с племянником.

Пока он размышлял и уже приготовился было ускользнуть, из-за дома, точнее из сада, выбежал Бодек. А как только он увидел, кто стоит по другую сторону ограды, то сразу решил поделиться этим открытием со всем Волчьим Потоком. Разумеется, через минуту тетя была уже у калитки.

Филипп сразу подумал, что она наверняка писала эту свою новую книгу. И ему стало стыдно, что он ее беспокоит.

— Тетя! — крикнул он, прежде чем она успела ему открыть. — Я здесь только проездом.

— И очень хорошо, — ответила тетя. — Приятно, что ты не обходишь за версту дом старой тетки.

— Но, тетя…

По правде говоря, Филипп не знал, что он тут делает. Ведь ему не нужно было ничего привозить тете или забирать от нее. Могут ли иногда велосипеды вести себя как живые и самостоятельно решать, куда поехать? Видимо, его велосипед мог.

— Осталось еще немного того творожника с позавчера. Надеюсь, в нем не накопились токсичные элементы. — Тетю, казалось, вообще не беспокоил тот факт, что визит был незапланированный. — Тебе скучно? Друзья разъехались? Знаешь что? Может, ты побудешь у меня в саду? Жаль в такой день сидеть в четырех стенах. Я поставила этот огромный разноцветный зонт. Сейчас принесу что-нибудь попить. Ну и творожник, да? Рискнешь?

Бодек уже перестал лаять, но всем своим видом давал понять, как сильно ему нравятся слова хозяйки.

— Тетя, а ты сейчас не пишешь свою книгу? — неуверенно спросил Филипп.

Тетя Агнешка внимательно посмотрела на него, как будто этот вопрос ее удивил.

— В определенном смысле да, — ответила она.

— О! Ну видишь!

— В определенном смысле я все время ее пишу. Просто много о ней думая.

Через пять минут тетя Агнешка разместилась на садовом стуле под огромным разноцветным зонтом, у стола, на котором стояли стаканы, сок, пирог и фрукты, а Филипп сел на траву и трепал шерсть довольного Бодека. И разговаривали они о Бодеке. О том, что он умеет, какой он умный и понимает все, что ему говорят. И о том, что тетя совершенно не возражает, если Филипп иногда будет брать его на длительные прогулки, если захочет.

— Мне нужно спросить у мамы, — сказал Филипп.

А в глубине души почувствовал такую радость, что даже на несколько минут замолчал. А потом спросил:

— Ты составляешь ее у себя в голове? Эту книгу? Всю? С начала до конца?

— Книгу? Ну да. Составляю ее у себя в голове.

— Все слова по порядку?

— Ну нет, не прямо так. Я думаю о том, что хотела бы написать и почему именно это. Представляю себе героев — как они выглядят, сколько им лет, как их зовут. Придумываю манеру речи, характер, привычки, что они любят, а что нет. А прежде всего — отвечаю себе на вопрос, для чего они должны оказаться в моей книге. Почему именно в этой истории. Если их присутствие должно что-то значить, то они должны что-то делать. Что-то говорить. Принимать решения. Встречать на своем пути других людей. Должны что-то чувствовать, чего-то желать, чего-то бояться, кого-то или что-то любить. Что-то их должно беспокоить. Куда-то они должны стремиться. Необязательно буквально. Но они должны куда-то идти. Как в жизни.

Филипп даже не заметил, как перестал трепать Бодека.

— Это как-то странно. Что-то такое… странное, — выдал он.

— Почему?

— Не знаю. Похоже на игру. Компьютерную.

— Но разве что немного. В каждой игре тебя ограничивают правила, которых ты должен придерживаться. Их кто-то выдумал, как и персонажей, и все остальные вещи. Даже если ты строишь виртуальный город, то только из доступных в игре элементов. Ты можешь поставить свой дом за рекой или у дороги, но и эту реку, и эту дорогу, и этот дом уже кто-то до этого за тебя придумал. А когда пишешь книгу, все решаешь ты. Ты сам. Широкая река или узкая, красная крыша у дома или зеленая, и куда ведет эта дорога, у которой он стоит. Ты можешь в любой момент, как герой книги, сесть в выдуманную тобой до мельчайших деталей машину и поехать по этой дороге, куда только захочешь. Все, что произойдет, и все, что ты увидишь, будет зависеть только от тебя. Но у того, что ты напишешь, должен быть какой-то смысл. Даже если это была просто долгая дорога в никуда. Это должно иметь смысл. Даже если ты пишешь сказку или научную фантастику. Потому что рассказывают с какой-то целью.

Они помолчали, после чего тетя добавила:

— Кто-то потом прочитает такую книгу и подумает: «О, так бывает. Как будто кто-то описал мою жизнь». Или: «О, кто-то чувствует так же, как я». Или: «Это хорошее решение. Мне бы никогда не пришло в голову так поступить». И тогда этот кто-то понимает, что он не один на свете, хотя раньше ему так казалось.

Они снова помолчали.

— А я так и не знаю, почему стеночники становятся размером с комнату, — тихо произнес наконец Филипп.

— Стеночники? — Тетино удивление длилось лишь секунду. — А, стеночники. Эти желто-голубые?

— Да.

— А они желто-голубые как именно?

— В смысле?

— Ну, они в желто-голубую полоску, или в желто-голубую клетку, или…

— Неважно. Ведь я не пишу о них книгу.

— Ну да. — Тетя кивнула с пониманием.

— И неважно, почему они так раздуваются. Раздуваются, и все.

— Понимаю. Ни с того ни с сего. Сидят себе в комнате и вдруг начинают становиться все больше и больше.

— Размером с комнату, — добавил мальчик.

— Но если стеночники становятся размером с комнату, — допытывалась тетя, — то что происходит с мебелью? Со шкафом, кроватью и так далее. Стеночники вдавливают их в стены?

— Не-е-ет… Ну ты что. Ведь потом, когда они уменьшаются, мебель стоит там же, где и раньше.

— Ага.

— То есть стеночники подстраиваются под все эти вещи, — терпеливо объяснял Филипп. — Как будто прижимаются к кровати, к шкафу и к стене.

— Ага. Теперь понятно.

— Впрочем, всегда увеличивается только один стеночник. Если бы они увеличивались одновременно, то полопались бы как шарики.

— А если какой-нибудь стеночник так вырастет, то может подпереть дверь? — допытывалась тетя.

— Ну да. И если кто-то захочет войти в комнату этого мальчика, то не сможет.

— Могу себе это представить. А где же тогда мальчик?

— Внутри. В комнате и в стеночнике. Как в таком огромном пузыре. Снаружи до него не добраться. Он сидит внутри желто-голубого стеночника, и это так классно. И тогда никто не войдет в его комнату, потому что не сможет открыть дверь.

— Ага, ага. То есть стеночники разрастаются, когда мальчик хочет, чтобы никто не входил в его комнату?

— Да. Потому что иногда он хочет побыть один.

— А когда он хочет побыть один?

— По-разному. Когда… ему грустно. И его все бесит.

— Понимаю.

— И когда… когда родители ссорятся, — добавил Филипп еще тише. — Он не хочет этого ни слышать, ни видеть. А стеночник читает его мысли. И сразу знает, что делать. Растет и растет. И окружает его, как такой огромный мыльный пузырь. Или как палатка. И это здорово.

— Знаешь, Филипп, — отозвалась тетя после минутного молчания. — Теперь я понимаю, почему стеночники увеличиваются до размеров комнаты.

Филипп посмотрел на тетю Агнешку, а тетя Агнешка посмотрела на Филиппа.

— Тогда я еще кое-что тебе скажу, — сказал Филипп. — Они ни в полоску, ни в клетку, а такие, как будто кто-то слепил их из желтого и голубого пластилина и все перемешал. Именно такие стеночники.

— Да, — закивала тетя. — Теперь я очень отчетливо их представляю.