— Наверное, пора прекратить знаться с людьми, — встрял старый Олаан.

Киннин согласно мотнул головой:

— Всякий, кто пойдет с ними на охоту, станет предателем.

— С людьми мы добываем мяса больше, чем в прежние времена, — возразил Тахиим. — Так жить легче, просто их надо проучить. На следующей охоте покажем им, что мы не низкохвосты!

— Пусть только попробуют забрать у меня добычу! — пригрозил Олаан. — Тогда увидят, что такое волк!

На следующей охоте удалось добыть тучного оленя. Мяса хватило бы на всех, и волки возмутились, когда люди стали их отгонять.

— Мы дадим вам мяса потом, когда разделаем, — заявил один.

— Это наш олень, — бросил другой. — Возьмете что останется.

— Не суйтесь, — велел третий. — Захотим — накормим и вас.

И они склонились над оленем с заостренными камнями в руках.

Первым напал не Олаан. И даже не Киннин, а Нолла, его сестра. Любой волк знает: если кто-то из стаи отталкивает тебя от добычи — ты должен себя отстоять, иначе впредь тебя не подпустят к еде, пока все не насытятся. И Нолла — юная волчица, которой еще предстояло себя показать, — всего лишь следовала закону волков. Она прыгнула на кого-то из людей, но не укусила и даже не толкнула, а только оттеснила его в сторону и нагнулась оторвать кусок оленьего мяса.

Человек поднял заостренную палку и вонзил в спину Нолле. У волчицы перехватило дыхание, она содрогнулась всем телом. И умерла.

Люди и волки на миг умолкли. Затем люди подняли острые палки — и Киннин, с оскаленной пастью прыгнув на убийцу Ноллы, порвал ему глотку.

Затем волки пустились бежать.

Целую четверть луны ничего не происходило. Затем трех волков из стаи Песчаной Горы нашли мертвыми, с ранами от заостренных палок. На следующую ночь волки загрызли во сне четверых людей — никто не сознался в убийстве, однако Олаан и Киннин вернулись домой с окровавленными мордами и без добычи.

Так началась война.

На всем пространстве равнины человек убивал волка — и волк убивал человека. Люди, водившие дружбу с волками, научились от них охотиться и теперь истребляли волков сноровистее, чем другие. Война разрасталась как пожар, и вскоре волк стал убивать волка и человек — человека.

— В моем народе все бьются против всех! — крикнул юноша Лидде, ненадолго улизнувшей из стаи ради встречи с ним. — Те, кто хочет истребления волков, пытаются взять власть в племени и убивают всех, кто за вас заступится. И среди них мой отец и брат. Мне страшно, племени грозит раздор.

— Моему тоже, — сказала Лидда, хотя и знала, что юноша давно не понимает ее слов. Этим утром Олаан потребовал, чтобы Тахиим наконец дал ответ — собирается ли стая уничтожить людское племя.

Юноша стоял, постукивая по бедру заостренной палкой, крепко зажатой в руке. На один страшный миг Лидде почудилось, что он может ее ударить, и пришла мысль напасть первой. Она мотнула головой, отгоняя наваждение. Юноша протянул к волчице ладонь.

— Нужно что-то делать, — проговорил он дрогнувшим от слез голосом, и Лидда прижалась к нему теснее. Высоко над головой она услышала хриплый крик ворона.

Через долину, поросшую травой, к ним приближались два небывало крупных волка.

Глава 10

14 000 лет назад

Я не могла забыть о человеческой девочке. Мои мысли были заняты ею настолько, что я не сразу заметила, как озабоченный Тревегг вышел на поляну, тревожно щуря глаза. За ним трусил Минн — растерянный и слегка испуганный.

— Ее нигде нет, — сообщил Тревегг Риссе, сонно поднявшей голову от лежачего дерева. Дождь наконец закончился, за три погожих дня земля почти везде высохла, и мы не упускали случая погреться на солнце перед вечерней охотой.

Старый волк помотал головой.

— Я шел по следу до кромки леса и дальше на поле, а потом след исчез. Непонятно.

— Может, легла отдохнуть и еще не проснулась? — предположила Рисса, поднимаясь.

— Борлла пропала, — подскочила ко мне Марра, которая выбегала встретить Тревегга с Минном. Аззуен уже трусил к нам от дозорной скалы, навострив уши.

— Она вечно где-то пропадает, — ответила я чуть виновато. Захваченная приключением с девочкой, я почти забыла о Борлле.

— На этот раз ее не могут найти. Никак. Тревегг места себе не находит, сама послушай.

— Запаха просто нет, Рисса, — говорил старый волк растерянно и беспомощно. Вот уж не думала, что Тревегг хоть когда-то чувствует себя неуверенным…

Рууко, Веррна и Иллин уже бежали с другого конца поляны.

— Так не бывает, — бросила Веррна чуть ли не со злобой. — Пусть даже ее утащил кто-то из хищников — должен был остаться запах!.. Прости, — она обернулась к Риссе, зарычавшей при упоминании о хищниках. — Борлла обезумела от горя, бродит одна где хочет, об опасностях не думает. Ничего не ест, ослабла… она даже убежать не сумеет, не то что отбиться! Рано или поздно ее все равно кто-нибудь схватит!

— Стань она чьей-то добычей — я бы учуял, не настолько я стар! — огрызнулся Тревегг. — Она просто исчезла.

— Сначала нас вел запах, а потом раз — и его нет! — оторопело подтвердил Минн. — И хищниками не пахнет. След Борллы прерывается — и все.

— Так не бывает, — упрямо повторила Веррна.

Я с удивлением поняла, что Веррна, бесстрашная Веррна, тоже напугана…

Рууко, грозно взглянув на нее, перебил:

— Если Древние на нас разгневаны, надо узнать причину.

— Сначала убедимся, что Борллы нет, — тихо, почти шепотом ответила Рисса. — Тревеггу я доверяю, но ошибаться нам нельзя.

— Будет лучше, если ее поищут и остальные, — признал Тревегг.

Рисса коснулась носом его щеки и молча, без обычных ритуалов, повела стаю в лес.

— А почему все так всполошились? — чуть задыхаясь от быстрого бега, спросил Аззуен у Иллин, когда мы вывернули на оленью тропу. — Борлла уже не первый раз уходит от стаи.

Иллин, слегка задержавшись у зарослей седмичника, посмотрела вслед остальным — не услышат ли.

— Не диво, когда волк умирает — от когтей врагов, от раны на охоте, от старости. Все мы смертны. Но когда волк просто исчезает… Легенды гласят, это знак Древних, если нарушается заповедь. Когда два поколения назад вожак Скалистой Вершины случайно ранил человека, у них пропали трое волков.

Мы с Аззуеном виновато переглянулись. Впрочем, вытащить человека из реки — не то же, что его ранить…

— А еще говорили, — продолжила Иллин, не сводя глаз с метки у меня на груди, — что в стае Древесной Тропы исчез волк, когда они оставили жить помет полукровок.

Я заморгала, уставившись на нее. Почему мне никто не сказал?

Иллин заговорила быстрее:

— Тебе, Каала, надо знать больше. Тревегг с Риссой, говоря о легендах, кое-что утаили. Полукровки опасны не только тем, что сходят с ума или тянутся к людям. Их появление — дурной знак для всех. — Она понизила голос. — И пока волк с лунной отметиной не вырастет, никогда не знаешь, что он несет стае — добро или зло.

— Не отставать! — прервал ее гневный окрик Рууко. — Ждать не будем!

— О таком не говорят, — прошептала Иллин. — Но ты-то должна знать.

— Мы никому не скажем, — пообещала я.

Она кивнула и устремилась вслед за остальными, мы старались не отставать. Мысли у меня путались.

— А если стая подумает, что я приношу несчастье? Что тогда? — задыхаясь от бега, прошептала я Аззуену; он, едва поспевая за мной, не ответил.

Вначале запах Борллы слышался отчетливо: по тропе, ведущей к конскому полю, она проходила каждый раз, когда отправлялась искать Реела. Самый свежий запах остался сегодня утром, когда еще не высохла роса, — значит, Борлла шла здесь перед самым рассветом. След тянулся через нашу поляну у кромки леса, к деревьям на краю равнины — и еще дальше, прыжков на восемь. И тут, в точности как говорил Тревегг, запах обрывался.

Кони с равнины уже ушли — меня это только порадовало.

— Не топчитесь здесь, щенки, — велела Рисса.

Веррна, лучший следопыт во всей стае, взялась за поиски. Опустив нос к самой земле, она двинулась по ровной окружности, начиная с того места, где исчезал запах Борллы. Обнюхав каждый камень, каждую пылинку, каждый стебель травы, она пошла в противоположную сторону, отмеряя второй круг. Рууко и Рисса следовали за ней по меньшим окружностям, вплотную прилегавшим к ее пути. Иллин с Минном проделывали то же вокруг того места, где когда-то лежало тело Реела.

— Они хотят убедиться, что ничего не проглядели. — Тревегг не упускал случая нас чему-то научить, даже несмотря на беспокойство и усталость. — Веррна очерчивает внешние круги, Рисса идет чуть ближе к центру, а Рууко описывает круг внутри Риссиного. Нам лучше не подходить, чтобы не сбить запах.

На хождения кругами ушло полдня и часть прохладной ночи. Тревегг с остальными присоединились к поиску, который охватывал уже всю Долину. Нас не подпускали близко, лишь доверили оглядеть отдаленный участок жухлой травы — наверное, чтобы мы не путались под ногами. Мы с Аззуеном и Маррой были рады хоть чем-то заняться и обнюхали все пространство, пытаясь поймать запах. Тщетно. Уннан стоял в стороне, глядя через Долину на Веррну — та ходила вокруг места, где обрывался запах Борллы.

— Пойду поговорю с Уннаном, — сказала я Аззуену и Марре.

— С ума сошла? — возмутился Аззуен. — Ничем, кроме драки, не кончится!

— Он остался один. Может, ему не по себе.

Я осторожно подошла к Уннану; он, наверное, меня услышал, но не обернулся.

— Пойдем искать вместе с нами, — предложила я. — Это лучше, чем просто стоять.

Уннан оскалился:

— Зачем? Чтобы ты убила и меня? У тебя ведь хорошо получается губить щенков, да? Лучше б тебя прикончить при рождении! — Он наклонился ближе. — Если она погибла, тебе тоже не жить, уж я постараюсь. Обещаю!

Все мои благие намерения испарились.

— Будь ты поумнее, твои друзья остались бы живы, — огрызнулась я, хоть и понимала, что лучше молчать. — Может, они гибнут или исчезают потому, что ты для них ничего не делаешь! Когда бесились кони, что-то я не видела, чтоб ты кому-то помог!

Уннан взвыл и кинулся на меня — после смерти Реела он не голодал, как Борлла, и сейчас был сильнее. Но злоба придала мне сил: я легко отбросила Уннана и прижала его к земле.

— Каала! — крикнул Аззуен, заглушая мой рык. Когда Уннан напал, они с Маррой кинулись мне помочь, а теперь, когда я чуть не вцепилась противнику в глотку, летели нас разнимать. Я пришла в себя и отступила от Уннана, мне стало стыдно: хотела утешить, а сделала только хуже… Нельзя было давать волю чувствам!

— Илшикк! — прошипел Уннан, и я сжалась от отвращения. «Илшикк» значило «волкоубийца»: такие волки вечно оставались одиночками, их не принимали в стаю.

Не глядя на Уннана, я вернулась к Аззуену и Марре, и мы продолжали поиски, пока, сморенные усталостью, не упали без сил на траву.

Я почти засыпала, когда резкий шепот Аззуена заставил меня вздрогнуть.

— Верховные волки!

Франдра и Яндру показались на краю равнины. Наши к тому времени перенесли поиски Борллы в дальнюю часть поля, примыкавшую к территории людской стаи, и сгрудились вместе, переговариваясь беспокойным шепотом. Интересно, что они обнаружили…

Рууко и Рисса подошли поприветствовать верховных волков — странно, ведь Франдра и Яндру сказали, что будут отсутствовать… Еще больше я удивилась, сколько гнева таили движения Рууко, когда он подходил к верховным волкам. Из-за дальности я не слышала его слов; Яндру тут же бросился на него и прижал к земле, затем что-то сказал и отпустил. Несколько мгновений они яростно спорили, затем верховные волки ушли с равнины. Я боялась, что они снова выбранят меня за встречу с человеческой девочкой, однако в мою сторону они даже не посмотрели. Зато Рууко бросил на меня свирепый взгляд, так что я отступила подальше, но он лишь издал повелительный клич и увел стаю с равнины.

Приведя нас обратно к лежачему дереву, Рууко запретил обсуждать исчезновение Борллы, Рисса не отвечала ни на какие вопросы. Вожаки не позволили Минну продолжать поиски — и никому из нас не сказали, что же удалось найти на дальнем краю поля.

— Охотимся как обычно, — только и услышали мы. — Остальное не обсуждается.

* * *

Я дождалась, пока стая уснет, и потихоньку направилась к равнине Высокой Травы. Если все верят, что стае послан дурной знак, и считают меня причиной, то нужно выяснить как можно больше. Особенно интересно, почему нас не пустили на край поля, ведь взрослые что-то нашли…

Аззуен увязался за мной, я не возражала.

День выдался трудным, я почти в изнеможении добралась до места, где закончились поиски. После появления верховных волков Рууко увел нас так быстро, что мне не удалось туда подойти.

Я опустила нос к самой земле. Запах стаи, след Франдры и Яндру — и слабый запах Борллы. Над всем вился тончайший, едва уловимый аромат, который я даже не сразу учуяла. Сердце забилось сильнее, я замерла и перепроверила еще раз, чтобы не ошибиться. Да, знакомый едкий запах, смешанный с ароматом мяса, соли и пота: запах человека.

— Верховные волки запрещают нам подходить к людям, — повернулась я к Аззуену, — а сами ими пахнут. Как так?

— Не знаю, Каала. Лучше не выяснять.

— Ну уж нет, я выясню. Сначала владыки спасают мне жизнь, затем пропадают на четыре месяца — а тут появляются дважды за несколько дней. Рууко снова на меня зол, Иллин рассказывает о дурном знаке и о том, что я могу приносить несчастье, — и все как-то связано с людьми. Надо доискаться до причин. Выяснить, почему я отличаюсь от других.

Аззуен не сводил с меня озабоченного взгляда.

— Тогда найди верховных владык и спроси, только не вздумай вновь идти к людям — я же знаю, тебя только туда и тянет. — Так легко читает мои мысли, даже досадно… Аззуен подступил ближе, я почувствовала его теплое дыхание. — Ты ведь слышала, что сказала Иллин. Тебе нельзя рисковать.

— Знаю, — тихо ответила я и взяла в зубы клок травы, пахнущей стаей, Борллой, верховными волками и людьми — всем сразу. — Я туда не пойду. Обещаю.

Обманывать Аззуена не хотелось, однако я должна была выяснить истину — чем занимаются верховные владыки, как это связано с исчезновением Борллы и с моим положением в стае. И при чем тут люди.

И еще меня тянуло к человеческой девочке.

Для меня она оставалась «девочкой», хотя я уже знала, что люди зовут ее Тали: сидя в засаде и наблюдая за их стаей, я слышала, как взрослые самки окликают ее этим словом. Самки у людей назывались женщинами, самцы — мужчинами. Слово «руки» для передних лап я слышала и раньше, а теперь узнала, что про оконечности задних ног они говорят «стопа», а про шерсть — «волосы». Вся стая называлась «племя». Днем они вели себя активнее, чем ночью, при холодной погоде покрывали себя шкурами хищников и добычи; волчьих шкур я ни разу не видела, и сама мысль о них заставила меня содрогнуться.

Ветер холодил уши и пробирался сквозь густеющую к зиме шерсть; летняя жара сменилась прохладой, вылазки к людскому лагерю стали приятнее. Я разгребла под собой мягкую землю, чтобы устроиться поглубже, и улеглась на верхушке холма. Рядом со мной нетерпеливо встряхнул перьями Тлитоо.

— Целую луну только и делаешь, что приходишь и смотришь. Трусиха.

Я не ответила, лишь насторожила уши и потянула носом воздух, чтобы найти девочку: в мешанине запахов на человечьей поляне ее аромат отыскался не сразу. Сейчас, в середине дня, люди занимались кто чем: одни скребли шкуры заостренными камнями, другие приделывали к коротким толстым палкам что-то похожее на кость, многие толпились вокруг костров. Сначала я не понимала, зачем им огонь в теплую погоду и при солнечном свете, но до меня долетел запах обожженного мяса — и я догадалась: на кострах жарят добычу. При виде оленьего мяса, которое на длинных палках держали над огнем двое мужчин, у меня потекли слюнки.

Вдруг послышался шум — четверо молодых самцов, размахивая заостренными палками, пронеслись по поляне, словно преследуя добычу на охоте. Мне вдруг нестерпимо захотелось поучаствовать в игре — она угадывалась с первого взгляда…

Тлитоо зарылся клювом в мешанину листвы, прутьев и лисьего помета, якобы в поисках жуков, и, выждав миг, швырнул мне в морду грязным комом.

— Хватит на них глядеть, волчица-глупица, ничего нового не разглядишь, — каркнул он. — Пора за дело: скоро зимний переход, тогда из стаи незаметно не улизнуть.

Грязь попала в нос, я чихнула и заодно помотала головой, стряхивая с уха жухлый лист и сгусток помета. О моих вылазках к человечьей поляне знал один Тлитоо — и то лишь потому, что от него не скроешься. Аззуен и Марра после приключения с табуном не отходили от меня ни на шаг, но от них я умудрялась сбегать, зато избавиться от ворона было не легче, чем отчистить шкуру от скунсовой вони: не стоило и пытаться.

— Уж за тобой-то верховные волки не пожалуют, — буркнула я. — И из стаи тебя не выгонят.

Весь месяц, со времени спасения девочки и исчезновения Борллы, меня так и тянуло войти в людской лагерь. Я сдерживалась изо всех сил: не настолько я спятила, чтобы разгуливать по их поляне средь бела дня, — незачем добиваться, чтобы меня изгнали из стаи прежде, чем я сделаюсь полноправной волчицей Быстрой Реки. Однако совсем не приходить к лагерю я не могла.

— Верховолки от нас что-то скрывают, волчонок, — вдруг серьезно произнес Тлитоо, не спуская с меня тревожных глаз. — Они знают о людях больше, чем говорят.

— Вот когда пройду испытание охотой и меня примут в стаю — тогда и решу, идти мне к людям или нет.

Тлитоо недовольно заворчал. Он считал, что Рууко и не подумает принять меня в стаю даже после первой охоты и зимнего путешествия, но я гнала от себя эту мысль. Если я выдержу оба испытания, Рууко даст мне знак роммы, хочет он того или нет. Таков волчий закон.

В конце концов я различила запах девочки: она сидела с другими самками в тени небольшого навеса, держа перед собой камень, похожий на половинку пустой тыквы. В нем она что-то растирала другим камнем, потоньше, и при каждом ударе в воздухе разносился запах тысячелистника и какого-то незнакомого растения. Лицо девочки оставалось спокойным и сосредоточенным, она издавала тихий звук, похожий на гудение или жужжание. Мне вдруг нестерпимо захотелось к ней подойти — даже шкура зачесалась и земля под брюхом сделалась колкой.

Повеяло знакомым теплом, и я обернулась, ожидая увидеть волчицу из давнего сна. Рядом никого не было. «Должно быть, и вправду схожу с ума», — успела подумать я, как вдруг в воздухе сгустилось облако едко-можжевелового запаха и, подхваченное порывом ветра, понеслось к людскому лагерю.

Девочка подняла голову. Я лежала слишком далеко, ей меня не разглядеть — и все же она смотрела прямо на меня, как может смотреть дичь, почуявшая приближение хищника. Потянувшись в мою сторону, она вскинула лицо, словно нюхая воздух, и вдруг привстала.

Я поднялась. Отметина на груди потянула меня вперед, и, как я ни сопротивлялась, ноги понесли меня к девочке. Я не чувствовала ароматов растений, не слышала беспокойного трепыхания Тлитоо, даже люди слились для меня в один запах, а их голоса — в один гул… я различала одну лишь Тали.

Вдали раздался вой Рууко: вожак собирал стаю. Я мотнула головой, словно вытряхивая из ушей зов, и присела перед прыжком, готовая нестись по холму вниз, к людскому лагерю.