На другой стороне туннеля он встал рядом с Найей и Кайланом и увидел лишь бесконечную синеву. Внизу раскинулся бескрайний океан с текстурой живого гранита. Туннель походил на раскрытый рот с вывалившимся языком в виде крутой каменистой тропы, которая, петляя, спускалась к берегу. Здесь снега не было. Зато здесь клубился густой и мерцающий серебристый туман, из которого лишь местами торчали верхушки высоких, растущих вдоль берега деревьев. Амри подумал, что на перевале через хребет этот туман вмерзал в снег. В честь этого тумана море назвали Серебряным.

У входа в туннель, чуть ли не касаясь руки Кайлана, стоял особенный камень, и Кайлан склонил голову, чтобы получше рассмотреть его. С камня на них смотрело изображение чешуйчатого перистого морского существа. Вместо глаз были вставлены драгоценные камни, в которых отражалось золотистое пламя фонаря, висевшего у него во рту.

— Фонарь мореходов, — пояснила Тавра.

— Кто поддерживает огонь в этом фонаре? — поинтересовался Амри и опустился на колени, чтобы заглянуть в старые, блестящие глаза существа.

— Никто не знает. Старые маудди рассказывали песню о водном духе, который зажигает фонари, чтобы заманивать младлингов в море. Но на самом деле огонь в фонарях наверняка поддерживают путешественники. Как бы ни было, сотни трайнов эти фонари вели моряков и путешественников, указывая идущий вдоль берега путь к Ха’рару… Ну, пойдемте. Спустимся по каменной тропе ради вас, мальчики.

Амри с Кайланом переглянулись. Спритон пожал плечами и, по велению паука на его плече, стал спускаться. Амри видел, как за спиной у Найи, выглянувшей с обрыва на открытое, распростертое над туманом пространство, подрагивали черно-индиговые крылья.

— Можешь слететь вниз, там и встретимся, — предложил он.

Она улыбнулась.

— Уверена, без сандалий ты бы с легкостью слез по отвесной скале. Но тогда бедняга Кайлан остался бы совсем один с Таврой… — Подмигнув, она добавила: — Я уже привыкла к каменным дорогам. Спустимся вместе.

Было бы здорово иметь крылья, но идея парения в открытом небе его слегка пугала. Амри предпочитал землю, пусть даже каменистую и подвижную под его сандалиями. Когда он оступился, Найя схватила его за руку, чтобы он не кувыркнулся через край, помогла ему встать ровно, и он вздохнул.

— Извини. — Смутившись, он отвел уши назад. У других, похоже, таких проблем не возникало, но они привыкли носить сандалии, атрибут дневносветников. Найя улыбнулась, и уголки ее глаз смягчились сочувствием.

— Наступай сначала на пятку, — подсказала она. — И держи спину прямо. Так проще сохранять равновесие.

Он попробовал следовать ее совету, и они двинулись вслед за Кайланом. Идти, наступая сначала на пятку, казалось противоестественным. Опасно, словно вот-вот он наступит на что-то острое. Логичнее было ходить, опуская стопу, начиная с пальцев — босиком по пещерам, где с каждым шагом можно было встать на что-то острое и вызывающее боль. Но для этого и были сандалии.

— После ухода из Сога у меня была та же проблема, — сказала Найя. — Постепенно привыкнешь. У тебя уже получается лучше, чем когда ты их только надел.

Амри попытался представить себе, как Найя впервые ощущала себя в сандалиях.

— Здесь достаточно споткнуться, чтобы улететь прямиком в море, которое в этих северных краях, уверен, холодное, как поцелуй вапры. — Он осклабился.

Найя хихикнула и вдруг поняла, что до сих пор держит его за руку. Она отпустила ее, и на его ладони осталось холодное место прикосновения.

— И многих вапр ты целовал?

Амри никогда ни с кем не целовался, тем более с единственной виденной им вапрой, которая потом стала пауком.

— Очень многих, — сказал он. — Огромное количество.

Когда они наконец-то выбрались к морю, у Амри болели колени. Лес постепенно редел, и они оказались на каменистом берегу, на который накатывали волны. Вынесенные морем камни были круглыми и гладкими, по цвету черными, серебристыми и синими. Амри захотелось подойти к ним, запустить в них руки, закрыть глаза и слушать их истории. Но его друзья уже шли дальше, и Кайлан указал на следующую статую с фонарем, выглядевшую словно золотистое пятно в серебристом тумане.

Мимо пропорхнуло что-то маленькое и розовое. Амри поймал лепесток рукой, и в его памяти пробились ростки воспоминаний. Полный теней и шепотков лес и ужасный монстр. Огромное дерево в Темном лесу — Олейка-стаба, или Древо-Колыбель, — в мучительной боли взывающее о помощи, потому что его корни прикоснулись к яду в земле. Разъяренные красные глаза скексиса Охотника, который гнался за Кайланом и Найей, его страшное признание на фоне визгов скексисов в замке: о том, что они нашли способ приготовления живительного эликсира путем выкачивания жизненной эссенции из гельфлингов. Тех самых гельфлингов, которые сотни трайнов с безоговорочной верностью служили скексисам.

Амри раскрыл ладонь и выпустил лепесток, покуда видение не укоренилось и не расцвело в полную силу. Он не хотел заново просматривать жуткие воспоминания.

— Они все-таки добрались до побережья, — сказала Найя, провожая взглядом лепесток. — Интересно, добрались ли до Ха’рара.

Амри попытался отпустить воспоминания в полет вслед за лепестком. Попробовал заменить их тем, что находилось прямо перед ним, а перед ним стояла бесстрашно улыбающаяся Найя, исцелившая дерево Олейка-стаба и унявшая его боль в Темном лесу. Найя, которая храбро противостояла скексису и которая видела потемневшее Сердце Тра и выжила.

— Надеюсь, что да, — произнес Амри. — Эй, Кайлан! Подожди нас!

Кайлан замедлил шаг, всматриваясь в стелющийся по морю туман. Поравнявшись с Кайланом, Амри и Найя заметили дрожащую в тумане тень. Пришвартованный к большому, склонившемуся над водой дереву стоял корабль с длинным и узким корпусом и тремя парусами, расправленными по реям и латам, похожими на плавники рыбы-крылатки и окрашенными в алый, насыщенный синий и темно-лиловый цвета.

— Твои знакомые? — тихо прошептала Найя. — Поэтому ты сюда нас привела?

В ответ Тавра выдохнула с не свойственным ей облегчением:

— Да. Прошу, пойдемте.

Амри замер, вглядываясь в воду и размышляя о водном духе, который, по словам Тавры, зажигал фонари.

Наверняка эту песню придумали лишь для того, чтобы отпугивать младлингов от опасных вод. Но в воде, как и в любой другой части мира, шныряли настоящие обитатели. Амри постарался не думать об этом и последовал за своими друзьями.

По ветке, к которой был пришвартован корабль, они прошли словно по причалу и по очереди спрыгнули на покачивающуюся палубу. Амри чуть снова не потерял равновесие. Он терпеть не мог носить обувь и быстро понял, что носить ее на корабле ему не нравилось еще больше.

— Думаешь, они тебя узнают? — спросила Найя, которая явно не испытывала проблем с удержанием равновесия на воде, вероятно, потому, что выросла на болотах. — У меня есть твой жемчужный амулет, а у Амри — твой меч, если придется доказывать твою личность…

Дверь каюты распахнулась ровно в тот момент, когда Найя подняла руку и приготовилась постучать. В дверном проеме стояла сифанка с густыми, истрепанными ветром красными волосами. Молодая, примерно возраста Тавры, она была одета в плотную мореходную одежду, расшитую повязанными узлами веревками и лентами, а с пояса свисали нити с блестящими драгоценностями, похожие нити были вплетены в алые косички.

Она сразу перевела взгляд на плечо Кайлану.

— Оника, — сказала Тавра и запнулась. — Я…

Без колебаний Оника протянула руки и бережно взяла крохотного паучка в ладони. Она поближе посмотрела на Тавру, и ее глаза цвета океана наполнились слезами.

— Тавра, — произнесла она, — слава Солнцам, ты жива.