— Откуда ты знаешь?

— За двадцать лет Теомунд нашпиговал это здание жучками. Феликс Росси убрал их, но прежде я услышал об этом. Ее сын, так называемый клон Христа, умер.

— Умер, но как?

— Какой-то глупый местный житель.

— Это ужасно.

— Да, потому что завтра Его преосвященство Эваристо, кардинал Салати, прилетит сюда из Рима. Я мог бы использовать этого мальчишку как козырь в переговорах.

— Луис, ты бы использовал ребенка?

— Я бы не сделал ему ничего плохого, но я бы отдал им мальчика.

Корал заморгала.

— Зачем?

— Бог не так глуп, чтобы позволить одному человеку помешать спасти целый народ. Теперь я должен найти что-то другое, чтобы заинтересовать Салати, раз клон умер. Завтра он будет моим гостем. Я хочу, чтобы ты, и только ты, его развлекала.

— Он был человеком Тео в Ватикане, правильно?

— Да. Я хочу, чтобы он теперь стал моим человеком. Сначала я хочу, чтобы ты выяснила, верит ли его преосвященство в обет безбрачия, которого Бог требует от церковников.

— В большинстве случаев священники хотят, чтобы им надрали задницу перед тем, как они согрешат.

— У меня есть хорошие испанские плетки.

Корал рассмеялась.

— Она носит его ребенка.

— Что?

— Она беременна от Сэма Даффи, — сказал Луис и положил ладонь на плечо Андерс. — Мэгги Джонсон, какая гадость.

Неожиданно Корал пала духом.

— Почему ты ее так назвал?

— Черная Мадонна? Тайная Мадонна? Мать клонированного Иисуса Христа? Эта женщина и ее мальчик были оскорблением Девы Марии Гваделупской. Теперь уже нет, gracias a Dios [Благодарение Богу (исп.).]. Ты мне поможешь?

Она глубоко вздохнула, думая о ребенке Сэма в чреве у Мэгги. Если у Корал когда-нибудь и был шанс с Сэмом, теперь все кончено.

— Почему бы и нет? Какого черта? Ты прав, Луис, я всю жизнь помогала одним ублюдкам топтать других. Ты не можешь быть хуже их. Идет. Только ты будешь платить мне четверть миллиона, понятно?

Он кивнул.

— Я помогу твоему приливу латинос смыть эту гниль. Почему бы и нет, черт побери?

Корал увидела в его глазах восхищение.

— Ты мне всегда нравилась, — произнес он.

Она обняла Луиса, как брата, чувствуя к нему жалость. Он сумасшедший, но он богат, и ей даже нравилось, что он считает себя Сапатой. Может быть, когда-нибудь она узнает, почему он такой безумный, и попытается ему помочь, если он сдержит слово.

Он шепотом отозвался:

— В моих молитвах, Корал, я прошу Деву Марию Гваделупскую только об одном: чтобы свершилась реконкиста, пока я жив. — Его голос сорвался. — Во всем остальном ты можешь мне доверять. Я буду платить тебе и не обижу. Только не предавай меня.

Корал взяла бутылку пива и чокнулась с его бутылкой, стараясь не думать о предстоящей свадьбе.

— Не предам, Луис. Пусть будет реконкиста, милый.

Глава 4

— Расскажи мне больше, Шармина. Мне необходимо знать, — сказал Сэм, вливаясь в поток машин и двигаясь на север к Восточному Гарлему и традиционному пуэрто-риканскому кварталу Эль Баррио, который отделяет от остального Гарлема Пятая авеню и парк Маунт-Моррис. Сэм узнал, что оба квартала сейчас меняются. С западной стороны — состоятельные негры, а с восточной стороны — состоятельные белые или азиаты заселяют лучшие особняки девятнадцатого века, постепенно возрождая былую славу Гарлема, фасад за фасадом. Тем временем в Эль Баррио иммигранты, постоянно прибывающие из Мексики, сражаются за давно не знавшие ремонта, заброшенные дома.

Сэм слушал рассказ Шармины о том, что Мэгги перестала посещать своего врача и записалась на прием к акушерке. Эта женщина имела хорошую репутацию, которую ей создали клиентки из мексиканцев. Она была не только partera, но и curandera [Partera — акушерка (исп.); curandera — знахарка (исп.).], народная целительница. Когда она не принимала младенцев, то консультировала пациентов в своей «Yerberia», лавке трав и настоек. Именно там находилась Мэгги.

— Спасибо, Шармина, — сказал Сэм и дал отбой.

В молодости, когда он служил на торговом флоте, у него была возможность посетить много подобных заведений, и он высоко ценил народных травников всего мира. Он бы никогда не думал, что Мэгги пойдет к такой целительнице, но у Сэма это не вызывало тревоги. Его тревожило беспокойство Шармины и то, что Мэгги ничего ему не сказала.

Он прибавил скорость, проехал 116-ю улицу и станцию метро «Лексингтон». Следя за тем, нет ли поблизости патрульных полицейских машин, он мчался на восток по главной торговой улице, бульвару Луиса Муньоса Марина. Пуэрто-риканские мясные рестораны проносились мимо, сливаясь в сплошную полосу; в них гремела сальса, музыка, изобретенная здесь.

Сэм добрался до Литтл Пуэбла, полного мексиканских такериас [Ларьки (исп.).] и лавок, торгующих ковбойскими сапогами. Поспешно припарковался у стеклянной витрины магазина с вывеской над входом «Yerberia Guadalupe». Вышел и окинул ее оценивающим взглядом. В левой витрине была выставлен грубый рисунок «La Mаnо Poderosa» — могущественной руки, поддерживающей Святое семейство на небесах. Справа на полумесяце стояла «Virgen de Guadalupe», а под ней ангел. Товары рекламировал написанный от руки список: «Sexopronto, Aguas Espirituales; Libros Misticos; Lectura de Cartas» [Быстрый секс, воды духовного познания, мистические книги, гадание на картах (исп.).] и тому подобное. Возможно, здесь старались увеличить его потенцию, гадая Мэгги на картах Таро. Это совершенно безобидно.

Внутри вдоль стен тянулись деревянные полки, уставленные кремами, маслами, горшочками с травами. Еще там были статуэтки святых, ацтекских императоров, цветные свечи в высоких стеклянных подсвечниках. Пучки сухих трав свисали с потолка рядом с фигурами скелетов со Дня мертвых, возле них на стене находилась фреска с изображением Тайной вечери. На другой стене висели подписанные портреты: великие целители прошлого, народные святые — Дон Педрито Харамильо, Эль Ниньо Фиденцио и Терезита Урреа, мексиканский аналог матери Терезы. Все они, по слухам, совершали чудесные исцеления.

К своему облегчению он увидел в углу Мэгги; они с целительницей склонились над столом, на котором горела черная свеча. Целительница молилась. Сэму эта картина неожиданно показалась мрачной: целительница, черная свеча, которая предназначалась для отвода зла, Мэгги в траурной одежде…

Он кашлянул, и они подняли глаза. В зеленых глазах Мэгги отразилось удивление. Она быстро прикрыла рукой пластиковый пакет, полный трав. У нее сделалось чужое лицо, и Сэм с удивлением увидел незнакомую ему женщину. Он отогнал эту мысль, пожал плечами.

— Мэгги Кларисса Джонсон, что это ты прячешь?

Женщины переглянулись, потом Мэгги ответила:

— Сэм, откуда ты взялся?

— Я спросил у Шармины, где ты. — Не совсем, конечно, правда, но очень близко. — Для чего эти травы?

— У меня бывают головные боли, вот и все.

Он подошел и поцеловал ее в лоб, почувствовав, что она лжет.

— Ну, мы этого не допустим.

Он с интересом протянул целительнице руку и пожал ее.

— Я — отец-виновник и будущий муж.

Женщина улыбнулась, ее черные волосы каскадом обрамляли привлекательное лицо. Она была одета в темное льняное платье и белый свитер. Дева Мария Гваделупская в синих одеждах стояла на столе рядом с ней, с ее макушки ниспадали красные четки.

— Я — донья Терезита.

— Хорошее имя, — ответил Сэм.

Травы исчезли в сумочке Мэгги, и Сэм пытался понять, что он видит. Он опустил руку и погладил ее живот.

— А как наш младенец?

Он заглянул в глаза целительницы, нет ли в них намека на то, что она — черная целительница, которая может насылать чары — envidia, mal de ojo, salacion, maleficio [Зависть, болезни глаз, пагуба, порча (исп.).]. Не может этого быть, если Мэгги пришла сюда.

— Рада с вами познакомиться, сеньор Даффи. С ребенком все в порядке.

— Ну, наверное, мы пойдем, до следующей встречи, — сказала Мэгги.

Сэм похлопал ее по плечу, повернулся и стал изучать документы в рамках на стене.

— Полагаю, вы приняли многих младенцев, донья Тереза.

— Во всем Гарлеме и во многих других местах. У меня есть лицензия. — Она указала на сертификат от штата Нью-Йорк. — Безопасные домашние роды в атмосфере любви — вот мой девиз.

— И как долго вы практикуете в Гарлеме?

— Много лет.

— Ну, наверное, мы уже пойдем, — повторила Мэгги.

— Да, девочка моя, — согласился Сэм и взял ее под руку, помогая встать.

На улице он открыл перед ней дверцу «Рейнджровера», и когда она села, сделал вид, будто что-то вспомнил.

— Побудь здесь минутку. Мне хочется самому поблагодарить Терезиту и оставить хорошие чаевые, чтобы она о тебе позаботилась.

— В этом нет необходимости, — возразила Мэгги.

Сэм прикоснулся к подбородку Мэгги и вернулся в лавку. Ему показалось, что целительница ждала его.

Он рассмеялся.

— Не говорите мне, что вы еще и espiritista [Ясновидящая (исп.).]. Вы медиум?

Донья Терезита протянула ему руку, в которой был другой пластиковый пакет с травами.

— Немного, — сказала она. — Вот, возьмите это. И незаметно замените пакет сеньоры на этот, когда она не видит.

Сэм не взял пакет. Он подошел к ней вплотную, чтобы говорить шепотом.

— И зачем мне это делать, донья Терезита?

Хотя он был для нее незнакомцем, высоким мужчиной, более массивным, Терезита не выглядела испуганной.

— Вы не тот человек, которого описала ваша жена, сеньор. Совсем не тот. Я вижу вашу душу.

У Сэма упало сердце. Что ей сказала Мэгги? Что-то плохое, что Терезита теперь сочла неправдой, или что-то хорошее, в чем она сейчас усомнилась?

— Что в пакете?

— Всего лишь зеленый чай. Он ей не повредит.

Сэм сердито уставился на женщину.

— Тогда что в том пакете, который у нее?

— В основном тимьян.

— Тимьян? Вы имеете в виду приправу тимьян?

— Да. Недавно забеременевшая женщина, если она будет три дня пить чай из него, потеряет ребенка. Очень плохо, что американки отказались от мудрости своих прабабушек. Они позволяют Верховному суду руководить их жизнью.

Сэм подумал, что плохо расслышал. Он чуть не погиб, спасая Мэгги. И к тому же бросил Корал, которая, с точки зрения секса, была его отражением в женщине. Неужели Мэгги игнорировала все это и пытается избавиться от ребенка? Он закрыл глаза, вспоминая насилие, сердце его останавливалось. Она его не простила.

— Она просила вас дать ей эту траву?

— Она встревожена, подавлена горем.

Сэм отвернулся от Терезиты и взглянул на статую Девы Марии Гваделупской, аналога ацтекской матери-богини Тонанцин для мексиканских христиан. У Мэгги была собственная коричневая статуя Мадонны, Мадонны Рокамадурской, из Франции. Сэм не видел ее с тех, как погиб Джесс. Да, он напал на нее, она потеряла сына, но неужели Мэгги готова погубить ребенка?

Он всмотрелся в лицо Терезиты.

— То, что вы говорите, не может быть правдой. Мэгги — глубоко религиозная женщина, и я…

Тереза покачала головой и прикоснулась к его плечу.

— Сеньора охвачена чувствами, с которыми не может бороться. Она не та женщина, которую вы знали раньше.

— Но как она могла подумать…

— Если она будет разговаривать с вами или с другими людьми, если будет заниматься любовью, это может помочь. Вы должны попытаться. Это важно. Она не думает. Только чувствует. Помните об этом, это может вам помочь, сеньор Даффи. Желаю удачи.

Донья Терезита отдала Сэму пластиковый пакет и ушла.

Сэм потрогал пальцами травы. Может ли акушерка-католичка участвовать в аборте? Потом он вспомнил. Под покровом католической религии конкистадоров Мексика сохранила многие древние верования. Католик, верящий в Деву Марию Гваделупскую, и римский католик — не одно и то же.

Он заметил книжную полку и пробежал глазами по внушающим уверенность названиям книг: «Акушерство: нормальные и проблемные беременности», «Акушерство» Варни, четвертое издание, «Холистическое акушерство», книги из серии «Травник мудрой женщины» Сюзан Вид, классическая книга Джетро Клосса «Назад в Эдем» рядом с книгами о лечении травами или remedios caseros [Домашние средства лечения (исп.).], которые применяли знахарки, в том числе «Кодекс Бадиано» ацтеков.

Сэм решил выбросить оба пакета и заменить травы в сумочке Мэгги слабым чаем из бакалеи.

Он вышел на бульвар Луиса Муньоса и увидел свою драгоценную Мэгги, сидящую там, где он ее оставил, погруженную в воспоминания или в раздумья; ветерок развевал ее черную вуаль.

Когда Корал подошла к своему дому, швейцар сказал:

— Добрый вечер, мисс Андерс. Хорошо прошла поездка?

— Привет, Крис. Да, хорошо.

Они на мгновение остановились, Крис открыл перед ней дверь, а Корал рассеянно смотрела на золотой галун на его воротнике. Потом она вдруг вспомнила, где в последний раз видела этот воротник. За рулем коричневого «Порше» такого же молочно-шоколадного цвета, как тот, что пропал из гаража этого дома, в тот же день, когда исчезла машина. Совпадение?

— Ты украл тот «Порше», Крис, не так ли? — спросила она, радуясь возможности отвлечься на секунду от своих проблем. Она смотрела на него со смесью неодобрения и восхищения.

— Что? Я не крал! — Он оглянулся.

— Ты украл «Порше», который муж бедной миссис Ли подарил ей перед смертью.

Швейцар вспыхнул, выдав себя.

— Люди не должны слышать, что вы это говорите. Вы ошибаетесь, мисс Андерс.

— Ошибаюсь, да?

— Да, но если я это и сделал, она даже не отъедет на нем от тротуара.

Корал рассмеялась.

— Ты мошенник.

— Как… как прошла ваша поездка, мисс Андерс? — еще раз спросил он.

Она помедлила и посмотрела вдаль.

— Знаешь, моей последней остановкой был Гибралтар. Я там села в вагончик канатной дороги. Просто чтобы посмотреть через пролив на закат, когда ветер поворачивает на запад. Видишь своими глазами, как облако пыли из Африки поднимается вверх и отражает свет.

Корал взяла свои ключи.

— Да, это была замечательная поездка. — Она повернулась к нему и прошептала: — Но настоящий вопрос, Крис, — вернешь ли ты «Порше».

Крис покраснел, как рак.

— Мисс Андерс, я не знаю, почему вы думаете, что я взял…

— Краснеть — это недостаток для вора, Крис. А ты именно вор, и я это знаю. — Она ухмыльнулась. — Я бы тебя сдала, если бы ты не был таким милым и полезным для меня. — Она ткнула пальцем в его грудь. — Но если ты украдешь что-нибудь у меня или у моих друзей, я в ту же минуту донесу на тебя властям штата.

— Мисс Андерс, вы должны знать, как я вами восхищаюсь. Я бы никогда, ни за что…

Корал, улыбаясь, пошла к восточным лифтам, крикнув:

— Постарайся этого не делать.

Она вышла на семнадцатом этаже и прошла в свою квартиру.

— Дома, наконец-то, — произнесла она, входя в прихожую. Ее пол был вымощен полированными плитками, а стены отделаны золочеными плинтусами. Черный стол с желтыми тюльпанами стоял у стены в прихожей под потрясающей картиной, на которой были изображены балетные танцоры — Фонтейн и Нуриев.

Корал прошла в центральную комнату. Справа находилась кухня, отделанная сланцем, хромом и полированным деревом, слева — туалетная комната. Еще два шага, и она оказалась в просторной гостиной, под ногами лежал темно-красный ковер. На одной стене были обои с затейливым узором из золотых, зеленых и коричнево-красных полос. На ней висели портреты других танцоров: Билла «Боджанглеса» Робинсона, Фреда Астера и Джинджер Роджерс, Барышникова. Альков занимал кабинетный рояль.

Эта квартира принадлежала ей, и только ей одной. Ни один мужчина не был здесь — ни Сэм, ни один из ее клиентов.

— Привет, Кэтрин, — сказала она портрету женщины, одетой в стиле тридцатых годов. Медная табличка на раме картины сообщала, что это Кэтрин Данэм, создательница антропологии танца.

Корал внимательно осмотрела несколько маленьких рамок с табличками: сине-красная «Жар-птица» Шагала, фотография Альберта Артура Аллена «Хоровая линия», изображавшая семь обнаженных женщин, повернувших головы налево, снятая во Франции в тридцатых годах.

Это было ее святилище, недоступное мужчинам. Даже Тео его не видел.

Корал прошла в главную спальню с ванной комнатой. Там стояла черная мебель, золотые лампы, а кровать была накрыта желтым атласным покрывалом и в изголовье лежала груда подушек разных размеров.

Она переоделась в леггинсы и просторную белую рубашку. В гостиной она полюбовалась живописным видом на реку Гудзон в обрамлении огней берега Джерси за ней.

Вспоминая свои короткие дни свободы, Корал горько вздохнула. Она отплыла из Рапалло на северном берегу Средиземного моря, в Италии, и, проплыв мимо близкого, но слишком модного Портофино, велела экипажу вести яхту Брауна на юг, к острову Сардиния. Миновав красивый, но слишком многолюдный Калгари на южной оконечности острова, Андерс направилась к Коста Верде, где яхта встала на якорь у Сиву. Она могла плавать на рассвете к берегу обнаженной и бродить по длинному пляжу из золотого песка, никого не встретив. Она проплыла мимо большей части Французской Ривьеры, и приказала бросить якорь возле Перпиньяна, где Сэм догнал ее. На станции, спроектированной Дали, она села в маленький желтый поезд, «Le petit train Jeune», и доехала до Фон-Роме в Пиренеях, чтобы покататься на лыжах после его отъезда. Пока она осматривала развалины Катара и фотографировала фламинго на соленых болотах, на яхту погрузили ящик муската «ривесальтес», который она полюбила.

Дни чистого блаженства, независимости, но они миновали.

Корал не могла поверить, что Браун не обеспечил ее в своем завещании, как обещал. Теперь ее надежда на независимость исчезла, дни сладкой свободы были иллюзией. Ей придется либо работать на Луиса и помогать ему в его безумных планах, или найти себе богатого «папочку», или, еще хуже — «дедушку», учитывая нынешнюю конкуренцию. Красивые девушки из хороших семей, кажется, уже не возражают против занятия проституцией.

— Ты чертов ублюдок, Тео, — произнесла она, обращаясь к горизонту Джерси. — Надеюсь, ты в аду.

Корал повернулась к другой двери рядом со спальней, открыла ее и включила свет в личной студии, подошла к балетному станку и начала делать «плие» и «релеве».

Здесь никто не мог ее купить. Никто не мог заставить быть остроумной или сексуальной, заставить улыбаться, когда ей хотелось хмуриться. В этой квартире она была настоящая.

Здесь она была Корал Андерс, танцовщица.