Данлоп знал это потому, что в его жизни была истинно религиозная встреча. Она не давала ему сбиться с пути, когда он делал деньги, в отличие от тех, у кого было меньше морали. Зения надеялась на сотни миллионов, которые получали его топовые коллеги с Уолл-стрит, но Заку было довольно и десятков миллионов.

Конечно, в его религиозный опыт никто не верил ни тогда, ни теперь.

Мобильник зазвонил — пришла новая эсэмэска. Доу  [Промышленный индекс Доу-Джонса — один из нескольких фондовых индексов, созданных редактором газеты «Уолл-стрит джорнал» и основателем компании «Доу-Джонс» Чарльзом Доу.] упал на триста пунктов. Маклеры фирмы как безумные ринулись обратно в офис. Конечно, мимо промелькнул Ахмед, отдавая по телефону указания, какие именно — Зак понятия не имел. Все на Уолл-стрит знали, что большие интересы втайне манипулируют рынком, чтобы предотвратить крах. В эти дни графики Доу менялись, как сейсмические карты. Требовалось быть экстрасенсом, чтобы знать, что делать. Или очень умным человеком.

Зак послал эсэмэску Блэкману: «Доу «Амер-кан» сильно снизился. Покупай еще».

Они сделают состояние.

Повинуясь внезапному импульсу, Данлоп встал, швырнул пакет в урну и поднял руку, подзывая проезжающее такси. Такси резко остановилось, потом подрулило к обочине.

– В Центральный парк, — сказал Зак таксисту. — К Воротам мальчиков  [При проектировании Центрального парка Нью-Йорка было решено присвоить его воротам названия, отражающие разнообразие городского населения: «Ворота мальчиков», «Ворота женщин», «Ворота инженеров», «Ворота моряков» и т. д.].

Он сел в машину и захлопнул дверцу.

– Это сразу к северу от Девяносто шестой на западе Центрального парка.

– Будет сделано.

Такси тронулось, но Зак не замечал, как улицы проносятся мимо. Он мысленно снова стал подростком, каким был темной ночью восемнадцать лет тому назад. По приказу могущественного человека его отец-конгрессмен пытался объявить незаконным клонирование, которое было во всех новостях. Источник ДНК? Туринская плащаница. В знак неповиновения Зак с помощью Интернета создал всемирную организацию под названием OLIVE — «Господь наш из пробирки»  [Непереводимая игра слов. OLIVE — олива, оливковая ветвь (как символ мира) — Our Lord in Vitro Emerging.]. Он учинил большой шурум-бурум, устраивая по всему миру молитвенные бдения.

Такси остановилось, Зак расплатился с водителем, вылез и двинулся к парку. В течение многих лет сюда выстраивались длинные очереди, потому что ходили слухи, что здесь родился клон Иисуса, но город устал от этого, и людей начали разгонять. Теперь нельзя было зажигать свечи, ставить тут статуэтки младенца Иисуса, оставлять цветы, молитвы, письма и рисунки своих умерших детей, петь гимны, произносить речи, собираться группами или выстраиваться в длинные очереди до Глен-спан-арк, не спровоцировав вмешательство полиции. Всех, носивших знаки OLIVE, арестовывали на месте за нарушение общественного порядка. Те, кто все-таки приходил, понимали, что нужно являться поодиночке и не устраивать никаких религиозных шоу.

Зак познакомился с Зенией на собрании OLIVE, но, поскольку ей нравилось быть на стороне победителей, она никогда больше на них не появлялась. Она не была бы и на Масличной горе, когда распинали Христа. У Зака, которому везло всю жизнь, не было ее потребности побеждать.

Он осторожно миновал дежурившего у парка конного полицейского и, небрежно посвистывая, пошел к Глен-спан-арк. Там он посмотрел налево, на водопад, потом вниз по течению, на мрачные серые камни, и вступил в священную тень под аркой. Это место походило на маленький кафедральный собор.

Зак вспомнил, как он помогал младенцу и его матери спастись от преследователей. Он недолго видел лицо новорожденного, но никогда его не забудет. В новостях говорили, что эти двое мертвы. Данлоп в этом сомневался. Зато доподлинно знал, что десять лет спустя некая женщина объявилась в Нью-Йорке, предположительно вынашивая второго клона. Зак не верил во второго клона, как и в то, что первый ребенок мертв.

Никто с тех пор не видел этой женщины и ничего не слышал о ней.

Если бы клон когда-нибудь объявился, Зак охотно возродил бы OLIVE — ведь люди истребляли друг друга, Коннектикут трясло, а пчелы вымирали  [Популярная среди конспирологов тема для спекуляций — массовое исчезновение медоносных пчел. Его связывают с разными факторами и теориями заговоров, от распространения ГМО до влияния НЛО.].

Он лишь изредка рисковал явиться сюда, чтобы вознести молитву или поразмышлять, вспоминая лицо младенца. Если бы у него на службе узнали о таком его времяпрепровождении, им бы это определенно не понравилось, а еще меньше понравилось бы, что Зак основал OLIVE. Но, поскольку на бирже шла азартная игра, он не рисковал наткнуться на кого-нибудь из служащих «Силвермен Алден инвестментс».

Он никогда не видел, чтобы личности, подобные Полу Джозефу, приходили к Глен-спан-арк. Такие люди не верили, что здесь на самом деле мог родиться самый важный ребенок за две тысячи лет.

Глава 3

Сперва мы с Джессом обнялись в такси, потом обнялись снова, не в силах сдержать радостное возбуждение. В конце концов выпрямились и попытались вести себя нормально.

– Здесь есть место, где мы могли бы остановиться? — шепотом спросил Джесс.

Я знала идеальное место.

– Vorremmo andare all’hotel Parco San Marco, — сказала я шоферу.

«Нам бы хотелось отправиться в гостиницу «Парко Сан-Марко».

Всякий раз, когда я приезжала на субботний рынок в Порлеццу, я обедала там. Это была семейная гостиница, где всегда было полно смеющихся детей, которые заставляли меня думать о Джессе.

– Si, signora, — ответил шофер.

Он поехал от переправы Менаджио по идущему вдоль озера шоссе 340 в Чиму, где находилась гостиница.

Не имея возможности разговаривать свободно, мы сидели молча, держась за руки, и мурлыкали: «Иди, разнеси ты весть»  [«Иди, разнеси ты весть» — духовная песня (спиричуэл) афроамериканцев, начинающаяся так: «Иди, разнеси ты весть по горам, по холмам и по всей земле, иди, разнеси ты весть: Иисус Христос рожден». Впоследствии текст обрабатывался и исполнялся многими певцами и теперь считается рождественским гимном.]. Джесс улыбался моему выбору песни, пока мы двигались к швейцарскому берегу озера Лугано. Трудно описать красоту здешних мест: это похоже на Эдем с озером посередине, окруженным крутыми предгорьями Альп. Только теперь тут не было никакого снега, поскольку стояла ранняя осень.

По берегу озера рассыпались городишки с красными черепичными крышами. Самая сочная зелень на прекрасных деревьях, самые роскошные цветы, покрывающие холмы и пестреющие на клумбах. Позвольте солнцу целовать воду, на которой покачиваются белые лодки, поместите в небо радугу — и вы получите озеро Лугано таким, каким оно бывает почти каждый день.

Чтобы завязать беседу, которая не напугала бы шофера до смерти, я сказала:

– Однажды я поискала, что значит название озера — Лугано. Оно происходит от латинского слова lucus, которое означает «священный лес».

– Какая древность! Я рад, что ты приехала сюда.

Я кивнула, все еще слишком ошеломленная, чтобы ответить по-другому.

Несколько минут спустя мы съехали с идущей вдоль озера дороги и остановились у гостиницы «Парко Сан-Марко».

Ее озаренные солнцем стены, поднимаясь уступами на склоне холма, делали гостиницу похожей на неаккуратный лимонный пирог. Оранжевые черепицы крыши напоминали слои глазури.

Я чуть не забыла расплатиться с шофером, слишком быстро выскочив из машины. Мы подошли к стойке администратора, находившейся за стеной из матового стекла, которая грубо скрывала от глаз посетителей царивший снаружи рай. Если не считать этих стеклянных перегородок, остальные стены и пол здесь были каменными. Глиняные цветочные горшки, стеклянные столики и уютные кресла.

Мы сказали:

– Buon giorno signores and signoras!  [Добрый день, дамы и господа! (итал.)]

Мужчина и женщина за столом вежливо, но испытующе посмотрели на нас. Я надеялась, что они не испытывают тех чувств, какие испытывали люди на рынке. Уж наверняка не каждый день в их вестибюль входит блаженство на двух ногах.

– Come posso aiutarvi?  [Чем могу служить? (итал.)] — очень любезно спросила женщина-клерк.

В гостинице «Парко Сан-Марко» обычно все улыбались и говорили именно таким тоном.

Я спросила по-итальянски:

– У вас есть семейный номер с двумя спальнями?

Тут в застекленный кабинет со смехом вбежало двое детей. Мальчик и девочка, явно брат и сестра, учитывая их одинаковые карие глаза, носы пуговкой и озорные улыбки. Они замерли на бегу и благоговейно уставились на Джесса. Вслед за ними вбежала их собака. Когда дети приблизились, Джесс нагнулся к ним. Собака склонила голову набок, заскулила, а потом, быстро виляя хвостом, прыгнула на него и стала лизать его в лицо. Все они в кучу-малу повалились на пол: Джесс, дети и собака — и стали радостно возиться. Вот так теперь всегда и будет?

– Per quante notti?

«На сколько ночей?»

Я понятия не имела и посмотрела вниз, на Джесса.

– На одну, самое большее — на две, — откликнулся тот с пола; дети его щекотали.

Я постаралась не паниковать. Он что, исчезнет через два дня?

Оба клерка с разинутыми ртами смотрели на Джесса и детей.

Я заговорила быстрее, не зная, что может принести каждая следующая минута:

– Due notti  [Две ночи (итал.).].

Я вынула кредитную карточку, которой никогда не пользовалась. На ней не значилось имя Мэгги Даффи Морелли. На ней стояло фальшивое имя, которым я называлась с тех пор, как родился Джесс. Я все время обновляла фальшивые данные.

– Я миссис… Хетта Прайс, а это мой сын Джесс.

– Si, grazie, signora  [Да, спасибо, синьора (итал.).].

Женщина стала печатать на компьютере, а я, вместо того чтобы сказать: «Не могли бы вы поторопиться, прошу вас», посмотрела на установленный в вестибюле телевизор, стараясь вести себя непринужденно. В Коннектикуте произошло землетрясение, кто бы мог подумать!

– Eh, si signora. Le Lake View Family Suite  [Да, синьора. Семейный номер с видом на озеро (итал.).].

Она рассказала, как туда пройти.

– Ed i vostri bagagli?

«А ваш багаж?»

– Non abbiamo bagagli.

«У нас нет багажа».

Клерки вежливо, но пристально посмотрели на нас.

Я схватила ключи от комнаты, карту и Джесса, прежде чем кто-нибудь еще успел в него влюбиться. Не обращая внимания на крики детей, пес увязался за нами, когда мы поспешили на улицу, но, к счастью, горничная гостиницы перехватила его и вернула детям. К тому времени, как мы нашли наш номер, целая стая птиц устроилась на крышах ближайших домов, а рядом с нами скакало полдюжины белок, не говоря уж об утках, которые начинали плыть в нашу сторону, когда Джесс проходил мимо, как делали лебеди на озере Маджоре, когда он был мальчиком.

Я открыла дверь, погрозив уткам пальцем. Мы вошли в комнату, и дверь закрылась за нами. Я протянула руки, и Джесс шагнул в мои объятия.

– Джесс! О господи! Откуда ты взялся? Я просто не могу поверить!

Мое сердце сильно стучало, голова шла кругом, я с трудом могла понять, что происходит.

– Мама, я здесь.

– Посмотри на себя! Ты только посмотри! — сказала я, держа в ладонях его лицо. — Как ты вырос! Господи боже, у тебя почти растет борода!

Я крепко его обняла.

– Ты вернулся. Мой красивый мальчик! Как долго ты со мной пробудешь?

– Не могу сказать точно. Ты тоже стала еще красивее, Madre.

Это означало «мать» по-итальянски. Раньше он всегда называл меня «мамой», но мне было все равно. Он был здесь.

Я засмеялась:

– Не лги.

Он погладил меня по голове. После его смерти мои волосы поседели.

– Я никогда не лгу.

Я вспомнила о своем муже Адамо, о сыне Питере.

– О господи! Я должна позвонить домой и рассказать им.

Я потянулась за мобильником.

Джесс ласково его отобрал:

– Пока нет.

– Не звонить? Почему, Джесс?

Он подвел меня к бежевой кушетке. До сих пор я не замечала ее, как не замечала и мягкого кресла в тон, плиточного пола, розово-голубого ковра, коричневых штор, белых орхидей и того, что сквозь стеклянную дверь террасы виден великолепный пейзаж.

Джесс посмотрел на меня таким знакомым взглядом, в котором была необъятная вечность, и сел рядом со мной.

– Все будет в порядке. Ты должна прямо сейчас оставить свою прежнюю жизнь.

– Но, Джесс, они будут беспокоиться!

– Нет, я об этом позабочусь.

И вот тут я впервые задумалась — не сон ли все это? Может, я задремала в лодке по дороге к Порлецце или все еще лежу дома в постели и все это только снится мне?

– Нам нужно заняться важными делами. Спасибо за то, что ты была моим…

Он посмотрел в никуда.

– …моим голосом, вопиющим в пустыне. Никто не верил в меня на сей раз, кроме тебя, даже Феликс, хотя он меня клонировал!

Охваченная сонмом чувств, я притянула Джесса к своему боку, обняла его одной рукой и прижалась лицом к его голове. Хотя я ничего не понимала, я бы сделала все, что он велел. Он тоже обнял меня, и мы сидели так целую вечность, как делали раньше в Ароне на причале у нашего прибрежного коттеджа, укрывшись от всего мира. Если бы люди нас увидели, они бы ничего не поняли, но это было легко объяснить. Если бог был любовь, божий сын Джесс тоже был любовью. Прибавьте к этому естественные узы матери и сына — и в результате получимся мы с Джессом. Однажды Джесс сказал, что мы — словно разделенные поколением близнецы, и в эмоциональном отношении так и есть. В некотором смысле он был моей второй половинкой. А я — второй половинкой его. Когда он умер, мне тоже хотелось умереть. Обезумев от горя, я хотела убить тех, кто стал причиной его смерти. У меня ушли месяцы, чтобы прийти в себя.

– Ты была так одинока, — сказал Джесс.

– Да.

Я нехотя выпустила его.

– Мы можем позвонить Феликсу?

Хотя именно Феликс получил ДНК из Туринской плащаницы, именно он имплантировал Джесса в мою матку, в конце концов он усомнился в личности Джесса и попытался заставить меня поверить, будто тот самый обычный мальчик.

– Нет, пока не можем.

– Хорошо, но мне хотелось бы, чтобы он это видел. Ты восстал из мертвых, как Иисус, потому что ты и есть Иисус, я же ему говорила!

Мальчик улыбнулся:

– Если пользоваться твоими терминами, это так, хотя… Ну, почти никто не является тем, кем себя считает, Madre.

Он откинулся на спинку кушетки с той грацией, которая всегда была ему свойственна; на его лице читалась чистая доброта. Девушки будут влюбляться в него с первого взгляда — как влюбились собака и утки.

– Могу я задать вопрос? — спросила я.

– Конечно.

– Почему ты выбрал субботний рынок? Ты не знал, что я упаду в обморок на людях?

– Извини, мама, но вокруг тебя всегда люди. Адамо провожает тебя до лодочной переправы, потом на судне ты разговариваешь со всеми.

Я поняла, что он прав.

– Ты физически здесь?

– Да.

– Но как?

– Наши тела не только физические.

Я сжала руки.

– Да, это верно! В Первом послании к Коринфянам, главе пятнадцатой, стихе сорок четвертом Павел говорит, что есть природное тело и есть духовное тело.

Он сделал такой жест, как будто научился ему у итальянцев.

– Можно сказать об этом другими словами. Вообрази, что все вокруг — энергия: солнечный свет, воздух, этот стол.

Джесс похлопал по стеклу столешницы, потом — по своей груди.

– Когда физическое тело умирает, энергия его образца остается на более высокой частоте. Обычно человеческие глаза не могут разглядеть этой энергии.

У меня, наверное, был озадаченный вид, потому что он добавил:

– Ты же знаешь, что есть звуки, которые люди не могут слышать, но собаки могут? Так вот, есть энергия, которую большинство людей и большинство приборов не могут обнаружить, однако она существует. То, что я сделал, находясь в лучшем мире, — это сфокусировал свое… Скажем так, свое стремление. Или, проще говоря, понизил свою частоту до тех пор, пока мое тело не стало вновь физической материей.

– Если это не чудо, не знаю, что же это тогда такое.

– Да, Madre, но все на свете — чудо. Ты тоже смогла бы такое сделать, если бы попыталась.

Я возвела глаза к потолку, и он сказал:

– Если вы будете иметь веру с горчичное зерно  [Ссылка на библейские притчи: «Иисус же сказал им: по неверию вашему; ибо истинно говорю вам: если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: «перейди отсюда туда», и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас». Матф. 17.20. «Господь сказал: если бы вы имели веру с зерно горчичное и сказали смоковнице сей: исторгнись и пересадись в море, то она послушалась бы вас». Лук. 17:6]…

– Ну конечно. Я смогла бы сдвинуть горы. Джесс, у меня больше веры, чем у многих других людей, но я никогда не смогу двигать горы.

Я засмеялась.

Он откинулся на спинку кушетки.

– Ты не веришь словам Иисуса.

Я не думала об этом подобным образом.

– Ну, если ты имеешь в виду, что именно эти слова применимы ко мне, лично ко мне, тогда…

У него был серьезный вид.

– Да, они применимы к тебе и ко всем. Что, если я скажу: жизненно важно, чтобы ты сейчас поверила в это?

Что происходит? Я почувствовала себя так, будто проваливаю удивительное испытание или внезапно сбилась с пути. Я сижу здесь и противоречу возродившемуся Иисусу насчет того, что написано с его же слов в книге, в которую, по моему утверждению, я верила всю жизнь. Однако мне хотелось лишь одного — смотреть на него, обнимать его, слышать его голос, приготовить пасту и накормить его. Вместо этого я встала и подошла к орхидеям.

– Не расстраивайся из-за меня, Джесс. Большинство христиан не верят, что люди могут двигать горы, потому что никогда не делали этого и не видели, как это делают другие.

Джесс ухмыльнулся:

– Ты хочешь, чтобы я выкинул такую штуку, чтобы потрясти тебя, мама Пилат?

Это было обидно. Я обернулась:

– Мама Пилат? Не умничайте, молодой человек!

Он засмеялся:

– Не думаю, что я и в самом деле молодой человек.

Мы молча посмотрели налево, направо, а потом расхохотались над собой, и я рухнула в кресло. Десять лет мы счастливо смеялись, радуясь жизни, на нашей желтой вилле в Ароне.

Джесс встал и присел на подлокотник моего кресла.

– Чего ты от меня хочешь, мама? Чтобы я скомандовал ветру, морю? Превратил воду в вино, чтобы доказать, что ты должна в меня верить? Я могу сделать все, что угодно, если это не запретит мой Отец.

Я возбужденно показала на другой конец комнаты:

– Сделай что-нибудь с цветами.

– У меня есть идея получше.

Джесс встал, мерцая, — человеческая радуга в комнате. Свет наполнил меня радостью.

– Помнишь засохшую смоковницу? Так сделай что-нибудь с цветами. Обменяй веру на знание.

– Я?

Я процитировала Евангелие от Матфея 21.21–22 про смоковницу:

– «Истинно говорю вам, если будете иметь веру и не усомнитесь, не только сделаете то, что сделано со смоковницею, но если и горе сей скажете: поднимись и ввергнись в море, будет; и всё, чего ни попросите в молитве с верою, получите».

– Ты знала, что я не первый, кто сказал это, Madre. Многие так говорили, вдохновленные Богом. В шестнадцатом веке так говорил Парацельс  [Парацельс (1493–1541) — врач, естествоиспытатель и философ эпохи Возрождения. В центре философского учения Парацельса — понятие природы как живого целого, проникнутого единой мировой душой. Он утверждал, что человек способен магически воздействовать на природу с помощью тайных средств.].

Я ничего не ответила. Я никогда не думала молиться о невозможном. Да и кто бы стал о таком думать?

– Ты не должна сомневаться. Ты должна верить.

Мне пришлось прибегнуть к увертке:

– Да, конечно, хорошо, но… Джесс, давай ты первый.

Я услышала стук в дверь и чуть не выпрыгнула из кожи. Джесс тоже подпрыгнул.

Я погрозила ему пальцем:

– Не делай ничего странного на глазах у людей. Хорошо?

Джесс улыбнулся:

– Итак, ты хочешь, чтобы я был тайным мессией?

Я шикнула на него и открыла дверь.

Это пришла горничная, которая вернула детям собаку. Она толкала перед собой сервировочный столик с восхитительным на вид сыром, фруктами, пастой и напитками, хотя мы ничего не заказывали.

Наверное, она заметила удивление на моем лице и сказала по-английски:

– Подарок от заведения.

Я шагнула назад, чтобы девушка могла вкатить столик. Джесс снова стал обычным и кивнул ей.

Горничная отвезла еду на террасу, подняла наш зонтик и быстро накрыла на стол. Потом, как дети и собака, подошла к Джессу. Она опустилась перед ним на колени, сжала руки и легла щекой на кушетку.

– О дитя, — сказала я.

– Вы, как это люди называют, экстрасенс? — спросил Джесс.

Девушка кивнула.

Я никогда в жизни не чувствовала более священного момента, ни во время молитвы, ни в церкви.

– Чего вы от меня хотите?

Она подняла застенчивое лицо с широко раскрытыми глазами. У нее были эльфийские ушки под короткой стрижкой пикси  [Игра слов: пикси — название короткой стрижки и синоним для слова «эльф» по-английски.].

– Я недостойна… Но если бы вы только вылечили меня.