Джайлс Кристиан

Ворон. Кровавый глаз

Эта книга посвящается Салли, с которой я переплыл через океаны

Моим близким

Писательский труд иногда называют искусством одиночек. Это так. И не совсем так.

Кроме действующих лиц сочиняемой тобой истории рядом во время написания книги находится огромное количество реально существующих людей, которые чрезвычайно важны для писателя по той простой причине, что все сочувствуют тебе и все понимают. Они около тебя день за днем, месяц за месяцем, год за годом. И некоторые из них до того прониклись «Вороном», что он даже вторгся в их жизнь и работу. Они принимали эту историю гораздо ближе к сердцу, чем я. Я в долгу перед этими людьми и поэтому с большим удовольствием приношу им свою благодарность.

Мои родители научили меня никогда не сдаваться. Они знают, что я люблю и что вдохновляет меня, а потому их помощь трудно переоценить. Отец, ты легенда, ярл. Матушка, ты подобна берегу. Я горжусь вами. Салли, я люблю тебя. Моя признательность Джеймсу, разделявшему со мной проказы и завтраки и всегда поддерживавшему меня во всех начинаниях. Спасибо моей прекрасной сестре Джеки, которая всегда говорила мне: «Не смей опускать руки», и Марки Марку, который играет в «Эпоху империй», как старая леди (и всегда побеждает!). Благодарю Эди Кэмпбелла за то, что он всегда просматривал за мной текст и был моими вторыми глазами, а также Роя и Эдди за их любовь к историческим романам и постоянную поддержку. Моя признательность Никки Фарреру, расхваливавшему «Ворона» всем издателям и в конце концов добившемуся своего. А мой литературный агент Дан Лазар из издательства «Writers House» просто заслуживает аплодисментов. Моя признательность Питеру Хоббсу за ценные замечания, а Виктории Хоббс за то, что направила мою ладью в дружескую гавань. Особо хочу поблагодарить Сару Фишер и Билла Гамильтона, которые однажды утром сообщили мне самые лучшие новости в мире и заставили танцевать в спальне, уподобившись пьяному викингу на коньках. Спасибо Тому, который убеждал меня, что на всякую работу можно махнуть рукой, и который всегда готов был праздновать по любому поводу! Спасибо Милнерам за любовь и поддержку и Стивену, ссудившему мне письменный стол. Благодарю своих манхэттенских и лондонских друзей, а также приятелей по пабу «Вудман строк», хотя я еще не успел отпраздновать с ними выход книги. Спасибо всем, работающим в «Transworld», за радушный прием. Ваш офис — Валгалла для меня! И наконец, благодарю моего редактора Кати Эспинер, для которой моя работа стала ее работой. Кати, ты выпустила «Ворона» в голубые небеса, и я всегда обнажу свой меч в твою защиту.

Историческая справка

В романе «Ворон» действуют вымышленные герои, но его сюжет основан на реальных событиях. Одним из наиболее значительных средневековых документов, дошедших до нас, являются «Англосаксонские хроники». Они были составлены около восемьсот девяностого года по приказу короля Альфреда Великого, впоследствии переписывались и дополнялись многими поколениями безымянных писцов вплоть до середины двенадцатого столетия.

Запись, рассказывающая о событиях семьсот девяносто третьего года, гласит:

«В этом году в землях Нортумбрии наблюдались ужасные предзнаменования, страшно напугавшие людей: это были и полосы яркого света, рассекавшие воздух, и смерчи, и огненные драконы, летавшие по тверди небесной. За этими жуткими знаками вскоре последовал великий голод, а затем, спустя немного времени, на шестой день перед январскими идами того же года, опустошительному нашествию язычников, которое сопровождалось грабежами и убийствами, подверглась церковь Господа на Святом острове».

Флотилия быстрых дракаров викингов вынырнула из бури и пристала к терзаемому ветрами берегу острова Линдисфарн, иначе именуемого Святым и расположенного у северо-восточного побережья Англии. Захватчики, приплывшие на этих грозных кораблях, носы которых были украшены изображениями драконов, разорили монастырь и перебили всех монахов. Они нанесли удар по самой цивилизации. Это событие знаменует собой начало целой эпохи викингов, когда полчища честолюбивых искателей приключений покидали родную Скандинавию и отправлялись грабить побережье Европы. Корабли бесстрашных воинов-язычников, объединенных честью и жаждой странствий, доходили до Ньюфаундленда и Багдада. Звон их мечей раздавался в Африке и в Арктике. Эти благородные рыцари и изгои общества, пираты, первопроходцы и великие мореплаватели были древними норвежцами.

Перечень действующих лиц

ЖИТЕЛИ УЭССЕКСА

Эгберт, король Уэссекса

Эдгар, магистрат

Эльхстан, столяр

Вульфверд, священник

Алвунна

Эдвиг

Гриффин, охотник

Бургильда, его супруга

Сивард, кузнец

Ойрик, мясник

Бертвальд

Эостервин, мясник

Эльдред, олдермен

Маугер, воин

Отец Эгфрит, монах

Кинетрит

Веохстан

Бургред

Пенда

Эфа

Эгрик

Альрик

Освин

Кенред

Сабра, мельник

Эни

Худа

Кельмунд

Хунвальд

Керл

Херерик

Виберт

Гротгар

Годгифу

ЖИТЕЛИ МЕРСИИ

Кенвульф, король Мерсии

Кинегильс

Эльфвальд

ЖИТЕЛИ НОРТУМБРИИ

Эрдвульф, король Нортумбрии

СКАНДИНАВЫ

Озрик (Ворон)

Сигурд, ярл

Улаф (Дядя), кормчий «Змея»

Асгот, годи (жрец)

Глум, кормчий «Лосиного фьорда»

Свейн Рыжий

Светловолосый Эрик, сын Улафа

Черный Флоки

Брам по прозвищу Медведь

Кнут, рулевой «Змея»

Сигтригг, Человек со шрамом

Ньял

Олег

Бьярни, брат Бьорна

Бьорн, брат Бьярни

Кальф

Арнкель

Ивар Высокий

Остен

Ингольф Щербатый

Хальфдан

Торульф

Эйульф

Кон

Тормод

Гуннлауг

Торкель

Нортри

Гуннар

Тобергур

Эйстейнн

Ульф

Эйнар Страшилище

Халлдор

Арнвид

Аслак

Торгильс, кузен Глума

Торлейк, кузен Глума

Орм

Хакон

БОГИ

Один, Отец всех, бог войны и воинов, мудрости и поэзии

Фригг, супруга Одина

Тор, истребитель гигантов и бог грома, сын Одина

Балдр Красивый, сын Одина

Тир, бог сражений

Локи, Приносящий несчастье, Отец лжи

Ран, Матерь волн

Ньорд, Повелитель моря, бог ветра и пламени

Фрей, бог плодородия, супружества и произрастания

Фрейя, богиня любви и секса

Хель, богиня подземного мира

Волунд, бог кузницы и опыта

Мидгард, место, где живут люди, мир

Асгард, обитель богов

Валгалла, зал, где Один собирает погибших в бою

Иггдрасил, Дерево мира, святилище богов

Бифрост, Мост-радуга, соединяющий мир богов и мир людей

Рагнарок, последняя битва богов

Валькирии, забирающие погибших в бою

Норны, три прядильщицы, определяющие судьбу людей

Фенрир, Могучий волк

Йормунганд, змей Мидгарда

Хугин (Мысль), один из двух воронов, принадлежащих Одину

Мунин (Память), второй из двух воронов, принадлежащих Одину

Мьоллнир, волшебный молот Тора.

* * *

Однажды мать сказала.
Что купит мне дракар.
Быстроходное судно на веслах,
Чтобы я отправился в море вместе с викингами.
Я буду стоять у руля
И управлять замечательным боевым кораблем,
А затем войду в гавань
И сражусь с врагами.

Сага об Эгиле

Очаг с сердитым шипением испускает больше дыма, чем огня. Люди, сидящие рядом на оленьих шкурах, кашляют и вытирают слезящиеся глаза.

Прочная дверь зала со скрипом отворяется. Пламя тотчас же взметается вверх, а едкий дым улетает прочь. Пляшущие тени похожи на валькирий, жаждущих урвать хоть кроху человеческой плоти, зловещих посланниц смерти, таящихся по углам. Быть может, в треске и сердитом фырканье огня они уловили шепот смерти. Ясно, что эти девы ждут меня уже очень давно.

Даже в Валгалле царит тишина, похожая на покрывало, сотканное из свежевыпавшего снега. Один, Тор и Тир отложили свои мечи, перестали на время готовиться к Рагнароку, последней битве. Я слишком высокого о себе мнения? Вполне вероятно. Все же я искренне верю, что даже сами боги жаждут услышать рассказ того, у кого красный глаз. В конце концов, они сыграли в случившемся свою роль, поэтому и смеются. Не одни только люди хотят, чтобы их имена остались в веках. Боги тоже жаждут славы.

Словно получив приказ расправиться с тенями, в очаге вспыхивает яркий огонь. В оранжевом сиянии оживают лица людей. Они готовы слушать, горят нетерпением.

Я делаю глубокий, шумный вдох и начинаю.

Пролог

...

Англия, 802 год

Я не знаю, где родился. В детстве мне порой снились огромные отвесные скалы, поднимающиеся над морем так высоко, что солнечное тепло никогда не достигало холодной черной воды. Впрочем, быть может, эти сны были порождены рассказами людей из далеких северных стран. Зимний день там умирает, не успев начаться, а летом солнце никогда не заходит.

Я ничего не помню о своем детстве и родителях, не знаю, были ли у меня братья и сестры, не могу назвать имя, данное мне при рождении. Все же, наверное, о моей жизни многое говорит то, что мои самые ранние воспоминания окрашены в алый цвет. Они написаны кровью, отметившей мой левый глаз, за что меня всегда боялись.

Мне было тогда лет пятнадцать. Я уже считал себя мужчиной, когда пришли язычники.

Деревушка Эбботсенд, в которой я жил, была скучным и унылым местом. Свое название она, скорее всего, получила в честь одного святого монаха, который забрался на ветви высокого дуба и провел там в молитвах целых три года, без воды и пищи, держась за счет своего благочестия и по воле Господа. Потом он стал спускаться с дерева, упал и разбился насмерть. Тот клочок земли, где приключилась такая беда, и стал называться «местом, где умер аббат». [Дословный перевод с английского «abbot’s end» (Здесь и далее прим. перев.).] Есть правда в этом или нет, не могу сказать, но, наверное, это объяснение происхождения названия ничуть не хуже других. Оно, по крайней мере, любопытнее многих.

Эбботсенд находился на мысу, продуваемом всеми ветрами, смело торчащем в море, в целом дне пути верхом на юго-восток от Уэрехэма, в королевстве Уэссекс. Хотя, наверное, ни у одного короля никогда не возникало желания отправиться в такую глушь. Деревушка ничем не отличалась от других. Здесь жили простые люди, которые не просили от жизни ничего, кроме хлеба насущного, крова над головой и детей. Настоящий христианин скажет, что на такое место обязательно должно было быть ниспослано благословение. В данном случае оно выразилось в страданиях. Их сполна вкусил не только монах, давший имя селению. Нечестивец-язычник презрительно сплюнет, услышав подобные слова, и решительно заявит, что сама убогость деревушки была уже достаточным основанием для того, чтобы ее уничтожили, как больное животное. Так оно и вышло. Селения Эбботсенд больше не существует, и виноват в этом я.

Я работал у старого столяра Эльхстана, заготавливал стволы ясеня и ольхи, из которых он потом вытачивал на токарном станке кубки и блюда.

— Знаю, старик. Все люди хотят есть и пить, — устало говорил я, озвучивая жесты Эльхстана, который улыбался и кивал какому-то прохожему, постукивая двумя блюдами. — Мы с тобой не помрем от голода и жажды, если и дальше будем производить то, что нужно другим.

В ответ Эльхстан качал головой и бурчал что-то нечленораздельное. Ведь он был немым.

Вот почему я почти все время проводил в одиночестве, топором Эльхстана рубил и обтесывал деревья в лесной долине, расположенной к востоку от деревни. У меня была крыша над головой и еда. Я держался подальше от тех, кто предпочел бы никогда не встречаться со мной в деревне. Ее жители боялись меня за красный глаз, налитый кровью, и за то, что я не мог сказать, откуда появился.

Столяр был единственным, кто не пугался. Он не испытывал ненависти ко мне. Эльхстан привык усердно трудиться. Он давно постарел, не мог говорить, ему было не до таких чувств. Мастер взял меня к себе. Я расплачивался с ним за доброту мозолями и потом. Больше его ничего не волновало.

Но другие были не такие, как Эльхстан. Священник Вульфверд, увидев меня, осенял себя крестным знамением. Женщины говорили своим дочерям, чтобы те не подходили ко мне близко. Даже мальчишки по большей части держались от меня подальше, хотя иногда подкарауливали в лесу, чтобы неожиданно напасть и избить палками. Они осмеливались на это только тогда, когда их было трое или четверо и все — захмелевшие от меда. Но герои сдерживали ярость, следили за тем, чтобы не переломать мне кости, ибо все уважали мастерство старого Эльхстана. Жителям деревни были нужны кубки, блюда, бочки и колеса, поэтому обычно меня оставляли в покое.

Еще там жила одна девушка, Алвунна. Она была круглолицей и розовощекой. Мы с ней однажды валялись в сырой траве. Это случилось после пасхального пиршества, когда единственными живыми существами, не захмелевшими от меда, были собаки. Напиток придал мне храбрости. Я увидел, как Алвунна набирала воду из колодца, и, не говоря ни слова, взял ее за руку и повел к полю, заросшему высокой рожью. Когда все произошло, она вроде бы ничего не имела против, даже наоборот, отдалась мне с готовностью. Но, сказать по правде, дело закончилось неуклюжими поглаживаниями. Потом Алвунна стыдилась случившегося. Может быть, она боялась того, что сделали бы с ней ее родные, если прознали бы про нас. Так или иначе, но после той бестолковой ночи Алвунна старательно избегала меня.

Два года я прожил с Эльхстаном, обучаясь основам ремесла, готовясь занять его место у токарного станка, когда он уже не сможет больше работать. Я просыпался до восхода солнца, брал удочку с леской и отправлялся на прибрежные скалы, чтобы наловить к завтраку макрели. Затем я прочесывал окрестные леса в поисках лучших деревьев, из которых Эльхстан изготавливал все то, что было нужно людям: столы, скамьи, колеса для телег, луки, стрелы и колчаны. От него я много чего узнал о волшебстве различных пород деревьев. Например, то, почему сердцевина тиса придает боевому луку силу, в то время как заболонь делает его гибким. В конце концов, только взглянув на дерево и ощупав его, я уже понимал, подойдет ли оно для какой-то определенной цели.

Особенно много времени, по несколько часов подряд, я проводил с дубами, хотя и не смог бы объяснить, чем они меня так притягивали. Именно эти деревья как-то особенно воздействовали на мое воображение. Рядом с ними странные обрывочные мысли сплетались в моем сознании в единый ковер — протертый, выцветший, блеклый. Порой я ловил себя на том, что почти беззвучно шептал слова, смысла которых не знал. Тогда я в отчаянии принимался вслух проговаривать названия растений и деревьев, чтобы очистить рассудок от тумана. Но все равно я возвращался к дубам, переходил от дерева к дереву, искал большие изогнутые ветви с такими прочными волокнами, чтобы их невозможно было сломать. Старому столяру не требовались огромные дубовые бревна, поэтому он строго отчитывал меня за то, что я напрасно потратил время.

У нас не было ни лошади, ни повозки. Однажды, когда я пожаловался на обилие тяжелой работы, Эльхстан откинулся назад, словно у него был большой живот, и принялся изображать, будто неуклюже ковыляет по мастерской, ведя на поводу лошадь с повозкой. Затем он показал на меня и погрозил пальцем.

— Ты не главный магистрат [Магистрат — в средневековой Англии чиновник, ведающий сбором налогов, судопроизводством и подготовкой вооруженного ополчения.] Эдгар, поэтому не можешь позволить себе завести лошадь, чтобы та работала за тебя, — произнес я вслух, догадавшись, что имел в виду старик.

Он кивнул, скорчил гримасу, схватил меня за загривок и указал на дверь.

— Но ты мог бы завести лошадь, если бы не нужно было меня кормить? — предположил я, потирая затылок.

Эльхстан проворчал что-то теплое, и я больше никогда не жаловался.

Постепенно спина и руки у меня стали такими сильными, что мальчишки прекратили драться со мной, переключившись на калеку Эдвига, имевшего обыкновение собирать ветки орешника, которыми они меня били. Хотя я был сильным, мне всегда доставляло удовольствие после напряженного дня сидеть и крутить ногами ось токарного станка, поворачивать заготовку в ту и в другую сторону, смотреть, как мастер придавал грубой древесине нужную форму и размер.

Вечером, после ужина из сыра с хлебом, каши и мяса, мы отправлялись в старую ратушу и слушали, как заезжие купцы делились свежими новостями, а старики вспоминали о великих битвах и давнишних подвигах. Больше всего мне нравился рассказ про богатыря Беовульфа, [Беовульф — герой одноименной эпической поэмы, написанной в конце VII века.] победившего чудовище Грендаля. Я сидел зачарованный. Дым от очага заполнял деревянную постройку сладковатым, терпким ароматом. Усталые мужчины пили мед и эль до тех пор, пока не засыпали прямо на подстилках из камыша. Только с первыми петухами они пошатываясь направлялись домой.

Моя жизнь проходила очень просто. Но ей не суждено было оставаться такой.

Глава первая

Стоял апрель. Суровые дни поста и долгие зимние месяцы остались позади, стертые в памяти сытыми животами пасхального пиршества. Люди занялись работами на улице, к которым им столько времени не давали подступиться ледяные ветры. Селяне латали прохудившуюся соломенную кровлю, чинили сгнившую ограду, пополняли запасы дров и сыпали новую жизнь в богатую почву пахотных угодий. В тенистых лесах землю сплошной белой шкуркой покрыли молодые поросли дикого чеснока, и ветер разносил вокруг его терпкий аромат. Голубые подснежники, облепившие низким туманом травянистые склоны и межевые полосы, шевелились в соленом морском воздухе.

Обычно меня будили бормотание Эльхстана и его костлявый палец, ковыряющийся в моих ребрах, но в тот день я проснулся раньше старика, собираясь наловить рыбы на завтрак до того, как он выплеснет на меня свое плохое настроение. Я даже представил себе, как Эльхстан обрадуется, увидев, что я принялся за работу до того, как восток окрасился алым цветом восходящего солнца. Хотя, скорее всего, старик разозлился бы на меня за то, что я проснулся раньше его. Я закутался в плащ, протертый до дыр, взял удочку, вышел в предрассветную тишину, поежился и зевнул так, что аж прослезился.

— Теперь старый козел уже заставляет тебя работать и при свете звезд, да? — послышался у меня за спиной приглушенный голос.

Я обернулся и увидел охотника Гриффина. Он держал на поводке здоровенного серого пса, который вырывался, стараясь освободиться от ошейника, сдавившего ему горло.

— Успокойся, мой мальчик! — окликнул собаку Гриффин и резко дернул за поводок.

Пес хрипло закашлял, и я подумал, что хозяин может так сломать ему шею.

— Ты же знаешь Эльхстана, — сказал я, оперся на бочку для сбора дождевой воды и откинул волосы назад. — Он по малой нужде не может сходить, пока не позавтракает.

Я окунул лицо в черную холодную воду, чуть подержал его там, затем выпрямился, тряхнул головой и вытер глаза тыльной стороной ладони.

Гриффин посмотрел на пса. Тот наконец унялся, стоял, опустив голову и заискивающе глядя на хозяина.

— Только что застал этого тупицу рыскающим возле дома Сиварда. Он сбежал еще вчера, и только сейчас я впервые его увидел.

— У Сиварда сучка, а у нее как раз течка, — объяснил я, приглаживая волосы.