Глава 4

На следующее утро леди Чартерис Браун была настолько сыта народными плясками и болтовней с Хэллидеями, что Эмме было очень легко позволить ей и дальше верить, что проверка сдающихся комнат была бесплодной.

— Эта горничная еще не вернулась? — требовательно спросила она, когда они вставали из-за завтрака.

— Так я и думала, — таков был ее резкий ответ, когда Эмма сообщила ей о том, что в отеле не было новостей от Марии.

День выдался великолепный. Море мерцало в мягком солнечном свете, пробивавшемся через легкие облака. Далекие горы дремали в голубой дымке.

— Может быть, будет неплохо, — предложила Эмма, — выбраться куда-нибудь на день посмотреть Крит.

— Между прочим, — сказала леди Чартерис Браун, — молодой мистер Фередэй предложил то же самое. Его группа уезжает сегодня вечером. Сегодня они отдыхают и ходят по магазинам, поэтому он свободен. Он спрашивал о том дворце, про который ты рассказывала. — Как он там называется? Кносс?

Уолтер Фередэй и леди Чартерис Браун были не теми спутниками, которых Эмма хотела бы взять в поездку в древний дворец царя Миноса в Киоссе, но это было то место, где ей очень хотелось побывать, и она постаралась посмотреть на все философски.

Уолтер отказался вести машину, сказав радостно, что хочет наслаждаться своими честно заработанными часами отдыха.

— Но когда мы приедем, я немного поработаю гидом, только ради вас, леди Ч. Б.

До Гераклиона нужно было ехать довольно долго, и Эмма была рада, что ее пассажиры довольствовались болтовней друг с другом и не мешали ей сосредоточиться за рулем. Дорога поднималась от берега и шла через оливковые рощи. Деревни вдоль дороги пестрели цветами: розами и лилиями, и гвоздиками, на фоне белых стен вспыхивали огромные гроздья пурпурной бугонвиллы. Горы стали ближе, и дорога заскользила через дикое ущелье, прорезавшее скалы кирпичного цвета. Она вдыхала свежий воздух, напоенный запахом желтого ракитника, который буйствовал по обочинам и склонам холмов. Затем они еще раз спустились к морю. Туристический сервис и застроенные жилые районы все больше заполняли пространство, по мере того, как они приближались к Гераклиону.

У Эммы осталось только смутное впечатление от останков великого дворца, который после веков пышного великолепия был разрушен около 1400 года до нашей эры. Было очень жарко, цикады трещали в деревьях, окружавших бывшее селение. Леди Чартерис Браун было трудно ходить по неровной земле.

Уолтер оказался экскурсоводом посредственным, склонным к болтливости.

— Это самая старая галерея в Европе! — язвительно заметил он, проводя их по темной галерее из комнаты, которую археологи считали спальней царицы.

— Здесь вы видите запасы начальника по хозяйственной части, — сказал он, указывая на огромные кувшины, которые назывались «pithoi» и в которых хранились дворцовые запасы масла и зерна.

Как было бы здорово, подумала она, обойти это местечко с кем-нибудь действительно знающим, кто смог бы оживить его как Ник Уоррендер делает это для своего маленького сына.

Назад леди Чартерис Браун предпочла ехать на заднем сиденье, чтобы немного вздремнуть, и Уолтер уселся на переднее сиденье рядом с водителем.

— Ну что, Эмма, — сказал он. — Как продвигается розыск?

— Как ты знаешь.

То, что она не сказала леди Чартерис Браун, она не могла рассказать Уолтеру Фередэю.

— Мы могли бы сходить проведать Дамьена еще раз. Может быть, он вспомнил что-нибудь.

— Сомневаюсь в этом. В любом случае, я уже говорила, что диско — это не в стиле Алтеи.

— А я говорил тебе, что так думает бабушка.

«И не только это пропустила бабушка, — подумала Эмма. — Была еще эта комната. Девушка, которая выбрала для жизни дом на Одос Лефтериоу вряд ли часто ходила на дискотеки».

— Я думаю, ему не нравится, когда ты ходишь танцевать с другими мужчинами.

— Кому?

— Великолепному представителю мужского населения, хранимому в твоем сердце!

К своей сильной досаде, Эмма почувствовала, что краснеет, и Уолтер заметил это.

— Ага! — воскликнул он. — У тебя нет с собой его фотографии среди снимков Алтеи, которые ты повсюду таскаешь.

— Конечно, нет, — возразила Эмма, включаясь в игру. — Мне не нужна его фотография.

— Темный или светлый, Эмма? Красивый как я?

— Гораздо красивее, чем ты, Уолтер! Высокий, темноволосый и красивый, с ямочкой на подбородке. Даже в этой дразнящей чепухе Эмма находила горько-сладкое удовольствие, думая о нем.

По возвращении в отель, когда они остановились у стойки регистрации забрать свои ключи, она избегала смотреть на Ника. Она устала, ей было жарко, нервы были расстроены. Вся эта чепуха о любви — потому что это была чепуха, не более того — должна быть выброшена из головы. Она долго держала ключ в руке. Леди Чартерис Браун направилась к себе, рука Уолтера держала ее под локоть.

— Мисс Лейси.

Только сейчас она подняла на него глаза. Если это была просто чепуха, то почему она причиняет такую боль?

— Да?

— У нас есть новости от Марии. Состояние ее отца дает повод для беспокойства. Его отвезли в Афины, Мария уехала с ним.

— Я понимаю, тогда все прекрасно, не правда ли?

— Прекрасно?

— Тебе не придется действовать против своей совести, передавая информацию об Алтее.

Его сильный подбородок двинулся вверх, и в лице, словно что-то умерло.

— Я беспокоюсь за Марию, — сказал он, и, повернувшись, пошел в офис и захлопнул дверь.

В смятении, она осталась стоять у стойки, стискивая в руке бугорчатый металлический ключ от комнаты. Что заставило ее сказать то, что она только что сказала? Быть столь бездумной, настолько бессердечной? Мария — только имя для нее — была для него человеком, которая была преданным членом штата отеля долгие годы. Могла ли она позвать его назад, попробовать извиниться!

Но, что хорошего из этого выйдет! Она сделает это только для себя. Для него это не будет иметь никакого значения.

Свободное время Уолтера подошло к концу и он вышел посмотреть на своих подопечных. Через час группа уедет в аэропорт, где ему предстоит встречать следующую группу, только что прибывшую из Англии.

Леди Чартерис Браун устала и заявила, что отдохнет после обеда.

— У меня болят ноги, — заявила она, — и не желаю видеть больше никаких руин!

Благодарная за возможность, наконец, побыть одной, Эмма приняла душ и пробралась вниз через сад отеля к берегу. Здесь она сняла свои сандалии и поплавала вдоль кромки воды. Солнце все еще было высоко. Море, небо и далекие горы были обесцвечены жарой. Несколько человек лежали, загорая, прямо на песке. Она нашла кусочек тени под кустами тамариска и села.

Что же она должна была делать с Алтеей? Достав фотографию из сумки, она держала ее в руках и стала еще раз изучать это загадочное лицо с большими карими глазами. Она могла так живо ее себе представить в высокой комнате над Аджио Стсфаносом. Как она радуется тому, что находится над хлопотливым маленьким городком, как смотрит на приход и уход кораблей, на игру света на горных склонах, на закаты Солнца. Горы на той стороне залива, наверное, были в снегу. Как она проводила время? Изучала окрестности? Машины у нее не было и в помине, хотя она и училась водить машину и не была стеснена в средствах.

Эмма поднялась на ноги и пошла назад к кромке воды. Почему она не рассказала леди Чартерис Браун о гнезде? По-тому что только расстроила бы старуху, ничего положительного не добавив к тому, что она уже знала, после того, как Мария узнала девушку но фотографии — Алтея действительно была в Аджио Стефапосе. Или она тоже, по какой-то нелепой логике, заинтересована в том, чтобы защитить тайну Алтеи? Что было правдой, а что — правами в этом деле?

В начале все казалось таким простым. Инстинктивное желание помочь старухе найти свою внучку, которой она посвятила годы жизни, внучку, которая самовлюбленно и бездумно повернулась спиной к человеку, давшему ей поддержку и кров. Но все оказалось совсем не так просто. Девушка, которая всем отелям и пансионам в Аджио Стефаносе предпочла эту комнату в такое время года, когда почти любая комната доступна, не могла быть бездумной, чем бы она там еще ни была. Она была благоразумной и все понимала, у нее было воображение. Мог ли Ник быть прав, что желание Алтеи не быть найденной следует уважать?

Что леди Чартерис Браун следует позволить сойти в могилу, так и не увидев еще раз свою единственную внучку? Леди Чартерис Браун, конечно, любила ее, но по Нику Уоррендеру, этого было недостаточно даже самоотверженной любви.

Как раз в этот момент до сознания Эммы дошло, что кто-то зовет ее и машет рукой вдалеке, за оградой, которая сбегала от садов к морю. Она оглянулась посмотреть кто же это машет, но в поле зрения были только несколько загорающих. Тогда, подойдя ближе, она поняла кто это был. В ограде была калитка, и Эмма прошла через нее.

— Привет, Джонни.

Он задрал вверх маленький подбородок с таким же вызовом как и его отец, но она не увидела ямочки. По-гречески он сказал:

— Меня зовут Янни.

Она ответила ему по-гречески:

— Я знаю, но и Джонни тоже.

Он помотал головой:

— Нет. Я — грек.

Она оказалась лицом к лицу с проблемой Ника. Продолжительный спор тут не помог бы. Он широко расставил ноги над ямой в песке, из которой торчал огромный камень.

— Что ты делаешь?

— Я веду раскопки. — Он снова перешел на английский. — София говорит, что я — глупый, но я думаю, что это минойская стена.

Сзади, на песке, в тени деревянного навеса сидела юная гречанка, ее пальцы были заняты вышивкой.

— Этот кусок пляжа — частный, — сказал мальчик. — Здесь оставляют лодки. Мне разрешают здесь играть, если кто-нибудь из взрослых со мной, — он вернулся к яме.

— Если хочешь мне помочь, можешь взять лопатку, а я буду копать руками.

Эмма не копалась в песке с лопаткой давным-давно, и оказалось, что это занятие очень нравится ей.

— Что заставляет тебя думать, что это минойская стена?

Он прервал работу, откинул назад влажные волосы облепленными песком руками.

— Ну, я думаю, здесь когда-то был дворец, на том месте, где сейчас — отель. А здесь должна быть гавань, понимаешь?

— Я сегодня была в Кноссе, — сказала ему Эмма. — Мне хотелось, чтобы ты был там со мной и рассказал обо всем как следует.

— Есть еще много дворцов, — сказал он, — по всему острову.

— И когда ты станешь археологом, ты собираешься откопать еще один прямо здесь?

— Ну, может быть не совсем здесь, — уступил он. — У меня есть коробка для моих находок, — продолжал он, протягивая ей пластиковый контейнер, в котором были несколько кусочков керамики, обломок кости и большая синяя бусина. — У меня еще целая куча таких штук. A babas moo обещал показать их настоящим археологам, но у него нет времени. Ему бы надо поторопиться, а то, он говорит, мы скоро поедем домой.

Эмма перестала копать.

— В Лондон?

— Да, но я не хочу ехать, — мальчик уселся на пятки. — Миссис Итси-Битси ужасно строгая. Я ненавижу ее.

— Кто это? — спросила Эмма. — Миссис Итси-Битси?

— Наша домоуправительница. Бабуля и дедушка думают, она — супер, но на самом деле, они не знают. Я хочу остаться здесь с Е Yiayia и Анной, и Спиро. Они куда как лучше.

— Янни! — девушка, которую звали София, позвала его по-гречески. — Пора идти!

Эмма помогла ему вымыть руки и собрать вещи.

— Спасибо, что разрешил мне присоединиться к раскопкам.

Он насмешливо посмотрел на нее снизу вверх.

— Ты думаешь, это может быть часть минойской стены?

— Я недостаточно много знаю, чтобы судить. Но я всегда думала, что камень в стене должен быть обтесанным под прямым углом.

Он кивнул:

— Пожалуй, ты права.

Она села рядом с «раскопками», после того как мальчик и София ушли. Не по годам развитой шестилетний мальчик, слишком часто одинокий или в компании взрослых. Она провела рукой по «минойской» кладке. Милый Джонни! Остудят ли годы твой пламенный энтузиазм или будешь, как и планировал, искать свои критские сокровища? И мальчик, и Ник Уоррендер собираются скоро возвращаться в Лондон…

В этот вечер прибыла новая группа «Hepburn Holidays Culture Tours», и с террасы Эмма могла слышать, как Уолтер энергично тараторил, руководя размещением. Группа казалась подавленной за обедом и после него все отправились по кроватям за одним или двумя исключениями. Леди Чартерис Браун тоже решила пораньше отправиться спать.

Уолтер присоединился к Эмме на террасе.

— Фу!.. — сказал он, вытягивая ноги перед собой. — Почему я продолжаю заниматься этим, когда мог бы получил легкую должность дома?

— И почему?

— Вопрос, моя дорогая Эмма, был риторическим. В этот раз толпа собралась разношерстная, некоторые из них вообще не знают, зачем приехали, и это может создать для меня определенные сложности.

— Бедный Уолтер! Мое сердце истекает кровью!

— Я пришел к выводу, — сказал он, — что ты — слишком суровая.

— Я предупреждала тебя.

— Как он ухитрился, твой белый рыцарь, завоевать твое сердце?

Она криво усмехнулась:

— В самом деле, как? Этот же вопрос я задаю себе. Говорят, это — алхимия.

Он тяжело вздохнул.

— Я не знаю. Со мной этого никогда не случалось.

— Со мной тоже не случалось, пока не случилось! Так что будь осторожен!

«И ты тоже, Эмма Лейси», — сказала она себе. Это, может быть, и возбуждает — говорить о своей ситуации таким вот образом, но это очень опасно.

Стоит ей сделать промах, и Уолтер Фередэй догадается.

Он сказал:

— Поехали к Дамьену завтра вечером. Я буду золото, а не человек. И не дам этому, в сияющих доспехах, никакого повода для беспокойства. Я сыт по горло, понимаешь, Эмма, мне все смертельно надоело. И тебе, я вижу, надоело тоже. Я вижу это по твоему лицу. Ты — не та девушка, которая была несколько дней назад! Давай устроим кутеж, взбодримся! — он вскочил на ноги и обежал вокруг нее, чтобы заглянуть в лицо. — Почему нет?

Ей пришлось рассмеяться. Действительно, почему нет? Значит, все было видно по ее лицу. Эту ее смехотворную фантазию, ее влюбленность! Конечно же, то, что случилось с ней, не могло быть любовью. Чувству нужно время разгореться и потом вырасти. То, что творилось с ней сейчас, было безрассудным увлечением, притяжением. Все это поверхностно. Дело только в темных, задумчивых газах и ямочке на гордом подбородке.

— Хорошо, Уолтер. К Дамьену завтра!

На следующее утро, после того, как провела полночи без спокойствия, думая, что же делать дальше, Эмма за завтраком рассказала леди Чартерис Браун все, что ей удалось разведать об Алтее.

— Итак, вот что мы имеем, — подытожила она. — Алтею положительно узнала горничная, которая сейчас в недосягаемости, узнала женщина в Аджио Стефаносе, которая сдала ей комнату в ноябре. Она не забрала свой багаж, а прислала женщину забрать его в середине декабря. И затем пробел, до того как в начале мая вы получили от нее открытку с видом Аджио Стефаноса, но без подтверждения того, что она была отправлена отсюда. Где была она в течение всего этого времени, и где она сейчас?

Леди Чартерис Браун сидела на стуле очень прямо.

— Ты обязана была честно рассказать мне обо всем. Если ты начнешь утаивать от меня ход вещей, откуда я буду знать, что происходит? Это мой поиск, помни, это мое дело.

— Я знаю, но я все надеялась, что мы сможем узнать побольше от Марии. Я узнала об ее отъезде в Афины только вчера поздно вечером, а в это время вы уже спали.

— Ты должна пообещать мне, что с этого момента ты будешь рассказывать мне все, что тебе удастся выяснить и тогда, когда ты это выяснишь. Все понятно? Что ты предлагаешь делать теперь?

— Мне кажется, — сказала Эмма, — что если бы Алтея осталась в Аджио Стефаносе, она забрала бы свой багаж сама. Я склоняюсь к мысли, что она уехала куда-то в пригород или дальше по побережью. Я думаю, если бы мы могли сменить нашу базу…

— Ты имеешь в виду, уехать из этого отеля?!

— Нет! Я здесь прочно обосновалась. Я велела молодому мистеру Фередэю поговорить с этим греком вчера, перед тем, как мы вышли к машине — я не могу представить себе, куда ты делась — продлить наше пребывание до дальнейших распоряжений.

— В самом деле? И он согласился?

— Этот грек? Конечно, он согласился! — заявила леди Чартерис Браун.

«Какой вывод, — подумала Эмма, — сделал Ник Уоррендер из этого?». Она была в противоречивых чувствах по поводу своей попытки уехать из отеля «Артемис».

Было решено, что Эмма возьмет машину и в максимально возможном радиусе от Аджио Стефаноса будет показывать фотографии Алтеи в магазинах и кафе в деревнях.

— Я не поеду с тобой, — сказала леди Чартерис Браун. — Я устала. Будет жарко. Я ненавижу ездить по этим извилистым дорогам. Я так и не могу понять, почему Алтея захотела приехать сюда, а, тем более, остаться и быть счастливой здесь… — Она пожала плечами в жесте, полном безнадежности. — Но тогда я просто никогда не понимала девчонки!

Эмма прекрасно провела утро, обследуя проселочные дороги того района, который она пометила на карте. В деревнях и просто у домов она выходила из машины, чтобы показать фотографии и задать традиционные вопросы. Безуспешно. Но все время маячила надежда, что вот в следующей деревне, в следующем кафе, кто-нибудь вспомнит, что видел молоденькую англичанку.

К ланчу Эмма оказалась в необыкновенно красивой деревне. Проведя свой обычный опрос хозяина кафе с обычным отрицательным результатом, она присела за стол под раскидистым платаном. На противоположной стороне площади белела прекрасная церковь. Ее колокольня четких линий поднималась ввысь на фоне синего неба. По верхнему краю невысокой ограды шли ящики с лилиями. Их белизна сверкала на солнце. Их аромат доносился до того места, где сидела Эмма. Живописные, яркие коврики висели у входа в магазин. Она хотела только выпить кофе, но запах «souvlakia», которую готовили на древесных углях, соблазнил ее. Она вытянула ноги, постаралась отбросить все мысли об Алтее и ее бабке, и Нике Уоррендере. За столиками сидели, главным образом, греки.

Пожилая пара, которая могла быть из Германии, сидела рядом с ней, но они были заняты картами. И тут в мирную тишину площади ворвался разбитый «лендровер». Он остановился. Две девушки в джинсах выскочили из него и направились к кафе. Одна была высокой блондинкой, другая — крепышка с гривой рыжих волос.

Почему-то она показалась Эмме знакомой. В тот момент, когда Эмма вспомнила, они увидели ее.

— Привет! — крикнула блондинка, — Мы встречались у Дамьена, — они сели за ее стол. — Так ты нашла Калатенес? Я боюсь, раскопки сейчас закрыты на время сиесты. Нам следовало предупредить тебя, что лучше приезжать утром.

Рыжеволосая протараторила заказ маленькой официантке по-гречески.

— Остальные уехали в Аджио Стефанос. А то мы могли бы вытянуть ключ у доктора Бадда…

— Пожалуйста, не беспокойтесь, — сказала Эмма. — На самом деле я приехала не для того, чтобы смотреть на раскопки. Я даже не осознавала, что это здесь.

— На самой вершине этого безобразного холма! — блондинка обернулась и показала на крутой конус, заросший оливами, в миле от них. — Почему эти несносные аборигены должны были строиться на самых высоких точках, — я не понимаю. Так значит, ты не собиралась нанести нам визит?