Как ни странно, вестибюль, пусть даже с совершенно бесцветной и аскетичной обстановкой, оказался на удивление чистым и ухоженным. Усталого вида дежурная за приемной стойкой направила меня в кабинет главврача на последний этаж. Лифт мягко загудел, как и ожидалось, но вдруг совершенно внезапно рывком остановился уже на втором этаже. Я приготовился к появлению еще одного пассажира, когда двери медленно разъехались по сторонам. Но пассажир оказался не один. Это были три медсестры, собравшиеся вокруг больничной каталки с лежащим на ней мужчиной. И хотя он был привязан к каталке ремнями, едва посмотрев на него, я понял, что это не пациент. На нем была униформа больничного санитара. И он орал во все горло.

— Отпустите! — ревел мужчина. — Я с ним еще не закончил!

Ничего не отвечая, две медсестры затолкали каталку в лифт, а третья — пожилая женщина с затянутыми в очень тугой узел темными волосами, — укоризненно цокая языком, зашла следом и ткнула кнопку третьего этажа.

— Грэм, родненький, угомонись! — увещевающе произнесла она с характерным ирландским выговором. — Это уже третий раз за месяц! Разве тебе не говорили, чтобы ты держался от этой палаты подальше?

Наблюдая за этой сценой, я наивно подумал, что эта больница и впрямь остро нуждается в моих знаниях и заботе. Так что ничуть не был удивлен, когда мне предложили здесь место, хотя в ходе собеседования с доктором Г., главврачом больницы, и пришлось изрядно попотеть.

Для вас наверняка не новость, что работа в психбольнице, особенно страдающей от недостатка персонала, — дело одновременно и увлекательное, и совершенно безотрадное. Большинство ваших пациентов — с короткими сроками госпитализации или амбулаторные, а случаи разнятся от наркомании и алкоголизма до различных аффективных расстройств: в частности, депрессии и всевозможных тревожных состояний, не говоря уже о шизофрении и психозах. Набор диагнозов очень широк — имелась у нас даже небольшая группа больных с расстройством пищевого поведения. Как государственное учреждение, мы были обязаны оказывать помощь всем, кто появлялся у наших дверей, и, как правило, такие люди успевали к тому моменту какое-то время поболтаться в системе здравоохранения и быть отфутболенными ею, находясь уже окончательно на грани как с точки зрения своего душевного состояния, так и собственных финансов. Изменения в системе охраны психического здоровья как в политической, так и в экономической плоскостях привели к тому, что здесь осталось лишь одно крошечное отделение для длительной госпитализации. Большинство страховых компаний не готовы раскошелиться на длительное лечение, так что лежали в нем либо частные пациенты, чье пребывание в больнице оплачивали они сами или, чаще, их родственники, либо те, кто находился на попечении государства.

В стенах таких палат вы сталкиваетесь с людьми, чьи взгляды на мир могли бы показаться мрачно комическими, если б это не причиняло им стольких страданий. Один из моих пациентов, к примеру, отчаянно пытался донести до меня, что студенческий клуб одного элитного университета держит в подвале местного ресторана некоего великана-людоеда с непроизносимым именем и что этот самый клуб и скормил этому людоеду его любовницу. На самом же деле этот человек сам убил свою подругу после эпизода острого психоза. А тем временем еще один больной был искренне убежден, что в него влюблен некий мультяшный персонаж, — парень поступил к нам на краткосрочную госпитализацию после того, как был арестован за назойливое преследование художника. В первые же месяцы работы я на своем горьком опыте убедился, что не стоит и пытаться вложить реальность в головы людей, страдающих бредовыми расстройствами. Толку все равно не будет, и это их только злит.

Потом были еще три пожилых джентльмена, каждый из которых думал, что он Иисус, по причине чего все трое беспрерывно орали друг на друга, оказавшись в одном помещении. Один из них некогда изучал теологию, преподавал в семинарии — этот мог выкликать остальным какие-то беспорядочные цитаты из Фомы Аквинского, как будто это каким-то образом делало его претензии на титул Спасителя более убедительными. Опять-таки все это могло бы показаться забавным, если б положение всех троих не было бы столь удручающе безнадежным.

Но в любой психбольнице, даже привыкшей к подобным пациентам, всегда есть по крайней мере один больной, стрёмный даже по меркам сумасшедшего дома. Я сейчас говорю про тех, от которых давно отказались даже врачи и от которых стараются держаться подальше даже самые опытные специалисты. Пациенты такого рода — определенно сумасшедшие, но никто не знает, как они дошли до жизни такой. Все, что вы знаете, однако, — это что вы сами сойдете с ума, если будете пытаться это выяснить.

Наш в данном смысле и вовсе выходил за все мыслимые рамки. Для начала, он поступил в больницу еще в раннем детском возрасте и каким-то образом ухитрился застрять здесь на принудительном лечении больше чем на тридцать лет, несмотря на то, что никому так и не удалось даже просто его диагностировать. У него имелись имя и фамилия, но мне сказали, что никто в больнице фамилию уже не помнит, поскольку его случай признан настолько безнадежным, что больше никто не берет за труд читать его историю болезни. Когда его все-таки упоминали в разговорах, то называли просто «Джо».

Я говорю «упоминали в разговорах», поскольку с ним самим никто не разговаривал. Джо никогда не выходил из своей палаты, никогда не участвовал в сеансах групповой терапии, никогда не общался ни с кем из психиатрического или терапевтического медперсонала — практически всем было рекомендовано держаться от него подальше, не задавая лишних вопросов. Очевидно, человеческие контакты любого рода, даже с хорошо подготовленными профессионалами, лишь ухудшали его состояние. Единственными людьми, которые видели Джо более или менее регулярно, были санитары, которые меняли ему постельное белье, приносили ему подносы с едой и уносили пустые, а также медсестра, следившая, чтобы он вовремя принимал предписанные лекарства. Подобные визиты обычно происходили в жутковатой тишине и всегда заканчивались тем, что вид у вынужденных контактировать с ним был такой, будто, попади они сейчас в винную лавку, им понадобятся все имеющие в ней запасы спиртного, чтобы немного прийти в себя. Позже я узнал, что Грэм — тот санитар, которого я видел привязанным к каталке в свой первый приезд на собеседование, — как раз только что вышел из палаты Джо. Как у новоиспеченного штатного психиатра, у меня имелся доступ к медкарте Джо и перечню назначений, но информации я нашел совсем немного. Карточка оказалась на удивление тоненькой и, похоже, охватывала данные лишь за последний год — да и те, насколько я мог судить, представляли собой лишь неуклонно повторяющиеся назначения курсов легких антидепрессантов и седативов [Седативные средства — успокоительные лекарства, иногда с небольшим снотворным эффектом; легкие транквилизаторы.]. Что самое странное, из всех документов, с которыми мне было позволено ознакомиться, была исключена фамилия пациента — везде он фигурировал лишь под тем же уменьшительным «Джо», больше похожим на кличку.

Будучи молодым амбициозным врачом, обремененным солидным дипломом и должностью и отнюдь не обремененным скромностью, я сразу увлекся этим загадочным пациентом, и едва только про него услышал, как сразу же твердо решил: вот я-то его и вылечу. Поначалу я высказывал эту мысль скорее в шутейном духе, и все, кто меня слышал, со смехом списывали это на милый юношеский энтузиазм.

Однако с одной медсестрой я поделился этим своим желанием всерьез — с той самой медсестрой, которая у меня на глазах занималась Грэмом, санитаром. Из уважения к ней и ее родным назову ее здесь Несси, и как раз с нее-то вся эта история и начинается.

Тут надо сказать несколько слов про Несси и про то, почему именно ей я и поведал о своих замыслах. Несси работала в этой больнице с тех самых пор, как еще в семидесятых, сразу после окончания медучилища, иммигрировала в Штаты из Ирландии. Формально говоря, она была сестрой-хозяйкой, руководителем всего младшего медперсонала, и была обязана находиться на своем посту только в обычные рабочие часы, но создавалось впечатление, будто Несси всегда под рукой, едва только в ней возникает нужда, так что можно было подумать, что она и живет прямо в больнице.

Несси была небывалым источником спокойствия и для меня, и для остальных врачей, поскольку крепко держала в своих руках бразды правления не только медсестрами, но и санитарами, и вообще всем обслуживающим персоналом. Казалось, что она способна решить абсолютно любую проблему, которая только может возникнуть. Нужно угомонить буйного пациента? Будьте уверены, что Несси сию же секунду окажется на месте происшествия — седеющие волосы стянуты в тугой строгий клубок, острые зеленые глаза сверкают с осунувшегося лица. Пациент капризничает и отказывается принимать лекарство? Несси опять тут как тут — и обязательно уговорит его хитростью или лаской. Кто-то из персонала отсутствует по необъяснимой причине? Несси обязательно его прикроет. Да если вся больница вдруг сгорит дотла, я почти уверен, что Несси будет первой, кто растолкует архитектору, как восстановить ее ровно в том виде, какой она была.