— Извините! — завопил я.
Я громко хлопнул дверью, убежал, укрылся в своей комнате. Минут через пять в дверях возник папа, закутанный в черный махровый халат. Его лицо было искажено гримасой, которая обычно появляется между секундой, когда ушибаешь палец на ноге, и криком: "А-ай!".
— Мама хочет, чтобы я посидел с тобой и объяснил, что ты только что видел. Но я сейчас не в том настроении. Короче говоря, мне пофиг, что ты подумаешь. Сам подумай: тебя выпихнули из супружеской постели, потому что твой восьмилетний сынок… засранец… вдруг решил поиграть в Гарри Гудини.
Мы тупо смотрели друг на друга. Папа ждал, что я скажу. А я… я никак не мог оправиться от шока.
— Ну ладно, раз уж я встал… раз все утро пропало… Давай рассказывай, что тебя заставило взломать мою спальню, — проговорил папа.
Я скороговоркой вывалил все свои страхи насчет первой ночи, секса, наготы и унизительного обычая стоять в ботинках и носках, но без брюк и трусов.
— Ты же осознаешь иронию ситуации, правда? — спросил папа.
— А что такое "ирония"?
— Ты хотел знать, как трахаются женатики, и приперся в ту самую минуту… Не-ет. Меня так просто не перехитришь. Я все равно не стану читать тебе лекцию про пестики-тычинки. Еще чего.
Помедлив, папа продолжил:
— Ну ладно. Давай договоримся. Тебе восемь лет.
— Девять!
— Я что, похож на человека, который носит при себе деревянные счеты с твоим именем? Сын, не требуй от меня слишком многого, — папа снова шумно вздохнул и начал сызнова. — Я вот что хочу сказать: ты еще маленький. Так что просто поверь мне на слово. Клянусь: в ночь после свадьбы ты сам охотно покажешь жене свою письку. Еле дотерпишь. В смокинге и без штанов, без смокинга, в ботинках, в носках… тебе будет наплевать на все эти смокинги-херокинги, понял?!
— А ты точно знаешь? — спросил я.
— Уж поверь мне. Ты будешь коситься на часы, гадать, когда наконец закончится эта свадьба и когда наконец все эти гости дорогие уберутся к чертовой бабушке, чтобы ты мог показать своей жене письку.
— Я правда захочу ее показать? — спросил я, начиная успокаиваться.
— Еще как. А если тебе все равно будет страшно показать жене письку, значит, эта жена тебе не подходит. А еще — что у тебя тараканы в голове и я не смог воспитать тебя по-человечески… Ну, тогда я найму тебе психоаналитика, если денег хватит. Скорее всего, не хватит. Ой, блин… В любом случае запомни, что значит слово "женитьба" — не смей по воскресеньям взламывать мою спальню.
Папа встал, прошлепал босыми ногами по коридору, закрылся в спальне и щелкнул замком.
У тебя никогда не будет женщины с такой внешностью
Если вычесть серые, не запоминающиеся промежутки времени — школа, дом, магазины, — получится, что с десяти до двенадцати лет вся моя жизнь протекала на стадионе "Малой лиги Пойнт-Ломы": я играл в бейсбол и просто валял дурака за компанию с приятелями. Стадион с двумя бейсбольными полями находился в миле от моего дома. Мы — команда "Падрес Кредитного союза Сан-Диего" [Детская команда названа в честь взрослой бейсбольной команды из Сан-Диего — "Падрес".] — тренировались там два раза в неделю.
— Лучше бы вы назывались просто "Падрес". На хера вам довесок насчет Кредитного союза? — однажды задумался вслух папа, когда вез меня, одиннадцатилетнего, на стадион в первый день сезона.
— Но Кредитный союз дает деньги, чтобы у нас была своя команда, — возразил я.
— Ага, конечно, я тоже даю деньги, чтобы у тебя все было. Но я тебя не заставляю носить футболку с моей уродской мордой во всю грудь, а?
— Это была бы странная футболка, — рассудил я.
— Ой ли? Я на тебе много всяких дебильных футболок видел, а эта чем хуже… Стоп. Ой, бля, сам не знаю, что несу. Футболок с моей мордой не бывает, понял? Я просто пытаюсь мысль до тебя донести. Форму не забыл? — И папа свернул к стадиону.
По субботам целый день проводились бейсбольные матчи. Игроки были обязаны присутствовать не только на своих матчах, но и на всех чужих. Так что родители могли спозаранку сплавить меня на стадион и заниматься чем душе угодно, пока мы не выйдем на поле. Папа нетерпеливо предвкушал свободное утро.
— Мне кажется, в этом году много хороших команд, — проговорил я, продолжая разговор. Мы подъехали к воротам.
Папа перегнулся через меня, открыл дверцу с моей стороны:
— Дико интересно. А теперь брысь. Освободи помещение. Кыш! Кыш! Не скучай и не задирай тех, кто сильнее. Когда начнется твой матч, я буду на трибуне.
Я стукнулся с папой ладонями. И его рука, надавив на мою, решительно выпихнула меня наружу. И папин "олдсмобиль", истошно заскрежетав, умчался стрелой, словно бы удирая с места двойного убийства.
В промежутках между матчами почти все мы, игроки "Малой лиги", находили себе важные дела: играли в салки или поедали лингуисы из ларька, который прилепился к холму над полем. Поясню: ларек держали настоящие португальцы, целая семья, а лингуисы — это такие острые португальские колбаски.
Иногда кто-то из ребят говорил: "А хорошо бы слазать в каньон". Каньон начинался совсем рядом, но все мы его боялись. Он весь зарос деревьями, которые отчаянно боролись за место под солнцем, и их ветки сплетались змеиным клубком. Земля в каньоне всегда была сырая. Мало того, оттуда пахло смесью кленового сиропа с придорожной уборной. В общем, хоть кино про Индиану Джонса снимай, если завезти племя каннибалов.
Все наши ребята были уверены, что в каньоне гнездится какой-то ужас. Вот только какой… У каждого была своя гипотеза.
— А мой брат нашел там кучу какашек, — тараторил мой друг Стивен, пока мы дожидались выхода на поле. — Говорит, для собачьей или кошачьей слишком уж большая, а для человечьей — маловата. Говорит: наверно, волчьи.
— Твой брат — дебил, — сказал Майкл, наш кругленький кэтчер. Он был толстощекий, в бейсболке козырьком назад, надвинутой до самых бровей. — На самом деле там живут голубые. Они ходят в каньон и имеют там друг друга в зад.
— Да? А зачем обязательно в каньон? Почему не дома? — задумался я вслух.
— Я-то почем знаю, я не гомик. Но если ты хочешь, чтобы тебя поимели в зад, сходи погулять в каньон, — отозвался Майкл и проглотил огромный кусок колбаски, с которым мог бы справиться желудок только очень крутого двенадцатилетнего мальчишки.
На том этапе своей жизни я боялся только двух вещей — фильма "Арахнофобия" и каньона за бейсбольным полем. Старался даже не приближаться к каньону: вдруг нечто вылезет из леса, сцапает меня и затащит в чащу. Гели приходилось перехватывать заплутавший мяч, летящий в том страшном направлении, у меня перехватывало горло, шея каменела: организм готовился к паническому бегству. В конце концов я рассудил, что нужно подойти к делу научно. Решил опробовать несколько гипотез об обитателях каньона на моем папе.
— А зачем геям трахаться в каньоне, где полно волков? — спросил папа, когда мы возвращались с матча. Мама сидела впереди, рядом с папой.
— Нет, я не так сказал! Один парень говорит, что там волки. А другой парень сказал, что…
— Слушай, ты сам попробуй вообразить. Я трахаюсь. Я снял штаны. И тут прямо на меня бежит злой волчара. Какой смысл трахаться в такой обстановке, сам рассуди?
— Никакого. Но я не говорил, что…
— Плюс, — снова прервал меня папа, — я крайне сомневаюсь, что в этой местности водятся дикие волки. Вас же возят на школьные экскурсии. Ты на экскурсии хоть раз слышал, что здесь живут волки? Сын, учись мыслить критически.
— Да я мыслю. Я лично вообще не верю, что там волки…
Тут ко мне обернулась мама:
— И еще одна вещь, Джасти. Знай, что гомосексуалисты занимаются сексом совсем как гетеросексуалы: у себя дома, за закрытыми дверями. А не в лесу.
— Ну, некоторые гетеросексуалы все же ходят в лес трахаться. Но это больше у старшеклассников принято, не у взрослых, — добавил папа.
Я решил больше не трогать эту тему. Но две ночи подряд мне снились кошмары про каньон. Оба раза на поляне в глубине каньона меня поджидало жуткое зрелище. В первом сне я наткнулся на аквариум, внутри которого был заперт Патрик Суэйзи. Он умолял о помощи, но мои ноги со страху словно приросли к земле. Второй раз на меня надвигался огромный кальмар на человечьих ногах. Ног было две пары. Или три. Я так и подскочил на кровати — и проснулся. Попытался снова заснуть, но стоило прикрыть глаза, как передо мной снова мельтешили каньон, Суэйзи и Человек-Кальмар. Я встал и на цыпочках пошел в кухню попить водички. Надеялся, что это меня успокоит. Но даже тени на стенах коридора казались зловещими. Краешком глаза я уловил какое-то движение. Обмер. Сказал себе: брось, это просто тень такая, человекообразная. Это не человек.
— Ты чего это тут, блин?
Я завизжал, как перепуганная обезьянка, отпрыгнул, ушиб спину о книжный шкаф. Когда глаза привыкли к темноте, я понял, что тень — это мой папа, сидящий во мраке в шезлонге, лицом к окнам, которые выходили на наш задний двор.
— Господи ты боже мой. Сын, ты там полегче. Сбрендил, что ли?
— Сон плохой приснился, — объяснил я, пытаясь отдышаться. — Пап, а ты тут что делаешь?
— Сижу в темноте и пью горячий пунш. Неужто и так не видно? Слепой?
— А почему сейчас? Поздно ночью?
— Ну так, вопреки распространенному мнению, блин, я люблю уединение, вот я и встаю рано, чтобы уединиться. Очевидно, теперь мне придется вставать еще раньше.
— Ой… Ну тогда прости меня, пожалуйста. Я не хотел тебе мешать, — и я собрался было вернуться в постель, забыв про воду.
— Да ладно, чего ты извиняешься.
Папин голос прозвучал как-то незнакомо. Умиротворенно. По-видимому, на него что-то подействовало: то ли примесь бурбона в пунше, то ли ночная тишь.
— Можно задать тебе один вопрос? — Я снова обернулся к папе.
— Валяй.
— Если тебя что-нибудь здорово пугает, что ты делаешь, чтобы не пугаться?
— Опять то кино вспомнил? "Арахнофобию"? Я же тебе объяснял: такой крупный паук не сможет прокормиться в городской среде. Экосистема слишком хрупкая. Твое кино — ненаучный бред сивой кобылы.
— Я не про "Арахнофобию". Я просто… Если тебя что-то пугает, как сделать, чтобы больше не пугало?
Папа поднес кружку к губам, шумно отхлебнул пунш:
— Давай взглянем с научной точки зрения. Человек боится того, о чем он ничего не знает. Следовательно, если тебя что-то пугает, ухвати это "что-то" за яйца и скажи: "Здрасте".
Так сказал папа и даже в темноте почуял, что я недоуменно хлопаю глазами.
— Разъясню: если тебя что-то пугает, не спеши удирать. Собери о нем всю доступную информацию. Тогда неведомое станет уже не неведомым, а нестрашным… — папа сделал паузу. — Или, что тоже вероятно, окажется еще страшнее, чем казалось. Но в большинстве случаев страх проходит.
Топая босиком в свою комнату, я понял, что надо делать: слазить в каньон. Только не в одиночку. Один не пойду, хоть озолотите.
На следующий день я сидел на уроке и смотрел, как часовая стрелка медленно-медленно подползает к цифре "3". Вышеупомянутый кэтчер Майкл учился со мной в одном классе. Он сидел передо мной. Следовательно, каждый день я восемь часов пялился на очередную умную фразу на спине его футболки. Майкл носил исключительно футболки бренда No Fear. Их украшали духоподьемные слоганы, которые, судя по всему, сочинял какой-то раздолбай-студент после шестого литра пива. Сегодняшний девиз был ничем не хуже других: "РИСК НЕ БЫВАЕТ ИЗЛИШНИМ. НЕ БОЙСЯ"
Я потрогал Майкла за плечо, шепотом окликнул.
Он, не оборачиваясь, заложил левую руку за спину, ухватил меня за указательный и средний палец и начал выворачивать. Я скривился от боли.
— Вот новый прием разучил на каратэ, — объявил он, обернувшись ко мне. Выпустил мою руку — Еще год потренируюсь, дадут черный пояс.
Я несколько раз сжал и разжал кулак, чтобы восстановить кровообращение: кончики пальцев онемели.
— Какие дела? — спросил Майкл.
— Пойдешь сегодня после школы на тренировку?
— А то! У меня бита новая. Армированная керамикой. Зашибись! Хочешь потрогать? — он выволок из-под стола сумку, расстегнул. Внутри лежала бита, белая с синим.
Майкл уставился на меня, покосился на биту, снова уставился на меня, и я осознал, что его любезное предложение — скорее требование. Мы немножко поиграли в гляделки, и я торопливо провел по бите одним пальцем. Майкл убрал биту:
— Супер, да?
— Ага, классная. Знаешь, у меня одна идея появилась… Мы ведь с тобой оба сразу после школы идем на тренировку… Давай сегодня придем пораньше и слазим в каньон.
В сущности, мы с Майклом не были друзьями. Он любил похулиганить и обычно тусовался с ребятами постарше, которые уже отращивали усы и после уроков развлекались у шоссе — швырялись чем попало в проезжающие машины. Но Майкл всегда охотно делился тем, чего набирался от старшеклассников. Нам всем это было только полезно.
На тот момент я был обязан Майклу практически всеми своими познаниями о женщинах. Однажды на большой перемене он повел нас в закоулок за библиотечным корпусом и достал сложенную вчетверо картинку. Это была вырезка из медицинского журнала — фотография голой женщины (указывался возраст — сорок пять лет). На ее теле были помечены участки, где после менопаузы возможны раковые опухоли. Так я впервые в жизни увидел неодетую женщину (если не считать моей мамы, но мама не считается). Майкл ткнул своим коротким толстым пальцем в промежность на фото:
— Вот сюда суешь конец. А еще они отсюда ссут, а иногда срут, если жопа засорилась.
Собственно, потому я и выбрал Майкла для похода в каньон — вспомнил про его мудрость и жизненный опыт. Я отлично сознавал, что сам-то я пугливый, таким уродился. Я мечтал ничего не бояться, как мой папа, но, похоже, мой организм устроен как-то своеобразно — не приспособлен для отваги. Вдобавок в нашей компании один только Майкл ни чуточки не страшился каньона.
— Ну что, пойдешь со мной в каньон? — спросил я.
— Можно. Только купи мне "Слёрпи". И смотри у меня — не смей щупать мой член. Только попробуй!
Зашли в магазин, купили для Майкла напиток за семьдесят пять центов — и вот мы уже шагаем к стадиону "Малой лиги". Чем ближе мы подходили, тем туже сплетался клубок нервов, в котором билось мое сердце.
— А ты еще никогда не спускался вглубь каньона? — спросил я, пытаясь успокоиться.
— Чего тебе вообще дался этот каньон? Зациклился? — ответил Майкл вопросом на вопрос.
— И вовсе не зациклился. Просто хочу слазить туда, посмотреть и вернуться, пока тренировка не начнется.
— Ты что, дебил? По-твоему, можно пойти в каньон, не зная, где сейчас тренер? А если он приедет пораньше и увидит, как мы выходим из каньона?
— Ну ладно, а что тогда делать?
Майкл мгновенно выдал свой план — как мне показалось, беспроигрышный — и швырнул в кусты опустошенный стаканчик от коктейля "Слёрпи" (объем — тридцать две унции).
Когда мы пришли, на бейсбольном поле было безлюдно. Но Майкл как в воду глядел — тренер приехал загодя и наверняка застукал бы нас на выходе из каньона, сделай мы по-моему.
Вскоре ленивой походкой подошли наши товарищи по команде. Мой друг Стивен, с которым я всегда разминался, взял мяч и подошел ко мне.
— Начнем? — спросил он, подбрасывая мяч и ловя его перчаткой.
— Не сегодня. Иди чей-нибудь хрен разомни, — отшил его Майкл и потащил меня в дальний конец поля. Я оглянулся, подмигнул Стивену — авось догадается, что мы что-то замышляем и обижаться не стоит.
Мы с Майклом начали отрабатывать захват мяча на внешнем поле. Как только Майкл скажет кодовую фразу — в путь! Я извелся от нетерпения. Руки тряслись, роняя мяч. Вдруг Майкл напрягся. Покосился на тренера, который удалился от нас на полсотни футов и что-то объяснял одному парню. Майкл перевел взгляд на меня, произнес кодовую фразу:
— Наша собака вчера обделала ковер.
Я набрал в грудь воздуха, размахнулся, запулил мяч высоко в небо — футов на десять, если не больше, над головой Майкла. Мяч улетел далеко-далеко и исчез в мрачных глубинах каньона.
— Тренер! — заорал Майкл.
Тренер поднял голову.
— У нас мяч улетел в каньон. Мы пойдем поищем, хорошо?
— Валяйте. Но если сразу же не найдете, немедленно возвращайтесь.
Мы кивнули, пробежали рысцой по внешнему полю и спустились по травянистой насыпи высотой футов двадцать. За ней начинался каньон. У подножия насыпи мы задрали головы. Порядок — со стадиона нас совершенно не видно.
— Вот и готово, — сказал Майкл.
— Вот и готово.
— Чего — "готово"? Ну ты, дятел. Зачем мы сюда вообще пришли, а? — выпалил он.
— А-а, ну да… Конечно…
Я заглянул в каньон, до которого оставалось всего десять футов, не больше. Мой взгляд наткнулся на многослойную стену из веток и кустов: ближние один-два слоя еще можно рассмотреть, а дальше — пропасть, затянутая мраком. Я глубоко вздохнул. Сказал себе: да нет там никакого аквариума с Патриком Суэйзи! И никакого Человека-Кальмара тоже нету.
— Ну ладно, давай вон там прогуляемся, — сказал я, указав на тропку, которая вилась между двумя деревьями.
Майкл пошел первым, и через двадцать секунд мы уже прилично углубились: оглянувшись, я уже не увидел места, где мы вошли в каньон. Сплошная чаща. Дно каньона устилали сухие листья, но попадался и мусор — фантики, пустые стаканчики (уж не Майкл ли их сюда выбрасывает?). Мои нервы постепенно успокаивались. Чем дальше мы забирались, тем скучнее становилось. Деревья, опять деревья, сухие ветки, кустарник. Неизвестное стремительно становилось известным. И тут Майкл — он шел футах в десяти по правую руку от меня — помахал мне:
— Фигасе! Глянь, что тут есть.
Я перепрыгнул через упавшее дерево. Майкл посторонился, раздвинул ветки, поманил. Он стоял, удерживая ветки, но мой внутренний голос заупрямился: "Не хочу заглядывать в эту дыру!" — "Нет, надо! Как это — не заглянуть, раз уж пришли?" — "Да ну, нет там ничего интересного".
— Ну ты, дармоед, я к тебе не нанимался ветки держать. Будешь смотреть или как? — прошипел Майкл, подначивая меня.
Я наклонился, просунул голову между ветками. Передо мной расстилалась поляна, совсем как в моем сне. Только вместо Патрика Суйэзи — грязный спальный мешок и несколько одеял в кольце из пестрого мусора.
— Наверно, тут кто-то живет, — сказал Майкл.
Я услышал свое шумное дыхание, руки снова задрожали, но уже не от нетерпения, а от страха.
— Ну ладно, пошли обратно. Тренер, наверное, беспокоится…
— Тренера — в жопу, — рявкнул Майкл.
Отпихнул меня с дороги, еще шире раздвинул ветки, ступил на ствол упавшего дерева, что валялось в низине, и моментально пронырнул сквозь прогал. Ветки снова сплелись, и я остался снаружи. Слышал шаги Майкла на поляне, но вообще не мог его разглядеть. Я стоял, не шевелясь, цепенел от страха и ненависти к себе, трусу. Тут между ветками снова возник просвет, высунулся Майкл:
— Эх ты. Слабо тебе, что ли?
Он схватил меня за грудки и вытащил на поляну. Я чуть не поскользнулся. Огляделся. Похоже, тут жило несколько человек: кучи одежды, задубевшей от грязи, пустые пивные банки на каждом шагу. Майкл подошел к спальному мешку, окруженному валами мусора.
— Наверно, тут у бомжей пещера, — сказал он, отфутболив пару банок. И тут же заинтересовался чем-то в горе мусора. Встал на колени. Внезапно вскинул голову: — Ну надо же… ну просто охуеть…