«Странно!» — подумала девочка в тот момент и еще много лет удивлялась словам брата. Откуда он знал? Повзрослев, Сара улучила момент, напомнила ему ту сцену и задала интересующий вопрос. Майкл лишь головой покачал. «Просто знал, и все. Не детали, а ситуацию в целом… Я прочел это в глазах родителей, когда они нас спать укладывали».

Тогда, в День выпуска, после того как Майкл выбежал из комнаты, Учительница сжала Сарину руку и долго-долго не отпускала, дескать, Майкл есть Майкл, сама понимаешь! Затем начались объятия и поцелуи: все, особенно друзья, чувствовали, что пора прощаться. И Питер, и Маус Патал, и Бен Чоу, и Гейлин Страусс, и Уэнди Рамирес, и многие-многие другие хлопали ее по плечу и шептали: «Не забывай нас!» Сара взяла сумку, где лежали одежда, обувь и тряпичная кукла, которая была практически ровесницей Сары, — каждому Маленькому полагалась всего одна игрушка, — и Учительница за руку повела ее из Большой комнаты во двор, где в кольце высоких стен Инкубатора перед обедом и ужином играли дети. Сара наизусть помнила и качели, и карусели, и горы старых шин для лазания, а вот комнату, в которую вошла следом за Учительницей, видела впервые. Комната очень напоминала класс, но без доски, полок с книгами и картин на стенах. Учительница плотно закрыла дверь. Возникла неожиданная пауза, которая насторожила Сару. Куда ее отправляют? Далеко? Надолго? За ней кто-нибудь придет? Сколько ей ждать в пустом классе? Девочка засыпала Учительницу вопросами, но та их словно не слышала, опустилась на корточки и приблизила к Саре большое доброе лицо.

— Маленькая Сара, как считаешь, что тебя ждет за этими стенами? А что ты думаешь о людях, которые тебя навещают, приходят вечером и проводят с тобой время? — Учительница улыбалась, но почему-то эта улыбка испугала девочку. Отвечать не хотелось, но Учительница смотрела на нее пристально и выжидающе. Саре вспомнились глаза матери, застигнутой врасплох невинным вопросом.

— Наверное, там замок, — девочка выпалила первое, что пришло в голову. — Замок со рвом?

— Замок, — повторила Учительница, — ясно… А что еще, маленькая Сара? — Улыбка неожиданно померкла.

— Не знаю, — шепнула девочка.

— Послушай меня, Сара, — Учительница откашлялась, — там не замок…

И она рассказала девочке правду.

Поначалу Сара ей не поверила. Точнее, вышло иначе: сознание раздвоилось, и половина маленькой девочки, которая играла во дворе, спала в Большой комнате, ждала, когда родители уложат ее в постель, и знать не знала правду, прощалась с половиной, которая правду интуитивно чувствовала. Новая Сара прощалась с Сарой прежней. От раздвоения закружилась голова, и девочка заплакала. Учительница снова взяла ее за руку и вывела из Инкубатора к родителям. Папа и мама пришли забрать ее домой. В этом самом доме они с Майклом жили до сих пор, а тогда, в памятный день рождения, о его существовании Сара даже не подозревала. «Это неправда! — сквозь слезы повторяла она. — Неправда! Неправда! Неправда!» Мама тоже заплакала, взяла ее на руки и прижала к себе. «Прости, доченька! — шепнула она. — Прости меня, прости, но это правда!»

Выпускной день неизменно воскресал в памяти Сары по дороге в Инкубатор, который теперь казался куда меньше, чем в детстве, и куда непригляднее — старая кирпичная школа с именем Ф. Д. Рузвельта, выбитым над главным входом. С дорожки было видно Охранника, стоявшего на парадном крыльце, — Холлиса Уилсона собственной персоной.

— Привет, Сара!

— Добрый вечер, Холлис!

Холлис прижимал к правому колену арбалет. Сара арбалеты не жаловала: мощные, но слишком тяжелые и заряжать долго. В Колонии говорили, мол, братья неразличимы, ладно хоть Холлис бороду сбрил! Только Сара не соглашалась. Она без труда различала их еще в Инкубаторе — братья были на три года старше — по мелким, незаметным беглому взгляду деталям. Холлис всегда казался чуть серьезнее, да и ростом чуть-чуть превосходил брата — для кого-то в самом деле мелочи, а для Сары — очевиднейшие факты.

Когда девушка поднялась по ступенькам, Холлис с любопытством глянул на обернутый тканью горшок и ухмыльнулся.

— Что ты мне несешь?

— Рагу из кролика, только, увы, не тебе.

На гладко выбритом лице отразилось искреннее изумление.

— Ушам своим не верю! Где ты раздобыла кролика?

— На Верхнем поле.

Холлис присвистнул и покачал головой. В темных глазах читалось неприкрытое желание полакомиться крольчатиной.

— Я так стосковался по рагу из крольчатины! Хоть понюхать дай!

Девушка развернула горшок и приподняла крышку. Холлис наклонился и с наслаждением вдохнул мясной аромат.

— Не оставишь мне горшок на хранение? Пока ты в Инкубаторе, с удовольствием постерегу.

— Даже не думай, Холлис! Рагу для Элтона!

Холлис только плечами пожал: предложение было несерьезным.

— Ну, я попробовал! — проговорил он. — Ладно, давай сюда нож!

Сара вытащила нож и вручила Холлису. На территории Инкубатора оружие разрешалось носить лишь Охранникам, да и то так, чтобы дети не видели.

— Не знаю, в курсе ли ты, но у нас новенькая! — сообщил Холлис, засунув за пояс Сарин нож.

— Нет, не в курсе, овец же целый день пасла! А кто это?

— Маус Патал. Как и следовало ожидать. — Холлис показал арбалетом на дорожку. — Гейлин только что ушел. Как же ты его не видела?

«Не видела, потому что вспоминала Выпускной день, — думала Сара. — Гейлин мог пройти совсем рядом, и я бы не заметила. Маус беременна… Почему меня это так удивляет?»

— Что ж… — Пытаясь разобраться в собственных чувствах, Сара вымучила улыбку. Неужели она завидует? — Новость прекрасная!

— Сделай одолжение, объясни это ей! Слышала бы ты, как они ругались! Наверное, половину Маленьких разбудили!

— Маус не рада?

— По-моему, она злится на Гейлина. Сара, ты же девушка, тебе лучше знать!

— Лесть тебе не поможет, Холлис, даже не мечтай!

Охранник хохотнул, и Сара в очередной раз подивилась его веселому нраву и добродушию.

— Ну, я же так, дурачусь, — сказал он и кивнул на дверь. — Если Дора не спит, передай ей привет от дяди Холлиса.

— Как дела у Ли? За Арло беспокоится?

— Ну, Ли не первый день замужем! Я объяснил ей: причин, по которым отряд сегодня не вернулся, превеликое множество.

Сара скользнула за дверь и оставила рагу в классе, примыкающем к Большой комнате, где спали Маленькие, — бывшем спортзале. Большинство кроваток пустовало: детей в Инкубаторе давным-давно стало меньше, чем свободных мест. Красноватые лучи заката едва просачивались сквозь жалюзи и падали на фигурки спящих. Пахло молоком, потом и нагретыми солнцем волосами — детьми, отдыхающими после долгого летнего дня. Сара, стараясь не шуметь, пробиралась между кроватями и колыбелями. Вот Кэт Кертис, Барт Фишер и Эйб Филлипс, вот Фанни Чоу с сестрами Вандой и Сьюзен, вот Тимоти Молино и Бо Гринберг, которого все звали Бо-Бо, вот три «Д» — Джулиет Страусс, Джун Левин и Джейн Рамирес, младшая дочка Рея. Крайнюю колыбель в последнем ряду занимала Дора Уилсон, дочь Ли и Арло. После родов женщинам целый год разрешалось жить в Инкубаторе, и Ли сидела на стульчике рядом с девочкой. Она еще не оправилась от родов: живот не спал, широкое лицо в полумраке Большой комнаты казалось прозрачным, а кожа — мертвенно-бледной, вероятно, от слабости и долгого сидения в четырех стенах. На коленях Ли лежал большой моток пряжи и спицы, но, увидев Сару, она оторвалась от вязания.

— Привет! — шепнула Ли.

Сара молча кивнула и склонилась над колыбелью. Дора спала в одном подгузнике — лежала на спине, сложив приоткрытые губы аккуратным кружком, и тихонько посапывала. Легкий влажный ветерок ее дыхания поцелуем скользнул по Сариной щеке. «Рядом с мирно спящим ребенком можно забыть обо всем», — подумала Сара.

— Не бойся, не разбудишь! — заверила Ли, подавила зевок и снова взялась за спицы. — Моя красавица спит как убитая.

Сара решила не искать Маус: что бы ни стряслось у них с Гейлином, пусть разбираются сами. Хотя Гейлина Сара жалела: бедняга чуть ли не бредил Маус, совсем голову потерял! А ведь каждому известно: Маус Патал вышла за него лишь потому, что ее отшил Тео Джексон. Либо отшил, либо тянул резину так долго, что Маусами попыталась подвигнуть его на решительные действия. Ну, она не первой из женщин совершает подобную ошибку. Тем не менее, пробираясь меж кроватями, Сара думала: почему определенные вещи складываются так непросто? Например, их с Питером отношения. Она ведь любила Питера Джексона чуть ли не с Инкубатора! Объяснению такое не поддается, но сколько помнила Сара, любовь к Питеру жила в ней всегда, золотой ниточкой привязала ее к этому парню. Причем дело было не только в физической привлекательности: Сару покорил некий внутренний надлом, незаметная трещина, в которой Питер прятал свою грусть. Душевных ран и грусти Питера Джексона никто не замечал, ведь никто не любил его так, как она. Сара надеялась, что, если удастся нащупать эту трещину, утолить грусть и залечить раны, Питер ответит на ее чувство.

Ради Питера Сара и стала медсестрой. Раз уж Охранником она быть не могла — а она действительно не могла, — оставалась Больница, которой заведовала Пруденс Джексон. Сколько раз девушку так и подмывало спросить Пруденс: «Ну что мне делать? Как понравиться вашему сыну?» Но Сара молчала, старательно перенимала знания и опыт Пруденс и ждала Питера, веря, что придет время, и он сам поймет, каким счастливым она способна его сделать.

Однажды Питер ее поцеловал. Ну, или Сара поцеловала Питера. Вопрос «Кто кого поцеловал?» отступал на второй план перед непреложностью самого факта: они целовались. Случилось это среди холода Первой ночи. Колонисты пили самогон и слушали, как Арло играет на гитаре. В предрассветный час толпа в Солнечном центре начала редеть, и Сара с Питером вместе отправились по домам. От самогона кружилась голова, но пьяна Сара не была, да и Питер тоже. По дорожке они брели молча, и тишина казалась наэлектризованной не меньше, чем паузы между гитарными аккордами. Когда добрались до дома Сары — о том, куда именно идут, они и словом не обмолвились. Тишина была такая, словно находились в коконе: хоть за руки молодые люди не держались, их объединяло напряженное ожидание. Еще тишина напоминала реку, мощное течение которой гнало к неминуемому финалу. У самой стены дома, в островке густой тени, Питер прижался к ней сперва губами, потом всем телом. Поцелуй получился настоящим, не чета детским играм и неуклюжим подростковым забавам. Секс до свадьбы в Колонии не возбранялся — молодые люди успевали перепробовать всех, кто более-менее нравился, — но для подростков существовало негласное правило: «Репетировать, но к главному не переходить», поэтому юношеские забавы и воспринимались как репетиция. Нет, у Сары с Питером все получилось по-настоящему, нежно и чувственно. Девушку накрыла теплая волна, и она не сразу поняла, в чем дело, не разобрала, что это прелюдия близости с другим человеком, не только физической, но и духовной. Пожелай Питер, она отдалась бы ему в тот самый момент — что угодно ради избавления от одиночества!

Но тут сказка кончилась — Питер отстранился и пролепетал: «Извини!» Неужели он думал, что Сара не хотела того поцелуя? Неужели сам поцелуй не показал ему: она хотела, ох как хотела! Увы, волшебный кокон лопнул, и оба, умирая от смущения, не смогли вымолвить ни слова. Питер поспешил уйти, и с тех пор они почти не оставались наедине и не разговаривали.

Питер не принадлежал ей, не принадлежал и никогда принадлежать не будет — с каждым днем Сара понимала это все отчетливее. Даже при поцелуе их разделял призрак другой девушки. Сейчас неприятная правда окончательно утвердилась в сознании Сары: пока она трудилась в Больнице, пока ждала, когда Питер заметит ее любовь, он торчал на Стене с Алишей Донадио.

По дороге в Щитовую Сара вспомнила Гейба Кертиса и решила заглянуть в Больницу. Бедняга Гейб: всего сорок лет, а он болен раком, и никто ему не поможет. По мнению Сары, первым страшный недуг поразил желудок Гейба или печень. Впрочем, какая сейчас разница?

Лишь Солнечный центр отделял Инкубатор от Больницы, небольшого каркасного дома в Старом городе — так колонисты называли район, в незапамятные времена бывший торговым кварталом. Например, здание Больницы строили как бакалейную лавку. Когда солнце падало под определенным углом, на матированном стекле высокого окна удавалось разглядеть гравировку: «Магазин деликатесов торговой компании «Маунтинтоп провижн», осн. в 1996 году».

В приемной при свете фонаря Сэнди Чоу — ее прозвали Второй Сэнди, потому что Первая Сэнди, жена Бена Чоу, умерла родами — сидела за столом и толкла в ступке семена укропа. В комнатушке царили жара и духота, на плите фырчал закипевший чайник. Сара опустила горшок с рагу на пол и переставила чайник на подставку. Сэнди тем временем вытряхнула толченый укроп в ситечко.

— Это для Гейба?

Сэнди кивнула. Вообще-то укроп считался анальгетиком, но его использовали и от простуды, и от поноса, и от артрита. Помогает ли укроп, Сара не знала, только Гейб утверждал, будто он снимает боль, и принимал лишь его.

— Как он себя чувствует?

Сэнди поставила ситечко с укропом на керамическую кружку со сколотыми краями и надписью «Папе малыша», сложенной из нарисованных булавок.

— Гейб уснул. У него желтуха ухудшилась. Джейкоб только что ушел, сейчас с ним Мар.

— Давай я отнесу! — Сара взяла кружку с отваром и прошла в огороженную шторкой палату. Там стояло шесть коек, но занятой оказалась лишь одна — на ней спал укрытый одеялом Гейб, а рядом, на стуле со спинкой из перекладин, сидела его жена. С тех пор как Гейб заболел, все бремя забот о нем легло на плечи этой маленькой, хрупкой, как птичка, женщины, и темные круги под ее глазами наглядно показывали, насколько тяжело его нести. Их единственному сыну Джейкобу недавно исполнилось шестнадцать. Крупный, нескладный, с расфокусированным взглядом и бессмысленной улыбкой, он не умел ни писать, ни читать и выполнял элементарные задания в маслодельне, где работал вместе с матерью. В общем, Мар было не позавидовать: хорошо за сорок, с Джейкобом на руках, разве она найдет нового мужа?

Увидев Сару, Мар прижала палец к губам. Сара кивнула и устроилась рядом на стуле. Сэнди не преувеличивала: желтуха действительно прогрессировала. До болезни Гейб был крепышом — рядом с Мар вообще горой казался! — с широкими плечами, мускулистыми руками, созданными для физической работы, и большим, выпирающим из брюк животом. Настоящий здоровяк. Сара ни разу не видела его в Больнице, пока однажды он не пришел с жалобой на ломоту в спине и несварение. Гейб извинялся, словно считал боль признаком неподобающей мужчине слабости, а не сигналом тревоги. Опухоль печени Сара нащупала моментально и поняла: Гейбу не просто больно, а очень больно.

Сейчас, полгода спустя, прежний Гейб Кертис исчез, оставив вместо себя скелет, цепляющийся за жизнь одним усилием воли. Лицо, прежде круглое и румяное, как наливное яблоко, превратилось в неумелый скетч — сплошные острые углы и линии-морщины. Мар аккуратно стригла ему ногти и бороду, а потрескавшиеся губы смазывала мазью из широкогорлого пузырька, что стоял на тележке у кровати. Толку от мази было не больше, чем от укропного отвара.

Сара молча сидела рядом с Мар. Девушка уже поняла: порой жизнь обрывается слишком рано, а порой длится слишком долго. Вероятно, Гейб цеплялся за жизнь только из страха оставить Мар одну.

Через некоторое время девушка поднялась и поставила кружку с отваром на тележку.

— Если Гейб проснется, проследи, чтобы он это выпил! — попросила она Мар.

Измученная Мар не могла сдержать слез.

— Я сказала ему, все в порядке, он может уйти.

— Правильно сделала! — кивнула Сара, не сразу сообразив, о чем речь. — Порой именно такие слова нужны человеку.

— Дело в Джейкобе! Гейб не хочет оставлять Джейкоба. А я сказала, что мы справимся и он может уйти.

— Конечно, справитесь! — заверила Сара, чувствуя, как жалко звучат ее слова. — Уверена, Гейб это тоже знает!

— Он такой упрямый! Гейб, слышишь меня, Гейб? Почему ты постоянно упрямишься?! — Мар закрыла лицо руками и отчаянно разрыдалась.

Сара терпеливо ждала, понимая: боль Мар она облегчить не в силах. Горе — это комната без окон, в которую человек входит один, плотно закрыв за собой дверь. Все, что творится в этой комнате, вся боль, злоба и отчаяние от посторонних глаз скрыто и касается лишь самого горюющего.

— Извини, Сара! — наконец покачала головой Мар. — Не следовало мне распускаться в твоем присутствии.

— Все в порядке! Ничего страшного.

— Если Гейб проснется, скажу, что ты заглядывала, — сквозь слезы улыбнулась Мар. — Ты ведь всегда была его любимой медсестрой.

До Щитовой Сара добралась ближе к полуночи, неслышно открыла дверь и скользнула за порог. Элтон в неизменных наушниках крепко спал у пульта управления, но, едва хлопнула дверь, проснулся.

— Майкл?

— Это Сара.

Элтон снял наушники, повернулся к девушке и потянул носом.

— Чем это так пахнет?

— Рагу из кролика, но, увы, безнадежно остывшим.

— Ничего себе! — Элтон выпрямил спину и расправил плечи. — Ну, давай его сюда!

Девушка поставила горшок перед Элтоном, а он взял со стола грязную ложку.

— Хочешь — свет зажги.

— Может, не надо? Я темноту люблю.

— А мне так вообще все равно.

В слабом сиянии индикаторов Сара наблюдала, как ест Элтон. Зрелище завораживало: поднимет ложку и по идеальной траектории направит в раскрытый рот — каждое движение казалось воплощением рациональности, ни единого лишнего жеста.

— Ты смотришь на меня, — сказал Элтон.

— Извини… — Сара почувствовала, как заливается краской.

Элтон расправился с рагу и вытер рот тряпкой.

— Извиняться не за что. Для меня ты лучшее украшение нашей скромной Щитовой. Молодым красавицам вроде тебя разрешается наблюдать за мной сколько угодно.

Сара засмеялась — то ли от смущения, то ли потому что не до конца верила Элтону.

— Ты же никогда меня не видел! С чего решил, что я красавица?

Элтон пожал плечами и закатил глаза, точно под набрякшими веками хранился образ Сары.

— По твоему голосу. По тому, как ты разговариваешь со мной и с Майклом, как за ним присматриваешь — все изумительно красиво, так может лишь по-настоящему красивая девушка.

— Я не чувствую себя красивой! — неожиданно для себя призналась Сара.

— Поверь старику Элтону, — негромко хохотнув, начал слепой, — обязательно найдется человек, который тебя полюбит.

От разговоров с Элтоном на душе всегда становилось легче. И дело было даже не в том, что он откровенно с ней заигрывал, просто пятидесятилетний слепец казался самым счастливым человеком в Колонии. Майкл точно подметил: из неполноценности слепота превратилась в изюминку Элтона.

— Я только что из Больницы…

— Ну, ты в своем репертуаре, — кивнул Элтон. — Вся в заботах о ближних! Ну и как дела у Гейба?

— Дела не очень. Выглядит ужасно… А бедная Мар переживает! Очень хочется помочь ему по-настоящему, а не как сейчас!

— Что-то человеку по силам, что-то нет. Время Гейба пришло, а ты сделала все, что могла!

— Все, что могла, но явно недостаточно!

— Достаточно не бывает никогда! — Элтон нащупал наушники и протянул Саре. — Раз ты принесла мне рагу, я тоже сделаю сюрприз. Вот послушай, настроение точно поднимется!