— Джимми Молино? Что он хотел?
— Понятия не имею. Его наверняка Санджей послал. — Сара присела на краешек койки и взглянула на Питера. — Получилось как-то странно: его шаги я не услышала, просто подняла голову и — бац! — увидела у шторки Джимми. От смотрел, будто… будто…
— Будто что?
— Даже не знаю, как поточнее описать его взгляд! Я объяснила, что девочка молчит, и Молино ретировался. Случилось это несколько часов назад.
Почему-то Питеру стало страшно. Какой взгляд был у Джимми? Что он видел?
Тем временем Сара снова взяла пинцет.
— Теперь твоя очередь!
«Какая еще очередь?!» — едва не возмутился Питер, но вовремя вспомнил про рану на локте. Аккуратная повязка давно превратилась в грязную тряпку. «Порез уже наверняка зажил», — подумал Питер. Он забыл про него, напрочь забыл!
Питер сел на свободную койку, Сара устроилась рядом и едва сняла повязку, запахло прелым.
— Ты вообще рану не промывал? — возмутилась Сара.
— Нет… Извини, совсем из головы вылетело.
Сара взяла пинцет и наклонилась к ране. Питер чувствовал: глаза девочки следят за ним, не отрываясь.
— Есть новости от Майкла? — спросил он, но едва Сара дернула за первый стежок, не выдержал: — Ой, больно!
— Не ерзай! — прикрикнула Сара, повернула его руку немного иначе и снова взялась за работу. На Питера она даже не взглянула. — На обратном пути я заходила в Щитовую: они колдовали над «паучком» вместе с Элтоном.
— С Элтоном? По-твоему, это разумно?
— Не волнуйся, ему можно доверять! — Сара с тревогой посмотрела на Питера. — Надо же, мы вдруг рассуждаем о том, кому стоит доверять, кому — нет… Ну вот! — Она хлопнула его по плечу. — Теперь пошевели рукой, только осторожно.
Питер сжал кулак, потом несколько раз согнул руку в локте.
— Как новенькая!
Сара вымыла инструменты, вытерла руки и повернулась к Питеру.
— Если честно, порой ты очень меня беспокоишь.
Питер вдруг понял, что до сих пор стоит, вытянув руку.
— Я в порядке, — буркнул он и опасливо прижал руку к себе.
Сара вскинула брови, но промолчала. Памятной ночью после веселья, песен Арло и самогона Питер чуть ли не физически ощутил одиночество, а когда девушка прильнула к его губам — острое чувство вины. Нет, Сара ему нравилась, и свой интерес она выражала весьма недвусмысленно. Алиша не ошиблась, сказав, что Сара подходит ему идеально, только сердцу ведь не прикажешь! Он просто не способен любить так сильно и безоглядно, как Сара.
— Пока ты здесь, я проведаю Калеба, — сказала девушка. — Надеюсь, ему поесть принесли!
— А о нем ты ничего не слышала?
— Я же тут весь день просидела! Наверное, тебе больше известно! — Питер молчал, и Сара пожала плечами. — Мнения разделились. После прошлой ночи многие злятся на Калеба. Нужно какое-то время подождать.
— Пусть Санджей как следует подумает, прежде чем трогать Сапога! Лиш не даст его в обиду!
Сара точно окаменела, подняла саквояж с пола и, не глядя на Питера, повесила на плечо.
— Что я такого сказал?
— Ничего, — покачала головой девушка. — Не обращай внимания! Слова и поступки Лиш меня не касаются… — Сара пулей вылетела из палаты, и шторка заколыхалась ей вслед.
«Вот так дела!» — подумал Питер. Да, разумеется, Сара и Алиша — небо и земля, хотя дружить их никто не обязывал. Неужели Сара винит Алишу в гибели Учительницы, которую очень любила? Как же он раньше не догадался?!
Питер перехватил взгляд девочки. «Что случилось?» — вопросительно подняв брови, спросила она.
— Сара расстроена, — объяснил Питер. — Сильно беспокоится за Калеба.
«Надо же, как странно! — снова подумал он. — Она молчит, а я слышу ее слова! Увидит кто-нибудь, как мы разговариваем — подумает, что я свихнулся!»
Тут девочка сделала нечто совершенно неожиданное — подошла к раковине, накачала воды в кювету, поднесла к койке, на которой сидел Питер, и поставила на пол. Затем она взяла со столика тряпку, смочила и… начала легонько водить по шву на его локте.
Дыхание девочки холодило влажную кожу. Она расправила тряпку, чтобы смочить место побольше. Теперь ее движения стали увереннее: осторожные прикосновения превратились в поглаживания. Девочка оттирала грязь и запекшуюся корку. Вообще-то ничего особенного, только каждое ее прикосновение вызывало целый поток чувств и воспоминаний. Ощущения сосредоточились вокруг смачивающей кожу тряпки, как мотыльки вокруг огня. На долю секунды Питер стал маленьким мальчиком, который разбил локоть и прибежал в Больницу за помощью.
«Она по тебе скучает!»
Питер едва не подпрыгнул. Девочка крепко держала его за локоть и не говорила ни слова. Нет, слова звучали в его сознании. Юная Приблудшая молчала, их лица разделяли какие-то дюймы.
— Что ты…
«Она по тебе скучает, она по тебе скучает, она по тебе скучает».
Питер отпрянул как ужаленный. Сердце неслось бешеным галопом, перед глазами расплывались круги. Питер налетел на стеклянный шкафчик, содержимое которого со звоном и грохотом рассыпалось по полу. В палату кто-то ворвался, но кто именно, Питер разобрал, лишь когда зрение сфокусировалось. Дейл Левин!
— Что здесь творится, черт подери?
Питер нервно сглотнул и попытался ответить. На лице стоящего у шторки Дейла недвусмысленно читалось, что сцена в палате выше его понимания. Он посмотрел на девочку, которая сидела на койке с мокрой тряпкой в руках, затем взглянул на Питеру.
— Она проснулась? Я думал, она умирает!
— Ты… Никому не рассказывай! — прохрипел Питер.
— Чума вампирья, а Джимми в курсе?
— Я серьезно, Дейл, держи язык за зубами! — велел Питер и почувствовал, что если немедленно отсюда не уберется, то сойдет с ума. Он бросился прочь из палаты, едва не сбив Джимми с ног, и кубарем скатился по ступенькам в озаренный прожекторами двор. В сознании безостановочно звучало «…она по тебе скучает, она по тебе скучает…», а глаза застилали слезы.
Для Маусами Патал ночь началась в Инкубаторе.
Одна-одинешенька Маус сидела в Большой комнате и училась вязать. Кроватки вынесли, детей уложили на втором этаже, разбитое окно заколотили, стены и пол обработали самогоном. Запах теперь неделю не выветрится! От резкой вони у Маус слезы на глаза наворачивались. Нет, ей не место в Инкубаторе!
Бедняга Арло! Бедняга Холлис, брата собственного убил… А ведь Холлису повезло: промахнись он… Маус и думать не хотела, что тогда бы случилось. Тем более Арло уже не был настоящим Арло. Совсем как Тео, если он еще не погиб… Ведь вирус пожирает душу, оставляя лишь телесную оболочку, и превращает любимого в чудище.
Маусами сидела в старом кресле-качалке, найденном в кладовой, рядом на низеньком столике стоял фонарь, света которого для вязания вполне хватало. Под руководством Ли она освоила лицевые и изнаночные петли. Вроде бы элементарно, но чуть ли не в первом ряду Маус ошиблась, и теперь петли получались кривыми. Да еще большой палец мешал… У Ли спицы так и щелкали: раз-раз, и готово, а у Маус большой палец левой руки постоянно оказывался не на месте. Надо же, девушка, способная за секунду зарядить арбалет, а за пять секунд сделать пять выстрелов из лука, на бегу швырнуть нож прямо в сердце противника, не справлялась с вязанием пинеток! Пару раз она роняла клубок, который откатывался в противоположный конец комнаты. Пока Маус догоняла его и сматывала пряжу, очередность петель вылетала из головы, и приходилось начинать сначала.
Ничего удивительного, ведь мысли девушки были далеко от вязания. Маус никак не могла примириться с гибелью Тео. О ребенке она хотела рассказать ему в поездке, точнее, первым же вечером на станции. Комнат там превеликое множество, стены толстые, двери закрываются плотно, другими словами, вариантов для уединения хоть отбавляй. Если быть честной с самой собой, именно ради той сцены, ради одного разговора с Тео она сломала себе жизнь.
Зачем она только вышла за Гейлина? Получилось не просто глупо, а даже жестоко, ведь Гейлин — парень неплохой и не виноват, что она его не любит, а теперь даже терпит с трудом. Это блеф, самый настоящий блеф, с целью встряхнуть Тео и вывести из непонятной депрессии. После того как она сказала: «Может, мне выйти за Гейлина Страусса?», а Тео ответил: «Как хочешь, для меня главное — твое счастье», блеф превратился в план действий. Маусами решила действовать, решила доказать Тео, что он не прав по отношению и к ней, и к себе, и к жизни в целом. Что же оставалось, если слова не помогали? Только действовать. Маус с головой погрузилась в выполнение плана и для начала вышла замуж за Гейлина Страусса. Вышла за Гейлина, чтобы насолить Тео Джексону…
Первое лето и осень Маус пыталась стать хорошей женой. Если очень постараться, может, в сердце возникнут правильные чувства? У нее почти получилось, ведь для счастья Гейлину хватало одного ее присутствия. Они оба служили в Охране, поэтому виделись нечасто и обычный для семейных пар режим не соблюдали. На счастье Маусами, Гейлина вечно ставили в дневную смену, ведь стрелял он отвратительно, а в полумраке почти ничего не видел. Когда Гейлин, прищурившись, смотрел на нее, Маусами порой гадала, ее ли он любит. Вдруг перед его взором стоит другая девушка, предмет его фантазий?
Вскоре Маусами нашла способ свести общение с Гейлином к минимуму. К минимуму, но не к нолю, ведь у брака есть интимная сторона. «Скажи, Гейлин с тобой нежен? — допытывалась мать. — Он добр и ласков? Его волнуют твои ощущения?» Гейлин сходил с ума от счастья, какая уж тут нежность… «Поверить не могу, что ты принадлежишь мне!» — хором твердили его сияющее лицо и нескладное тело. А Маусами никогда ему не принадлежала: когда потный, отчаянно пыхтящий Гейлин исполнял супружеский долг, ее мысли улетали далеко-далеко. Чем старательнее Гейлин изображал мужа, тем меньше Маусами хотелось быть его женой, а вскоре — как ужасно и несправедливо! — он стал ей противен. Когда выпал первый снег, Маус поймала себя на том, что мечтает избавиться от мужа. Гейлин почувствовал неладное и начал стараться еще сильнее, а Маусами его терпеть не могла.
Как же он не догадался, что ребенок не его? Неужели считать не умеет?
Хотя, конечно, она же соврала о сроке! Гейлин увидел, как жену стошнило у компостной кучи, и Маус пришлось признаться, что срок три месяца, хотя на деле было всего два. Трехмесячный срок делал Гейлина отцом ребенка, двухмесячный такую вероятность исключал. В том месяце секс потребовался Гейлину лишь однажды, но Маус сказала «нет», сославшись… Господи, на что же она сослалась? Для самой Маусами вопросов «когда?» и «от кого?» не существовало. Случилось все на энергостанции, куда она отправилась с Тео, Алишей и Дейлом Левиным. Они полночи играли в сто одно, потом Дейл с Алишей ушли спать. Впервые со дня свадьбы Маус осталась наедине с Тео. Она заплакала — слезы лились рекой, — и Тео обнял ее, желая утешить. Отстраняться Маус и не думала. Дальше были извинения, клятвы в вечной любви, а потом… Через полминуты они уже не могли бороться со страстью.
Впоследствии Тео с Маус почти не виделись. Наутро маленький отряд вернулся в Колонию, а жизнь — в нормальное русло. Хотя нет, нормальной Маус свою жизнь не считала. У нее появился секрет, который согревал, успокаивал и давал надежду. Перемену заметил даже Гейлин и выдал что-то вроде: «Хорошо, что у тебя настроение исправилось. Обожаю, когда ты улыбаешься!» Невразумительный ответ Маусами объяснялся искренним желанием сообщить правду — пусть и Гейлин радуется! Что случится дальше, Маус не знала: для нее существовало лишь «сегодня» и «сейчас».
Когда месячные не пришли в первый раз, Маусами едва обратила внимание: ее цикл никогда не отличался стабильностью. Все мысли крутились вокруг очередной поездки на станцию, где они с Тео Джексоном снова останутся наедине. Разумеется, Маус видела его на мостках и на вечерних сборах, только разве на Стене уединишься? Во время ночной вахты не то что обнять и поцеловать, парой слов перемолвиться едва получалось! Маус пришлось ждать. Но даже томительное ожидание и медленно ползущие дни — дату отъезда уже вывесили в списке поручений — делали ее счастливой и заставляли сердце замирать от любви.
Потом месячные не пришли снова, и Гейлин засек ее у компостной кучи.
Беременность. Как же она не почувствовала? Как не предвидела такую возможность? Тео Джексону ребенок не нужен. Вероятно, при определенных обстоятельствах ей удалось бы его переубедить, но не при таких.
На смену шоку пришло озарение. Ребенок, у нее будет ребенок! Ее дитя, дитя Тео, их общее дитя. В отличие от любви, ребенок не чувство, не абстракция, а живое существо с разумом и характером. Любовь приходит и уходит, а ребенку все равно, он никуда не денется. Само его существование означало веру в будущее, в завтрашний день — именно там предстоит ползать, бегать, жить ребенку. Ребенок — надежда, которую человек дает миру, а мир — человеку.
Именно об этом Маусами собиралась говорить с Тео на станции, точнее, в крошечной кладовой, которая стала их гнездышком. Воображение рисовало Маус сотни вариантов сцены — и плохих, и хороших. В самом ужасном она замирала от страха и отмалчивалась, в ужасном номер два она также замирала от страха, но объявляла Тео: ребенок от Гейлина. Девушка искренне надеялась, что в глазах Тео вспыхнет давно погасший огонек. «Ребенок, — скажет он, — наш малыш! Что нам делать?» «То же, что и все люди», — ответит она. Тео снова сожмет ее в объятиях, где так уютно и спокойно, и она почувствует: жизнь обязательно наладится. В Колонию, то есть к Гейлину, они вернутся вместе.
Теперь ничего этого не случится: плохие и хорошие варианты так и останутся вариантами.
Из холла послышались шаги. Походка тяжелая, «ходульная», до боли знакомая. «Ну когда же он отстанет? — с отчаянием подумала Маус, но тут же одернула себя: — Гейлин не виноват, Гейлин ни в чем не виноват!»
— Маус, что ты здесь делаешь? Я весь Инкубатор обыскал! — глядя на нее сверху вниз, выпалил Гейлин. Маусами пожала плечами, с преувеличенным интересом разглядывая свое ужасное вязание. — Не стоит здесь сидеть.
— Гейлин, комнату обеззаразили.
— Я имел в виду, не стоит сидеть здесь одной.
Маус не ответила. Что она делает в Инкубаторе? Только вчера ведь задыхалась здесь и думала, как бы не сойти с ума. С чего она взяла, что сможет научиться вязать?!
— Все в порядке, Гейл, со мной все в порядке!
Господи, зачем она его мучает? Из чувства вины? Нет, вряд ли. Скорее, из злости. Из злости на слабость Гейлина, на его слепую любовь, которой она совершенно не заслужила, на то, что сразу после родов придется заглянуть ему в глаза и сказать правду, ведь по иронии судьбы ребенок будет как две капли воды похож на Тео Джексона.
Гейлин откашлялся.
— Я пришел сказать, что завтра утром уезжаю.
Маус отложила спицы и взглянула на мужа. Гейл щурился, пытаясь рассмотреть ее в полумраке, отчего его лицо казалось совсем мальчишеским.
— Что значит «уезжаешь»?
— Джимми отправляет на станцию резервный отряд. Арло погиб, и мы не знаем, что там происходит.
— Черт подери, Гейлин, почему посылают тебя?
— Думаешь, я не справлюсь?
— Гейл, я этого не говорила! — раздосадованно вздохнула Маус. — Просто удивилась, что посылают тебя. Ты ведь и на станции ни разу не был.
— Ну, кого-то же нужно отправить, и, вероятно, Джимми считает лучшим кандидатом меня.
Маус постаралась изобразить заботливую жену.
— Пожалуйста, будь начеку! Бдительность, бдительность и еще раз бдительность!
— Такое ощущение, что ты говоришь серьезно!
Маусами даже с ответом не нашлась.
— Конечно, серьезно, Гейлин! — устало проговорила она.
— Даже если не серьезно, мне все равно приятно!
«Надо сказать ему правду, — подумала Маусами. — Взять и сказать!»
— Ладно, езжай! — Она снова взялась за вязание. — Я буду ждать тебя.
— Ты и впрямь считаешь меня дураком? — Гейлин пристально взглянул на жену. Его правая рука как будто непроизвольно дернулась к ножу.
— Я… этого не говорила.
— Вот и хорошо, потому что я не дурак.
Воцарилась тишина. Правая рука Гейлина поползла к поясу и застыла у рукояти ножа.
— Гейлин, — шепнула Маус, — что ты делаешь?
Вопрос словно вырвал Гейлина из транса.
— То есть? — ошарашенно спросил он.
— Ты так смотришь, а рукой… Что с твоей правой рукой?
Гейлин взглянул на руку и чуть слышно хмыкнул.
— Не знаю, — честно признался он и наморщил лоб. — Вот до чего ты меня довела!
— Разве тебе на мостки не пора? Тебя уже наверняка хватились!
Гейлин смотрел не на нее, а словно внутрь себя.
— Пожалуй, пойду… — буркнул он, но не сделал ни шагу и руку от ножа не убрал.
— Давай, через неделю увидимся, — кивнула Маус.
— О чем это ты?
— Ну, сам же говорил: тебя на станцию отправляют.
— Да, да… — судя по выражению лица, Гейлин вспомнил, в чем дело. — Да, я завтра уезжаю.
— Пожалуйста, береги себя! Я серьезно… Будь начеку!
— Да, постараюсь!
Шаги Гейлина заскрипели по полу, а потом стихли: дверь Большой комнаты захлопнулась. Лишь тогда Маусами поняла, что вытащила спицу из вязания и сжимает ее в руке. Знакомая с детства комната вдруг показалась огромной и зловеще пустой: ни кроваток, ни Маленьких.
По спине пробежала ледяная змейка страха: вот-вот случится что-то ужасное.