Вот это более тонкое наблюдение. Коннор — настоящий одиночка. Это наша с ним общая черта.

— Но эта записка… — продолжает мистер Мерфи, — по ней ясно, что вы с Коннором были… по крайней мере для Коннора… Он думал о тебе как…

Он снова замолкает. Я всегда считал, что у меня плоховато с выражением мыслей, но родителям Коннора тоже явно непросто дойти до сути разговора.

Мистер Мерфи показывает на письмо:

— Я хочу сказать, здесь написано: «Дорогой Эван Хансен».

Я рад, что они вернули мне письмо, но не хотел бы говорить о его содержании. Унизительно даже просто сидеть здесь. Может, они разделяют со мной это чувство. Может, поэтому выглядят такими взбудораженными. Как и Зо, им, наверное, приходится все время извиняться за Коннора, и они просто устали от этого.

Наступает момент, когда мне очень хочется выйти отсюда с моим письмом. К несчастью, миссис Мерфи желает сказать что-то еще.

— Давай, Эван. Прочитай его.

Мне это ни к чему. Я помню его наизусть от первого слова до последнего. Я представлял, как оно будет выглядеть на бегущей строке на нашей школе. Или напечатанным в школьной газете. Или нарисованным дымом в голубом небе. Коннор Мерфи мог воспользоваться самыми разными способами.

Открываю рот впервые за то время, что сижу в кабинете. Но не знаю, что сказать.

— Все в порядке. Можешь развернуть его. Оно адресовано тебе, — говорит мистер Мерфи.

Я думал, это я все напутал. Оказывается, они еще в большем неведении.

— Вы решили, Коннор… — Только я заподозрил, что более неловкой ситуация уже не станет, как оказывается, я должен объяснить, что писал сам себе. — Нет, — говорю я, — вы не понимаете.

— Да, возможно, — соглашается миссис Мерфи. — Он хотел поделиться этими словами с тобой.

— Его последними словами, — добавляет мистер Мерфи.

И вновь я не понимаю, что они имеют в виду. Смотрю на него. На нее. То, что я принимал за унижение, написанное на их лицах всего мгновение назад, неожиданно начинает напоминать совершенно другое чувство.

— Прошу прощения, почему вы говорите «последними словами»?

Мистер Мерфи прочищает горло:

— Коннор ушел.

Я не понимаю, что это значит. Его отправили в интернат? Он сбежал и стал членом секты?

— Он покончил с жизнью, — говорит мистер Мерфи.

И сжимает челюсти. Миссис Мерфи вытирает глаза. Какое уж тут унижение. Опустошение.

— Он… что? — не верю я. — Я же видел его вчера вечером.

— Ты о чем? — голос миссис Мерфи становится энергичнее.

— Я не уверен, — говорю я. — Но я решил, что это он. Было темно.

— Это случилось две ночи тому назад. — Мистер Мерфи, похоже, обращается скорее к своей жене, чем ко мне. — Понимаю, ты шокирован.

Прошлой ночью я не мог спать. И думал, что Коннор стоит на лужайке соседа и смотрит в мое окно. Но, похоже, это была игра воображения. Страх.

Мне нужна минута. Мне нужно несколько часов. Это неправда. Это не может быть правдой.

— При нем мы нашли только письмо, — говорит мистер Мерфи. — Оно лежало сложенным в его кармане.

Я наконец смотрю на свое письмо.

— Видишь, он хотел все объяснить.

Читаю слова, напечатанные на листке. Это мои слова, слова, которые я написал, слова, которые я знаю наизусть, но теперь они кажутся мне чужими. Будто кто-то переворошил их, а затем попытался поставить в прежнем порядке, надеясь, что это будет то же самое письмо. А здесь два письма — все зависит от того, как читать их, и родители Коннора увидели в нем не то, что я хотел выразить. Это письмо, мое письмо. Они думают, его написал Коннор. Мне.

Мистер Мерфи читает мои слова наизусть: «А мне хочется, чтобы все стало иным. Мне хочется стать частью чего-то».

— Пусть он сам прочитает, Лэрри.

— «Хотел бы, чтобы мои слова были значимыми…»

— Лэрри, пожалуйста.

— «…для всех».

Комната погружается в молчание.

Я оглядываюсь, не зная, что ожидаю увидеть. Мне нужна помощь. Никого нет. Ни следа мистера Ховарда.

Пытаюсь заговорить. У меня не получается. Знакомый приступ — паника. Она охватывает меня каждый день и иногда бывает не слишком сильной, но на этот раз совершенно берет надо мной верх.

— Это письмо. Оно не…

— Что «не»? — напрягается мистер Мерфи.

Я перевожу дыхание:

— …не Коннора.

Миссис Мерфи смотрит на меня:

— Что это значит?

— Коннор…

— Да?

— Коннор не…

— Чего он не сделал?

— Не писал его.

— О чем он, Лэрри?

— Он определенно в шоке.

— Нет, я просто… это не он. — Я пытаюсь говорить связно, но мои мысли обрываются.

— Вот оно, — миссис Мерфи показывает на письмо.

Я слышу голос. Он звучал у меня в голове все это время, но только сейчас я обратил на него внимание. Он исходит изнутри, становится все громче и громче. Иди, твердит он. Уходи.

— Прошу прощения, но, наверное, мне следует…

Миссис Мерфи сжимает мне руки. Мы держим письмо вместе.

— Если это не… если Коннор не писал его, тогда…

— Синтия. Пожалуйста. Успокойся.

Я отвожу глаза.

— Мне нужно уйти.

— Он сказал тебе хоть что-то? — умоляет миссис Мерфи. — Ты что-нибудь видел?

— Синтия, солнышко. Сейчас не время.

Я ослабляю хватку, и письмо остается у нее.

— Это все, что у нас есть. Все, что осталось от него.

— Мне действительно необходимо выйти.

Мистер Мерфи поворачивается ко мне.

— Конечно, — говорит он. — Мы понимаем. Нам просто хотелось, чтобы ты одним из первых узнал об этом.

Миссис Мерфи прячет лицо. Она делает все возможное, чтобы выглядеть нормально. Я тоже стремлюсь к этому, но ничем не могу помочь ей; она сломлена совершенно, и мне жаль ее, действительно очень жаль, я понимаю ее, но не знаю, что делать, находясь наедине с ней, с ними, с самим собой. Я должен идти.

Делаю шаг к двери, но они останавливают меня.

— Прежде чем ты уйдешь, — Мистер Мерфи достает из внутреннего нагрудного кармана визитку, переворачивает ее и начинает что-то писать на обратной стороне одной из ручек мистера Ховарда. Кладет ручку на место и, глядя мне в глаза, вручает карточку. Она почти у меня в руке, и тут я догадываюсь, что это такое.

— На похоронах будут только самые близкие люди, — говорит мистер Мерфи, — но здесь информация о сегодняшнем прощании с ним.

Я не знаю, как реагировать на это. Миссис Мерфи вскакивает со стула и хватает меня за вытянутую руку.

— Лэрри, посмотри.

Это происходит так быстро, что я не могу остановить ее.

— Посмотри на гипс.

Он подходит ко мне с другой стороны, чтобы увидеть то, что видит она. И на него смотрит выведенное стойкими чернилами имя их сына. Миссис Мерфи поворачивается к мужу, на ее лице появляется ошеломленная улыбка.

— Это правда. Это действительно правда. Его «лучший и дражайший друг».

* * *

Из кабинета директора я сразу бегу в туалет. Склоняюсь над унитазом, но из меня ничего не выходит. Мои кишки вращаются. Круг за кругом, словно я сижу на пассажирском сиденье машины, за рулем которой слепой водитель, и руль дергается то вправо, то влево. Мне хочется избавиться от тошноты, вытолкнуть ее из себя, но у меня ничего не получается.

Возвращаюсь в английский класс, но в действительности этого не происходит. Я не могу попасть туда, где я был до того, как вышел из класса. Слышу голос миссис Кичек, но не разбираю слов. Звенит звонок, и я поднимаюсь с места. Перехожу в другой класс, мои кроссовки едва касаются пола.

Весь следующий урок я нахожусь в трансе. Затем по громкоговорителю звучит объявление — те самые новости, что я узнал несколько часов тому назад, но так и не поверил в них.

— С большой скорбью… один из наших любимых учеников… прощание сегодня с пяти до семи… ученики, которые хотят поговорить с кем-то… Миссис Альварес доступна с настоящего времени.

Трагическую новость начинают осознавать другие. Шок на их лицах выводит меня из оцепенения. Это правда. Это действительно правда. Коннор Мерфи мертв.

I

Я думал, это сон. Откуда мне было знать? Никто же меня не предупредил: Эй, тебе следует знать, что ты мертв.

День начался, как обычно. Счастливое семейство сидело за кухонным столом. И завтракало. Я же почти ничего не ел. Равно как и Лэрри, тот не отрывался от своего мобильника. Синтия же была слишком занята — обслуживала нас. (Моим родителям нравится, когда я зову их по именам.) Поглощала еду одна только Зо.

Мне было влом идти в школу. Но мама и слышать о том не хотела. Сказала, что сегодня первый день учебы и у меня нет выбора. Школа пойдет мне на пользу, сказала она. Все лето она смотрела на то, как я сплю. И отчаялась выдворить меня из дома.

Что толку ходить в школу? Они там понятия не имеют, что со мной делать. Если ты не вписываешься в их рамки, тебя отвергают. О гораздо большем можно узнать дома. Читая книги и смотря документальные фильмы и репортажи. По крайней мере, когда я был в Ганновере, то мог упомянуть Ницше, не встретившись потом с пустым взглядом учителя.

(К сожалению, эксперимент с частной школой потерпел поражение. Оказывается, назначенный врачом амфетамин, чтобы пережить экзамены — или день, — это нормально, а вот немного травки в твоем шкафчике — дело непростительное. Ханжи и лицемеры. Может, теперь они увидят, что они за ретрограды. Эй, гениальные создания, от марихуаны еще никто не умер. А от таблеток? Ага, вы меня поняли.)