После Второй мировой войны, когда эйфория победы схлынула и люди приспособились к жизни в мирных условиях, жители Джексона разделились на две категории: одни решили порвать с корнями и перебраться в промышленный центр новой Америки, другие предпочли остаться дома. Бабушке и дедушке, невзирая на их юный возраст — четырнадцать и семнадцать лет соответственно, — пришлось решать, на чьей они стороне.
Как однажды сказал Папо, для многих его друзей единственным вариантом была работа по добыче угля неподалеку от Джексона. Те, кто остался в Джексоне, всю жизнь потом провели в нищете. Поэтому Папо вскоре после женитьбы забрал молодую жену и увез ее в Мидлтаун, крохотный город в Огайо, где бурно развивалась промышленность. По крайней мере, такую версию событий рассказывали бабушка и дедушка. Как и большинство семейных легенд, в целом их история правдива, но некоторые детали все-таки опущены. Когда я последний раз был в Джексоне, мой двоюродный дед Арчи — бабушкин зять и последний представитель того поколения — познакомил меня с женщиной по имени Бонни Смит. Та прожила по соседству с Блантонами целых восемьдесят четыре года. В юности они с Мамо были лучшими подругами. Так вот, если верить Бонни Смит, отъезд Мамо и Папо вызвал ужасный скандал!
В 1946 году у Бонни Смит и Папо был роман. Я не совсем понимаю, что это значило в Джексоне тех лет — что они заключили помолвку или просто встречались. Бонни Смит про Пайо практически не рассказывала, упомянула только, что он был «умопомрачительно красив». Она помнила лишь одно: в какой-то момент, все в том же 1946 году, он изменил ей с ее лучшей подругой — Мамо. Мамо в ту пору было тринадцать лет, Пайо — шестнадцать, но их интрижка завершилась беременностью. Именно беременность вынудила юных возлюбленных покинуть Джексон, поскольку новость о скором пополнении в семье не вызвала восторгов ни у моего жуткого прадеда, ветерана войны, ни у дядек, строго блюдущих честь сестры, ни у вооруженных до зубов соседей. А самое главное, что Бонни и Джим Вэнс не могли прокормить в Джексоне даже себя, что уж говорить про ребенка. Поэтому они сбежали в Огайо: сперва в Дайтон, а потом, пожив там немного, перебрались в Мидлтаун.
Мамо иногда рассказывала о своей дочери, которая умерла еще младенцем, но мы все считали, что та родилась уже после дядюшки Джимми, их старшего ребенка. Всего у Мамо за десять лет после рождения Джимми и до появления на свет моей матери случилось восемь выкидышей. Однако недавно моя сестра нашла свидетельство о рождении некоей «девочки» Вэнс, видимо, той самой тетушки, которую мы не знали, и в документах стояла дата смерти. Ребенок, заставивший наших бабушку и дедушку перебраться в Огайо, не прожил и недели. Судя по датам, убитая горем мать соврала о своем возрасте: ей на момент родов было всего четырнадцать лет, а новоиспеченному отцу — семнадцать; скажи они правду, ее вернули бы в Джексон, а Папо отправили бы в тюрьму.
Итак, первое столкновение Мамо с взрослой жизнью привело к трагедии. Сегодня я частенько задаюсь вопросом: а уехали бы они из Джексона, если бы не ребенок? Судьба Мамо — судьба всей нашей семьи — сложилась благодаря младенцу, который прожил всего шесть дней.
Впрочем, какие бы мотивы — экономические или личные — ни привели моих предков в Огайо, пути назад у них уже не было. Папо нашел работу в «Армко» — крупной сталелитейной корпорации, которая активно набирала персонал в восточных угледобывающих районах Кентукки. Представители «Армко» часто ездили по городкам вроде Джексона и сулили лучшую жизнь каждому, кто решится переехать на север (причем говорили они чистую правду). Политика корпорации провоцировала массовую миграцию: на работу в первую очередь принимались кандидаты, у которых в «Армко» уже трудился кто-то из родственников. «Армко» не просто выманивала молодых мужчин из Кентукки — она поощряла их забирать с собою целые семьи.
Похожей стратегии придерживались и многие другие промышленные компании, причем вполне успешно. Так, исследователи зафиксировали две крупные волны миграции из Аппалачей в промышленно развитые районы Среднего Запада. Одна началась вскоре после Первой мировой войны, когда вернувшиеся домой солдаты поняли, что не могут найти работу в экономически неразвитых тогда областях Кентукки, Западной Вирджинии и Теннесси. Завершилась она Великой депрессией, больно ударившей по экономике севера4. Мои бабушка и дедушка были частью второй волны, состоявшей из аппалачских ветеранов и молодежи 1940-1950-х годов5. Кентукки и Западная Вирджиния тогда сильно отставали в развитии от соседей: в горах было лишь два ресурса, важных для экономики северных регионов: уголь и люди. Аппалачи щедро экспортировали и то, и другое.
Точное количество переселенцев назвать сложно, потому что ученые обычно замеряют «чистый отток» — общее число уехавших минус число прибывших. Однако многие семьи часто ездили туда-обратно, искажая данные. Несомненно одно — по «магистрали хиллбилли» (так метафорично именовали это явление северяне, наблюдающие со страхом, как их города и села заполоняют люди вроде моих бабки и деда) прошло огромное количество народа. Масштабы миграции потрясают воображение. В 1950-е годы из каждых ста жителей Кентукки на север уехало тринадцать. В некоторых районах эти цифры были еще выше: округ Харлан, например, прославившийся после документального фильма о забастовках (фильм получил премию Оскар [«Округ Харлан, США» — фильм 1976 года о событиях Бруксайдской стачки 1973 года, когда горняки с женами выступили против руководства угольных шахт и горно-обогатительного комбината.]), потерял не менее тридцати процентов населения. В 1960-е один миллион жителей Огайо — десятая часть! — местом рождения называл Кентукки, Западную Вирджинию или Теннесси. И это без учета мигрантов, перебравшихся из других штатов, а также детей и внуков — коих было неимоверное количество, потому что в среде хиллбилли всегда наблюдалась более высокая рождаемость, нежели у коренных северян6.
Иными словами, мои бабушка и дедушка лишь последовали общему примеру. На север вместе с ними переместилась значительная часть региона. Вам нужны еще доказательства? Езжайте на любое оживленное шоссе в Кентукки или Теннесси на следующий день после Дня благодарения или Рождества: едва ли не каждый встречный автомобиль, что вы там увидите, будет с номерами Огайо, Индианы или Мичигана. Это машины хиллбилли, которые возвращаются домой после праздников.
Родные Мамо тоже поддались общему ажиотажу. Из семи ее братьев и сестер трое — Пет, Пол и Гэри — переехали в Индиану и занялись строительным бизнесом. Каждый открыл успешное дело и неплохо обустроил свой быт. Роуз, Тиберри, Бетти и Дэвид остались в Джексоне. Им в финансовом отношении пришлось затянуть пояса, разве что дядюшка Тиберри более-менее наладил жизнь по меркам Джексона. В общем, те, кто уехал, в конце концов заняли более высокое социально-экономическое положение, нежели те, кто остался. Пайо мудро предвидел, что других перспектив у хиллбилли просто нет.
Наверное, бабушке и дедушке было непросто освоиться в чужом городе. Впрочем, хоть они и остались без близких, в Мидлтауне им было с кем найти общий язык. Большинство жителей города оказались приезжими, причем многие прибыли из Аппалачей. Рекрутская политика корпораций, предпочитавших нанимать целые семьи, привела к вполне предсказуемому результату7. На всей территории промышленного Среднего Запада, куда ни глянь, толпились переселенцы. Как говорится в одном исследовании, «миграционный процесс не столько разрушал домохозяйства и поселения, сколько перемещал их целиком в соседний регион»8. В Мидлтауне 1950-х годов бабушка и дедушка очутились в привычной им обстановке — и в то же время совершенно чужой. С одной стороны, они впервые оказались без поддержки родственников и соседей; с другой, их по-прежнему окружали такие же хиллбилли, как они сами.
Хотелось бы сказать, что устроились они замечательно, вырастили успешных детей и вышли на пенсию достойными представителями среднего класса. Увы, это не совсем соответствует реальности. Правда в том, что им пришлось прокладывать себе дорогу силой.
На людей, покинувших горы Кентукки в поисках лучшей жизни, тут же наклеивались ярлыки. У хиллбилли есть одна поговорка — «нацепил штаны не по размеру», которая очень метко описывает выскочек; тех, кто слишком много о себе мнит. Эту фразу бабушка и дедушка не раз слышали в свой адрес от коренных жителей Огайо. Еще они остро тосковали по родным, оставшимся в Джексоне, поэтому навещали их при первой же возможности. Такое поведение в принципе характерно для аппалачских мигрантов: по статистике, более девяноста процентов переселенцев периодически навещают родных, а каждый десятый ездит домой не реже одного раза в месяц9. Бабушка и дедушка тоже часто наведывались в Джексон, хотя в 1950-е годы дорога занимала около двадцати часов. Экономическая мобильность оказалась сопряжена со многими проблемами и накладывала на переселенцев немало обязательств.
Многие соседи глядели на хиллбилли с подозрением. Для белых обитателей Огайо, представителей устоявшегося среднего класса, приезжие работяги, разумеется, были отнюдь не ровней. Они рожали чересчур много детей и слишком часто приглашали к себе родню. Братья и сестры Мамо порой жили у нее по несколько месяцев, пытаясь найти работу за пределами Аппалачей. Иными словами, многие традиции и привычки хиллбилли встречали резкое неодобрение со стороны коренных жителей Мидлтауна. В одной книге, «Аппалачская одиссея», говорится о наплыве хиллбилли в Детройт: «Дело не только в том, что мигранты из Аппалачей, деревенщина по натуре, казались не к месту в городе среднезападных белых. Они разрушали привычное представление северян о том, как себя надо вести… Внешне они ничем не отличались от тех, кто управлял экономической, политической и социальной жизнью региона на местном и на федеральном уровнях. Однако на самом деле хиллбилли слишком многое позаимствовали у чернокожих южан, тоже прибывавших в Детройт в неимоверном количестве»10.
