Джеймс Блэйлок

Общество гурманов

ВИДЕНИЕ БОЧКИ

Элис и Лэнгдон Сент-Ив бросили прощальный взгляд на вокзал Кэннон-стрит, а двухколесный кэб завернул за угол и загрохотал дальше, в сторону Ладгейт-Хилла, направляясь в Смитфилд.

Когда-то, в один прекрасный вечер, впервые в жизни приехав поездом на Кэннон-стрит, Элис познакомилась с Сент-Ивом, и с тех пор вокзал неизменно настраивал ее на романтический лад. Но гигантская крыша из стекла и металла уже скрылась за сомкнувшими строй зданиями, лишь издалека долетел прощальный свисток паровоза, утонувший в уличном шуме, стуке и лязге колес и цоканье копыт по мостовой.

Стоял теплый и шумный апрельский вечер. Кэбмен, лавируя в потоке людей и экипажей, подбадривал своих лошадей, обращаясь к каждой из них по имени. Сент-Иву подумалось, что, безвылазно просидев четыре месяца дома, в Айлсфорде, он рад оказаться в Лондоне, хотя жизнь помещика все эти четыре месяца доставляла ему ничуть не меньшую радость. В Кент, к восторгу детей, уже пару недель назад пришла весна, и приближался май — его любимый месяц года, — суля новые приключения.

Элис вернулась к их разговору, прерванному прибытием поезда:

— И все же, согласись, чем больше мы узнаём о чем-то, тем больше ценим. При условии, конечно, что это нечто само по себе ценно.

— Именно так, — согласился Сент-Ив. — Мы сами творцы своих пристрастий. Я вот, к примеру, нахожу весьма интересными твои бегонии, хотя три года назад они меня совершенно не занимали. Меня даже мало-помалу начинают привлекать лишайники викария Хэмпсона, а они всегда казались мне париями мира растений. Однако жизнь коротка, и приходится выбирать: наш ум не способен все объять. Опера просто-напросто не входит в круг моих интересов. В голове всплывает лишь слово «какофония».

— Всегда пыталась себе представить, как выглядит какофония — клыкастая, мохнатая, вроде кикиморы или немытого мужика спросонья. Представь, я много лет не понимала, что значит это слово. Очень было досадно узнать о своем заблуждении.

Радуясь, что ему, судя по всему, удастся отвертеться от обязанности идти вечером в оперу, Сент-Ив сказал:

— Табби и Гилберт с радостью сопроводят тебя в Ковент-Гарден: один по левую руку, другой по правую. Вы прекрасно проведете время, а я подремлю в кресле, делая вид, что читаю.

Справа над кэбом нависла громада собора Святого Павла и скрылась в свой черед, когда они повернули на Олд-Бейли, преодолев половину пути к трактиру «Полжабы Биллсона», месту назначенной встречи с Табби и его дядюшкой Гилбертом. Эта парочка, без сомнения, уже заняла столик на втором этаже. Сент-Ив попытался угадать, что Уильям Биллсон, трактирщик, жарит сейчас на вертеле: может, целого гуся или оленью ногу. У него заурчало в животе — «большие кишки маленьких доедают», как, бывало, говаривал отец.

— А это что еще такое? — спросила Элис, когда они задержались в пробке на Ньюгейт-стрит. Она кивнула в сторону паба «Сорока и пень» — в прошлом веке здесь собирались зеваки посмотреть на публичные повешения узников Ньюгейтской тюрьмы или побросать камнями и нечистотами в прикованных к позорному столбу. Сейчас на тротуаре перед пабом стояли в ряд дубовые бочки, снабженные колесами с каучуковыми шинами. В бочках сидели люди, словно каторжники в вагонетках; сквозь отверстия, обитые для мягкости кожей, торчали только головы и руки. Бочки украшали миниатюрные штурвалы, козырьки для защиты от дождя и приподнятые отделения для багажа сзади. Бочкари определенно собирались в путешествие. Выглядели они при этом совершенно нелепо: все как один в темно-фиолетовых шляпах разных фасонов и размеров и с желтыми перышками на лентах. Одни держали в руках кружки с пивом, другие с отсутствующим видом смотрели прямо перед собой или дремали.

Сент-Ив не сразу сообразил, как людям удалось так ловко устроиться в таких своеобразных футлярах, но вскоре разглядел на боках и крышках бочек петли и аккуратные распилы, благодаря которым те открывались, как шкатулки с секретом. Из паба вышел мужчина в фартуке и с подносом, чтобы собрать кружки, и вереница бочек, связанных друг с другом веревкой, потянулась к реке: тянули ее два дюжих молодца в ярко-красных жилетах и коротких штанах. Несколько жизнерадостных бочкарей затянули песню, а у одного из спящих слетела шляпа и понеслась, влекомая ветром, по тротуару. Один из молодцов отпустил веревку и кинулся в погоню, второй же продолжал тянуть бочки в одиночку, не сбавляя ходу и не забывая позванивать в колокольчик.

Экипаж двинулся дальше по Гилтспур-стрит, и перед Сент-Ивом и Элис открылся вид на восток, где низко у горизонта грозно клубились темные тучи: ветер крепчал, приближалась буря. Сент-Ив лениво задумался, прошел ли дождь в Айлсфорде и оросил ли он его посадки хмеля и траву на лужайках.

Они миновали открытый двор, где в тени под навесом сгрудилось несколько десятков бочек на колесах, словно их обитатели собрались на парад бочкарей. Эти глядели не столь весело, как компания в фиолетовых шляпах у «Сороки и пня»: большинство тупо смотрело на дорогу невидящими глазами, напоминая скованных одной цепью заключенных в ожидании своей участи.

Между ними сновали молодцы в красных жилетах, по всей видимости, оказывавшие разные услуги.

— Вымокнут до нитки, если не найдут себе более основательный приют до темноты, — заметил Сент-Ив.

— Наверняка они к тому времени разойдутся по домам, — возразила Элис. — У них, похоже, был тяжелый день. Что за удивительное времяпрепровождение! Напоминает цыганский табор, только с прислугой.

Наконец кэб свернул на Фингал-стрит, где у площади Ламберт-Корт стоял трактир «Полжабы Биллсона» — древнее трехэтажное строение с круглыми разноцветными стеклами в замысловатых рамах. Над входом в альков пивного зала красовалась весело раскрашенная половина вырезанной из дерева суринамской жабы. Из дверей вышли двое посетителей и остановились, смеясь чему-то, в тени изваяния; в дверном проеме Сент-Ив успел разглядеть нутро паба, где промелькнул подавальщик Ларс Хоупфул с двумя кувшинами эля — ободряющее зрелище. Часто говорят, что путешествие лучше прибытия, но не бывает правил без исключений, и прибытие в трактир «Полжабы» — яркий тому пример.

ЧЕРЕПАХА В ЗИМНЕЙ СПЯЧКЕ

— Этих, в бочках, называют «Скитальцы», — пояснил Уильям Биллсон, ставя на стол две тарелки с закусками: тарталетки с устрицами и укропом и паштет из ветчины на тостах. — А молодцы в красных жилетах, слыхать, так и зовутся — «Красные жилеты». Те, что вы видели у «Сороки», — это «Фиолетовые шляпы», Вест-Смитфилдская фракция. Не знаю насчет остальных, говорят, у них этих фракций чуть ли не три дюжины, иные под сотню человек, и с каждым днем их все больше.

Генриетта Биллсон, жена Уильяма, вышедшая за него замуж лет сорок назад, когда он только купил старый трактир, принесла кувшин эля и наполнила кружки, советуя гостям не тянуть и приступать к еде, пока она не остыла, ибо промедление в этом случае преступно. Сент-Ивы ждали Табби и Гилберта Фробишеров: те задерживались, что было им несвойственно.

Элис, большая любительница устриц, откусила от тарталетки и спросила:

— Стало быть, эти Скитальцы — нечто вроде общества?

— Да, — ответила Генриетта, — во всех газетах только о них и пишут: дескать, нечто феноменальное, как «Компания Южных морей».

— Мы давно ничего не читаем, кроме «Мейдстоун Газетт», — сказала Элис, — там новостей не так много, и нас это вполне устраивает.

— Но ведь о Диогене-то вы слыхали?

— Я слыхал о Диогене, — вставил Сент-Ив, накладывая себе паштет из ветчины. — Прекрасно помню ту лекцию: Диоген Синопский, жил в Афинах веков двадцать назад. Дерзил самому Александру Великому, а жил в бочке, хотя иногда ее называют пифосом или кувшином. Якобы он катал ее с места на место по всему городу в поисках честного человека, но так ни одного и не сыскал. К нему ходили за философскими советами. Рад слышать, что он снова в чести.

— Признаюсь, прежде не слыхала о Диогене Синопском, — покачала головой Элис.

— И я, — сказала Генриетта. — Я говорю про торговца с бочкой, с огромными усами, как у моржа, что продает порошки от головной боли на Бэнксайде, под Лондонским мостом. Говорят, богат, что твой дядюшка Мидас, хоть и смахивает на мошенника.

— Порошки от головной боли? — заинтересовался Сент-Ив. — Любопытно, может, они помогут мне от боли в седалищном нерве, а то он последнее время совсем разошелся.

— От любой боли, — вставил Уильям. — Говорят, первый пакетик бесплатно, но, раз попробовав, все возвращаются и покупают еще. Сам видел: до восьми часов вечера стоит очередь на всю Боро-Хай-стрит, благо Диоген устроился под электрическими фонарями. А рядом отирается громила с дубинкой, охраняет кассу.

— Но настоящие деньги он зарабатывает на продаже бочек, — добавила Генриетта. — Те, кто принимает порошок и покупает бочки, чтят этого Диогена, как святого.

— Какой там святой, — покачал головой Билл-сон. — Тот, кто забрался в бочку, обратно уже не вылезает. И все больше и больше их отправляется на реку.