Он замолк, увидев, как Александра вновь достает из шкатулки ампулу и вновь принимается вертеть ее в пальцах, словно это — игрушка. Если только…

Если только в ампуле нечто иное. Нечто из того, что он не вполне понимает, но, с другой стороны, понимает на все сто. Его мысли воспарили — он словно прозрел. Двинувшись к двери, избегая встретиться глазами с Александрой, Михаил сказал:

— Прости. Я немного не в себе. Переживаю из-за Николаса. Я, пожалуй… я отправлюсь в паломничество, чтобы все обдумать. А когда я вернусь, мы поговорим.

— Паломничество? Паломничество — это когда ты исчезаешь на целые недели, не сказав, где ты и что с тобой?

Она вернула ампулу в шкатулку. Похоже, даже усмехнулась. Но выражение превосходства на ее лице не смутило Михаила. Он понял, как мало она знает, да еще и не догадывается об этом.

— Николас был замечательным человеком, который спас мою жизнь, и я должен чтить его память — так, как могу.

Потом поднял капюшон и спросил:

— Ты будешь обращаться к людям?

— А разве не я это делаю всегда? — парировала Александра.

Жители Нью-Петербурга любили эту женщину. Доверяли ей. Боготворили ее. Но они были дураками — все, без исключения. Хотя и она не так уж ловко ими манипулировала, как ей казалось. Она быстро оглянулась на шкатулку из красной кожи, в которой содержалась ампула с начертанным на ней именем Ньюта, хотя число… число принадлежало совсем другому человеку. А4.

Номером А4 был дорогой Чак, как его звал Николас.

А4 не был лекарством, обеспечивающим Исцеление.

Александра не знала того, чего не знала.

Глава шестая. Огонь погас

1

Садина

Чем ближе они подходили к берегу, где оставили корабль, тем больше Садина волновалась и тем меньше спала. И дело было совсем не в травяном матрасе. Она ворочалась с боку на бок и видела старину Фрайпана, который в свете луны сидел у костра и подбрасывал топливо в умирающий огонь. Обычно кусок полена длиной в пол-дюйма горел целый час, но теперь они были совсем близко от побережья, и растущий здесь кустарник сгорал значительно быстрее. Садина была благодарна Фрайпану за то, что тот не спал, и не только потому, что сберегал тепло, но и потому, что она могла задать ему вопросы, на которые никто, кроме него, ответить был не в состоянии.

Стараясь не шуметь, Садина встала со своего матраса и подошла к старику.

— Не спится? — прошептала она.

— Доживешь до моих годков, поймешь, что сон не так уж и важен. С каждым днем я все ближе к Последнему Сну, и вот тогда-то я уж точно отдохну.

Когда Фрайпан отвернулся от костра, чтобы прихватить очередную охапку сучьев, Садина увидела у него на шее часть татуировки от ПОРОКа: А8.

— У моей бабушки была такая же отметина, — сказала она. — Цифра была другая, но… Ну, ты понимаешь, что я имею в виду…

У Сони были длинные волосы, которыми она прикрывала шею, но старина Фрайпан носил свой номер открыто, словно это была кривая ироничная ухмылка. Постоянное напоминание всем и вся, где он сумел побывать. Садина вздохнула и сказала:

— Никогда не понимала того, через что вам всем пришлось пройти. И сейчас не понимаю. Но, как мне кажется, это было великим делом.

Ее несколько неуклюжая попытка выразить Фрайпану благодарность от всего молодого поколения действительно выглядела неуклюже. До последнего времени те истории, которые им на острове рассказывали о Лабиринте и попавших туда сверстниках Фрайпана, казались затертыми до банальности. Даже выдуманными! Но, как оказалось, шизы и смерть были вполне реальными! И хотя Садину пока никто не колол шприцами и никто у нее не брал мазки, она чувствовала себя объектом исследований.

— Как ты думаешь, — спросила она у Фрайпана, — они заставят меня пройти…

Она не могла найти слов для обозначения того, что боялась. Испытания и тесты — это не все, что ее заботило.

— Да нет! Они просто возьмут у тебя кровь. Несколько ампул, и все!

— А у тебя они тогда тоже брали кровь?

— Тогда у нас много чего брали.

Фрайпан нахмурился, и в его морщинах отразились тысячи мыслей и чувств, вызванных воспоминаниями о юности.

Воцарилась тишина. Садина почти физически ощущала груз жизненного опыта, который всего в двух словах передал ей Фрайпан.

Слева, из тени деревьев, появилась фигура.

— Сидите здесь, вдвоем, развлекаетесь, без меня!

Сонная Триш подошла и уселась рядом с ними.

— Луна слишком яркая, не заснуть, — солгала Садина. Триш опекала Садину даже в мелочах. Садина глубоко вздохнет, Триш тут же спросит — а что случилось? Впрочем, это не надоедало. Садина взяла в руку ладонь подруги и крепко пожала. Она любила Триш, любила сильно и искренне. Просто ей так не хватало той простоты и легкости, что освещали их отношения на острове, где самое плохое, что могло случиться — это получить взбучку от старших за то, что заплыла слишком далеко. Здесь же из-за каждого угла выглядывала смерть, и после того, как ее похитили, Триш, похоже, так и ждет, что случится что-то плохое. Может быть, даже хочет, чтобы это плохое случилось, чтобы не мучиться неопределенностью.

— Прости, что разбудили, — сказал старина Фрайпан.

— Я почувствовала, что Садины нет, и испугалась. А потом увидела тени у костра.

Триш пыталась говорить спокойно, но даже здесь, в темноте, Садина видела, как та волновалась, и это волнение передалось самой Садине.

— Все в порядке, — сказала она, пытаясь успокоить подругу. — Мне просто не спалось.

Фрайпан же вытащил карманного формата книгу. Это была Книга Ньюта.

— Если хочешь заснуть, почитай на ночь, — сказал он.

— Ты, наверное, читал это миллион раз, — предположила Триш. — Странно, что не запомнил наизусть.

— Я запомнил, — отозвался Фрайпан. — Почти все.

— Мне стыдно признаться, — сказала Садина, — но хотя Ньют мне двоюродный дед, я читала эту книгу только в начальной школе.

Фрайпан пожал плечами и похлопал по обложке ладонью.

— Видишь ли, — начал объяснять он, — Ньют не был богом, и книга совсем не об этом. Он был человеком. Храбрым, на которого всегда можно было положиться. Он всегда чувствовал ответственность за свою группу, точно так же, как вы чувствуете ответственность за свою. У тебя больше сходств с твоим двоюродным дедом, чем различий.

Но жизнь Садины, как она это чувствовала, настолько отличалась от жизни Ньюта, что слова Фрайпана показались ей дикими и нелепыми.

Тот же между тем продолжал:

— Я читаю это для того, чтобы не дать своим мыслям отправиться туда, где им не место. Когда я читаю эту книгу, я слышу голос Ньюта, и это чертовски успокаивает.

Садина всегда думала о Ньюте как о герое мифологической легенды, и она была благодарна Фрайпану — он помог ей понять, что ее двоюродный дед был таким же подростком, каким и она когда-то.

— Ты действительно считаешь, что я похожа на Ньюта, или же просто хочешь меня успокоить? — спросила она.

Фрайпан покачал головой.

— У тебя есть его доброта, его инстинкты. Все будет хорошо. Не думай, что кровь, которая течет в тебе, это какое-то тяжкое бремя. Нет! Для тебя это возможность осуществить свое предназначение. Это — основа жизни для будущих поколений.

Триш склонилась к Садине и поцеловала ее в щеку.

— Спасибо! — сказала Садина. — И все-таки ты зря беспокоилась.

— Я иду баиньки, — сказала Триш. — Целый день таскаться по лесам, а потом еще и ночью глаз не смыкать — это не по мне.

Она вновь поцеловала Садину и прошептала:

— Я просто хотела убедиться, что с тобой все в порядке.

Садина кивнула.

— Я за тобой. А то Доминик, как петух, запоет свою утреннюю песню при первых лучах солнца.

Она подошла к костру и подложила в огонь несколько веток, сложив их там наподобие каркаса юрты.

— А ты будешь спать? — спросила она Фрайпана.

— Может, буду, а, может, и нет, — отозвался старик.

Он выпрямился и посмотрел Садине в глаза.

— Держись, детка, — сказал он. — Все будет отлично!

Услышав слова Фрайпана, Садина порывисто обняла старика: больше всего ей было нужно именно это — чтобы кто-то сказал ей, что все будет отлично. И Фрайпан, этот легендарный Глэйдер, который видел в своей жизни куда больше страшных опасностей, чем любой обычный человек, говорит ей это с искренностью, на которую способны лишь великие и чистые души!

— И у тебя все будет отлично! — сказала она. — Мы вместе идем на Аляску.

Обнимая старика, она чувствовала в его объятии силу всех тех, кто прошел с ним через Глэйд — Ньюта, Томаса, Минхо, Терезы… Они все словно стояли сейчас перед Садиной.

— Аляска… — коротко рассмеялся Фрайпан, отстраняясь. — Не говори мне про Аляску. Аляска не для меня.

Садина всмотрелась в лицо Фрайпана, не уверенная, что поняла его правильно.

— Ты не…

— Не в этой жизни, — сказал старик и покачал головой.

— Но…

Слова изменили Садине. Может быть, разбудить всех в лагере и закричать, что Фрайпан оставляет их? Но это убьет его. А если не сказать, это убьет ее, Садину.

— Но как же так… — наконец выдавила она из себя. — Я не смогу без тебя!