Хвост скрылся.

Такие вот молодцы живо разделаются с любым. Не будут разбирать кто оставят гладкие косточки. Для них мясо и мясо. Труп это протухшее мясо. А сыр тогда что такое? Труп молока. В этих «Путешествиях по Китаю» [«Путешествия по Китаю» — книга на полке у Блума (см. эп. 17).] написано что китайцы говорят от белых воняет трупом. Лучше сжигать. Попы страшно против. На руку другой фирме. Оптовая торговля кремационными и голландскими печами. Чумные поветрия. Сваливают в ямы с негашеной известкой. Камеры усыпления для животных. Прах еси и в прах возвратишься. Или хоронить в море. Где это про башню молчания [Башня молчания — в религии парсов — зороастрийцев принято оставлять тела усопших наверху особых башен, где они становятся добычей птиц.] у парсов? Птицы пожирают. Земля, огонь, вода. Говорят утонуть приятней всего. В одной вспышке видишь всю свою жизнь. А если спасли уже нет. Но в воздухе нельзя хоронить. С аэроплана. Интересно, передаются там новости когда свеженького спускают под землю. Подземные средства связи. Мы этому научились у них. Не удивился бы. Их хлеб насущный. Мухи слетаются когда еще не помер как следует. Пронюхали про Дигнама. Запах это им все равно. Рыхлая белая как соль трупная каша: на запах, на вкус как сырая репа.

Ворота забелелись впереди: открыты еще. Обратно на этот свет. Довольно тут. Каждый раз приближаешься еще на шаг. Последний раз был на похоронах миссис Синико [Похороны миссис Синико — в рассказе «Прискорбный случай» описана смерть миссис Синико, попавшей под поезд.]. И у бедного папы. Любовь которая убивает. Бывает даже разрывают землю ночью при фонарях как тот случай я читал чтоб добраться до свежезахороненной женщины или уже даже тронутой когда трупные язвы пошли. Мурашки забегают от такого. Я тебе явлюсь после смерти. Ты увидишь призрак мой после смерти. Мой призрак будет тебя преследовать после смерти. Существует тот свет после смерти и называется он ад. Мне совсем не нравится тот свет, так она написала. Мне нисколько не больше. Еще столько есть посмотреть, услышать, почувствовать. Чувствовать тепло живых существ рядом. Пускай эти спят в своих червивых постелях. В этом тайме они меня еще не возьмут. Теплые постели: теплая полнокровная жизнь.

Мартин Каннингем появился из боковой аллеи, о чем-то серьезно говоря.

Кажется, стряпчий. Лицо знакомое. Ментон, Джон Генри, стряпчий, поверенный по присягам и свидетельствам. Дигнам работал у него раньше. У Мэта Диллона в давние времена. Мэт компанейский человек. Веселые вечеринки. Холодная дичь, сигареты, танталовы кружки. Уж вот у кого золотое сердце. Да, Ментон. В тот вечер в кегельбане взъярился на меня как черт что я заехал своим шаром к нему. Просто по чистейшей случайности: смазал. А он меня всеми фибрами невзлюбил. Ненависть с первого взгляда. Молли и Флуи Диллон обнялись под сиренью, хихикали. Мужчины всегда так, их до смерти уязвляет если при женщинах.

На шляпе у него вмятина на боку. Из кареты наверно.

— Прошу прощения, сэр, — сказал мистер Блум, поравнявшись с ними.

Они остановились.

— У вас шляпа слегка помялась, — показал мистер Блум.

Джон Генри Ментон одно мгновение смотрел на него в упор, не двигаясь.

— Тут вот, — пришел на выручку Мартин Каннингем и показал тоже.

Джон Генри Ментон снял шляпу, исправил вмятину и тщательно пригладил ворс о рукав. Затем опять нахлобучил шляпу.

— Теперь все в порядке, — сказал Мартин Каннингем.

Джон Генри Ментон отрывисто дернул головой в знак признательности.

— Спасибо, — бросил он кратко.

Они продолжали свой путь к воротам. Мистер Блум, удрученный, отстал на несколько шагов, чтобы не подслушивать разговора. Мартин разделает этого законника. Мартин такого обалдуя обведет и выведет, пока тот не успеет рта разинуть.

Рачьи глаза. Ничего. Потом еще может пожалеет когда дойдет до него. И получится твой верх.

Спасибо. Ишь ты, какие мы важные с утра.

7. Эол

[Сюжетный план. 12 часов дня. (Джойсово растяжение времени начинает становиться заметным: разумеется, час на весь «Аид», с его процессией через весь город, церковной службой и похоронами, а затем еще и на возвращение Блума в центр — абсолютная нереальность.) Мы видим рекламного агента за работой. Блум — в редакции газет «Фримен» и «Ивнинг телеграф», для которых он добывает рекламные объявления. На сей раз он занят рекламой виноторговца Ключчи, то уходя, то возвращаясь в редакцию (где он вновь — аутсайдер, а не равный участник компании и беседы). В конце мы оставляем его с очередным унижением и очередной проблемой: редактор грубо его отшил, и с рекламой возникли затруднения. В отсутствии Блума в редакцию заходит Стивен с письмом Дизи (эп. 2); получив жалованье, он приглашает всех выпить. По дороге Стивена видит Блум — как и в «Аиде», на расстоянии, — а Стивен рассказывает сочиненную им небольшую историйку, «Притчу о сливах». // Реальный план. Разумеется, редакция «Фримена» — реальное и известное место в Дублине. Джойсовы наблюдения за ее жизнью относятся в основном к его первому возвращению в Ирландию в 1909 г.; и прототипом редактора Майлса Кроуфорда является Пэт Мид, что был редактором именно в этот период (в 1904-м он был заместителем редактора). Соответствие образа и прототипа почти буквально, разве что Мид был сдержанней и корректней в своих речах. И он, и все сотрудники крепко попивали. По обыкновению, ряд персонажей сохраняет и реальные имена прототипов. В самом начале эпизода нас встречает дядюшка автора Джон Мерри, работавший в редакции и известный как «Рыжий Мерри». (Джон Мерри раздвоился в романе: оставшись под собственным именем, он также стал Джоном Гулдингом, братом Ричи, упоминаемым в эп. 3, 10.) За ним следуют Ратледж, Дэви Стивенс — «королевский гонец» (получивший прозвище за свой бойкий разговор с королем Эдуардом при его визите в Ирландию в 1903 г.), Вильям Брайден, Наннетти — все как в жизни. Прототип «профессора» Макхью — колоритная дублинская фигура Хью Макнил, преподаватель древних и новых языков и завсегдатай редакции. // Гомеров план. Эпизоду отвечает начало Песни X (1–75), где Одиссей рассказывает Алкиною о своем посещении Эолии, «плавучего острова», где обитает бог ветров Эол с обширным инцестуальным семейством: шесть сыновей Эола — мужья его шести дочерей. Отправляясь с острова, Одиссей получает от Эола «мех с заключенными в нем буреносными ветрами» и благополучно достигает берегов родины; но в последний момент спутники Одиссея развязали мех, и вырвавшиеся ветры снова умчали корабли в море. Соответствие весьма аллегорично и риторично: пресса, где обитают все ветры общественного мнения, — остров Эола. Сам же царь Эол — редактор, Майлс Кроуфорд. Подкрепление этой параллели — в его отношениях с Блумом, Улиссом: Блума, уходящего из редакции, Майлс провожает дружественным возгласом, но при возвращении резко отталкивает его, как и Эол вернувшемуся Улиссу «ответствовал с гневом: Прочь, недостойный!» (X, 71–72). В качестве еще одной Гомеровой параллели сам Джойс указывает: журнализм — инцест. Гомерову связь также выражают не аллегорические, а физические ветры (сквозняки, циклоны, дыхания, дуновения…), коими Джойс усиленно начинил эпизод, добавив при книжной публикации еще новую их порцию. И наконец, приключение Улисса несет мотив «неудачи в последний момент», «крушения перед самой целью» — и этот мотив заметно выражен в эпизоде: реклама у Блума сорвалась на последней стадии, О’Моллой подавал большие надежды, Моисей умер уже в виду обетованной земли. // Тематический план. В линиях Блума и Стивена продолжаются уже известные темы: еврейство Блума, его проблемы, афронты; тема призвания и творчества у Стивена (мелькает, в частности, оппозиция: путь художника — путь журналиста, значимая для Джойса). Но главная нагрузка «Эола» не здесь, а в тех разговорах, что ведутся в редакции. В них видна стержневая тема, и это — историческая судьба Ирландии. Ключ к решению темы — формула, которой сам Джойс определил смысл эпизода: «ирония победы» или «обманчивость превосходства». Возникают исторические параллели: Ирландия и ее победительница Англия соотносятся между собой как Греция и Рим, как Древний Израиль и Древний Египет. Через эти параллели и раскрывается формула Джойса: их общее содержание — антиимперская идея, псевдопобеда грубой мощи грозных империй над хрупким духовным началом, дело которого всегда — «обреченное предприятие». // Не менее этого идейного стержня важны задачи стиля и формы. Ведущая роль их оправданна: мы в царстве прессы, а орудие прессы — искусство слова и речи. Акцентируя эту роль, Джойс при переработке эпизода ввел в него, впервые в романе, ведущий прием: стиль кратких репортажей, снабженных газетными шапками (характер шапок меняется от более сдержанных в начале к более крикливым, «желтым»). Кроме того, на всем протяжении эпизода в нем специально демонстрируется искусство риторики, приводятся образчики красноречия. Ирландцы слывут говорливой нацией, и риторика здесь развита и ценима; ей также отводит немало места иезуитская школа, которую прошел Джойс. Комментаторы составили общий свод, показывающий, что в «Эоле» присутствуют все без исключения фигуры и приемы речи, известные в классических руководствах. // Дополнительные планы. Орган, отвечающий эпизоду, — легкие (тема ветра близка к теме дыхания, и Джойс специально вводит во многих местах дыхательный двоичный ритм: вдох — выдох, вход — выход, тезис — антитезис… — письмо дышит); искусство — риторика, разумеется; символ — редактор; цвет — красный. // Эпизод был закончен в августе 1918 г. и опубликован в «Литл ривью» в октябре 1918 г. При подготовке книжного издания, как уже упомянуто, он был существенно изменен, получив иной стиль.]