— Говорите лишь за себя, — сказал мистер О’Мэдден Берк.

ДОВЛЕЕТ ДНЕВИ… [Довлеет дневи злоба его — Мф. 6, 34.]

Дж. Дж. О’Моллой со слабою улыбкою принял вызов.

— Дорогой Майлс, — проговорил он, отбрасывая свою сигарету, — вы сделали неверные выводы из моих слов. В настоящий момент на меня не возложена защита третьей профессии qua профессии [Три ученые профессии — богословие, право и медицина.], но все же резвость ваших коркских ног [Резвость ваших коркских ног — намек на коркское происхождение Кроуфорда и на шуточную балладу «Резвая коркская нога».] слишком заносит вас. Отчего нам не вспомнить Генри Граттана и Флуда или Демосфена или Эдмунда Берка? [Генри Граттан (1746–1820) и Генри Флуд (1732–1791) — ирл. политические деятели, знаменитые ораторы; Эдмунд Берк (1729–1797) — англ. политик ирл. происхождения, политический писатель и также знаменитый оратор.] Мы все знаем Игнатия Галлахера и его шефа из Чейплизода, Хармсуорта, издававшего желтые газетенки, а также и его американского кузена из помойного листка в стиле Бауэри, не говоря уж про «Новости Падди Келли» [«Новости Падди Келли» — юмористический еженедельник в Дублине в 1832–1834 гг.; «Приключения Пью» — первая еженедельная газета в Дублине, основанная в 1700 г.; «Скиберинский орел» — местная газета в Скиберине, графство Корк, ставшая синонимом захолустного листка с важным тоном, после публикации, извещавшей российского императора, что «Скиберинский орел» «зорко следит» за ним.], «Приключения Пью» и нашего недремлющего друга «Скиберинского орла». Зачем непременно вспоминать такого мастера адвокатских речей, как Уайтсайд? [Альфред К. Хармсуорт, барон Нортклифф (1865–1922) — англ. издатель, один из магнатов желтой прессы, родом из дублинского пригорода Чейплизода. Он был в близких отношениях с крупным амер. издателем Джозефом Пулицером (1847–1911); называя последнего кузеном Хармсуорта, О’Моллой обыгрывает название популярной комедии англичанина Тома Тэйлора (1817–1880) «Наш американский кузен» (1858). Помойный листок в стиле Бауэри — газета Пулицера «Нью-Йорк уорлд»; Бауэри — злачно-трущобный район Нью-Йорка.] Довлеет дневи газета его.

ОТЗВУКИ ДАВНИХ ДНЕЙ

— Граттан и Флуд писали вот для этой самой газеты, — выкрикнул редактор ему в лицо. — Патриоты и добровольцы. А теперь вы где? Основана в 1763-м. Доктор Льюкас [Доктор Льюкас, Чарльз (1713–1771) — ирл. врач и патриотический журналист, печатавшийся во «Фримене».]. А кого сейчас можно сравнить с Джоном Филпотом Каррэном [Джон Филпот Каррэн (1750–1817) — ирл. адвокат и зажигательный оратор-националист.]? Тьфу!

— Ну что ж, — сказал Дж. Дж. О’Моллой, — вот, скажем, королевский адвокат Буш [Чарльз Кендал Буш (1767–1843) — ирл. юрист, политик, соратник Граттана.].

— Буш? — повторил редактор. — Что же, согласен. Буш, я согласен. У него в крови это есть. Кендал Буш, то есть, я хочу сказать, Сеймур Буш.

— Он бы уже давно восседал в судьях, — сказал профессор, — если бы не… Ну ладно, не будем.

Дж. Дж. О’Моллой повернулся к Стивену и тихо, с расстановкой сказал:

— Я думаю, самая отточенная фраза, какую я слышал в жизни, вышла из уст Сеймура Буша. Слушалось дело о братоубийстве, то самое дело Чайлдса. Буш защищал его.

И мне в ушную полость влил настой. [И мне в ушную полость влил настой — «Гамлет», I, 5 — другое братоубийство, всплывающее у Стивена при упоминании дела Чайлдса.]

Кстати, как же он узнал это? Ведь он умер во сне. Или эту другую историю, про зверя с двумя спинами? [Другую историю… — историю об измене королевы с Клавдием; зверь с двумя спинами — слова Яго («Отелло», I, 1).]

— И какова же она была? — спросил профессор.

ITALIA, MAGISTRA ARTIUM [Италия, наставница искусств (лат.).]

— Он говорил о принципе правосудия на основе доказательств, согласно римскому праву, — сказал О’Моллой. — Он противопоставлял его более древнему Моисееву закону [Моисеев закон. — См. Исх. 21, 23–25.], lex talionis [Закон возмездия (лат.).], и здесь напомнил про Моисея Микеланджело в Ватикане. [Статуя Моисея работы Микеланджело выполнена им для надгробия Папы Юлия II и находится не в Ватикане, а в римской церкви Сан-Пьетро ин Винколи.]

— М-да.

— Несколько тщательно подобранных слов, — возвестил Ленехан. — Тишина!

Последовала пауза. Дж. Дж. О’Моллой извлек свой портсигар.

Напрасно замерли. Какая-нибудь ерунда.

Вестник задумчиво вынул спички и закурил сигару.

Позднее я часто думал [Позднее я часто думал… — В уме Стивена ситуация вызывает стилизацию: как бы это описал Диккенс? хотя образец четко не выражен и, по некоторым мнениям, это скорей Генри Джеймс.], оглядываясь назад, на эти странные дни, не это ли крохотное действие, столь само по себе пустое, это чирканье этой спички, определило впоследствии всю судьбу двух наших существований.

ОТТОЧЕННАЯ ФРАЗА

Дж. Дж. О’Моллой продолжал, оттеняя каждое слово:

— Он сказал о нем: это музыка, застывшая в мраморе, каменное изваяние, рогатое и устрашающее, божественное в человеческой форме, это вечный символ мудрости и прозрения, который достоин жить, если только достойно жить что-либо, исполненное воображением или рукою скульптора во мраморе, духовно преображенном и преображающем.

Его гибкая рука волнистым узором следила повтор и спад.

— Блестяще! — тотчас отозвался Майлс Кроуфорд.

— Божественное вдохновение, — промолвил мистер О’Мэдден Берк.

— А вам понравилось? — спросил Дж. Дж. О’Моллой у Стивена.

Стивен, плененный до глубины красотой языка и жеста, лишь молча покраснел. Он взял сигарету из раскрытого портсигара, и Дж. Дж. О’Моллой протянул портсигар Майлсу Кроуфорду. Ленехан, как и прежде, дал им прикурить, а потом уцепил трофей, говоря:

— Премногус благодаримус.

ВЫСОКОНРАВСТВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК

— Профессор Мэйдженнис [Профессор Вильям Мэйдженнис — один из университетских профессоров Джойса, рано оценивший его.] мне говорил про вас, — обратился О’Моллой к Стивену. — Скажите по правде, что вы думаете обо всей этой толпе герметистов, поэтов опалового безмолвия, с верховным мистом А. Э.? Все началось с этой дамы Блаватской. [Толпе герметистов… — Имеются в виду члены мистико-теософского кружка, носившего название «Герметического общества». Туда, в частности, входили молодые дублинские поэты, под влиянием верховного миста А. Э. увлекавшиеся герметизмом и теософией. А. Э. (от «aeon» — эон, вечность) — псевдоним Джорджа У. Рассела (1867–1935), одной из центральных фигур ирл. культуры конца XIX — начала XX в., мистика-теософа, литератора, экономиста, издателя (в частности, издателя аграрной газеты «Айриш хомстед» — «Ирландская усадьба»). Джойс был с ним коротко знаком и сделал его без изменения имени одним из персонажей «Сциллы и Харибды». Опаловое безмолвие — типичная символистская словесность А. Э. и его кружка. Блаватская Елена Петровна (1831–1891) — комментарии излишни.] Уж это была замысловатая штучка. В одном интервью, которое он дал какому-то янки [Интервью… какому-то янки — реальный факт, как и ночной визит Джойса к Расселу (в начале августа 1902 г.).], А. Э. рассказывал, как вы однажды явились к нему чуть свет и стали допытываться о планах сознания. Мэйдженнис считает, что вы, должно быть, решили попросту разыграть А. Э. Он человек высочайшей нравственности, Мэйдженнис.

Говорил обо мне. Но что он сказал? Что он сказал? Что он сказал обо мне? Нет, не спрошу.

— Спасибо, — сказал профессор Макхью, отклоняя от себя портсигар. — Погодите минуту. Позвольте, я кое-что скажу. Прекраснейшим образцом ораторского искусства, какой я слышал, была речь Джона Ф. Тэйлора [Джон Ф. Тэйлор (ок. 1850–1902) — ирл. юрист и журналист, блестящий и ценимый Джойсом оратор. Приводимые отрывки речи, которую он произнес 24 октября 1901 г., взяты Джойсом из газетного пересказа и значительно им улучшены.] на заседании университетского исторического общества. Сначала говорил судья Фицгиббон [Джеральд Фицгиббон (1837–1909) — ирл. юрист, сторонник проангл. политики.], теперешний глава апелляционного суда, а обсуждали они нечто довольно новое по тем временам, эссе, где ратовалось за возрождение ирландского языка.

Он обернулся к Майлсу Кроуфорду и сказал:

— Вы ведь знаете Джеральда Фицгиббона, так что можете себе представить стиль его речи.

— По слухам, он заседает с Тимом Хили [Тимоти Хили (1855–1931) — ирл. политик, один из соратников Парнелла, ставших его противниками в пору скандала с Китти О’Шей. В семье Джойсов его считали подлым предателем, и восьмилетний Джеймс написал против него гневный стих «И ты, Хили!».], — вставил Дж. Дж. О’Моллой, — в административной комиссии колледжа Тринити.

— Он заседает с милым крошкой в детском нагрудничке, — сказал Майлс Кроуфорд. — Валяйте дальше. Ну и что?

— Прошу заметить, — продолжал профессор, — что это была речь опытного оратора, с безупречной дикцией, исполненная учтивого высокомерия и изливающая, не скажу чашу гнева, но скорей горделивое презрение к новому движению. [Чаша гнева — выражение из Откр. 16, 1; горделивое презрение — «Гамлет», III, 1.] Тогда это было новым движением. Мы были слабы и, стало быть, ни на что не годны.