— Я буду собирать ваши изречения, если вы позволите.
Обращено ко мне. Они моются, банятся, оттираются. Жагала сраму [Жагала сраму — в оригинале Agenbite of inwit, модернизированное написание среднеангл. названия Ayenbite of inwyt, непонятного современному английскому читателю (как русскому — мой перевод) и означающего «Угрызения совести». Это — название сделанного Дэном Майклом из Нортгейта (1340) перевода фр. трактата «Сумма грехов и добродетелей», написанного монахом Лаврентием Галлом для короля Филиппа II.]. Совесть. А пятно [Пятно (крови на руке) — знаменитый мотив из пятого акта «Макбета».] все на месте.
— Это отлично сказано, что треснувшее зеркало служанки — символ ирландского искусства.
Бык Маллиган, толкнув Стивена ногой под столом, задушевно пообещал:
— Погодите, Хейнс, вот вы еще послушаете его о Гамлете.
— Нет, я в самом деле намерен, — продолжал Хейнс, обращаясь к Стивену. — Я как раз думал на эту тему, когда пришло это ветхое создание.
— А я что-нибудь заработаю на этом? — спросил Стивен.
Хейнс рассмеялся и сказал, снимая мягкую серую шляпу с крюка, на котором была подвешена койка:
— Чего не знаю, того не знаю.
Неторопливо он направился к двери. Бык Маллиган перегнулся к Стивену и грубо, с нажимом прошипел:
— Не можешь без своих штучек. Для чего ты это ему?
— А что? — возразил Стивен. — Задача — раздобыть денег. У кого? У него или у молочницы. По-моему, орел или решка.
— Я про тебя ему уши прожужжал, — не отставал Бык Маллиган, — а тут извольте, ты со своим вшивым злопамятством да замогильными иезуитскими шуточками.
— У меня нет особой надежды, — заметил Стивен, — как на него, так и на нее.
Бык Маллиган трагически вздохнул и положил руку Стивену на плечо.
— Лишь на меня, Клинк, — произнес он.
И совсем другим голосом добавил:
— Честно признаться, я и сам считаю, ты прав. На хрена они, кроме этого, сдались. Чего ты их не морочишь, как я? Пошли они все к ляду. Надо выбираться из этого бардака.
Он встал, важно распустил пояс и совлек с себя свой халат, произнося отрешенным тоном:
— И был Маллиган разоблачен от одежд его.
Содержимое карманов он выложил на стол со словами:
— Вот тебе твой соплюшник.
И, надевая жесткий воротничок и строптивый галстук, стыдил их и укорял, а с ними и запутавшуюся часовую цепочку. Руки его, нырнув в чемодан, шарили там, покуда он требовал себе чистый носовой платок. Жагала сраму. Клянусь Богом, мы же обязаны держаться в образе. Желаю бордовые перчатки и зеленые башмаки. Противоречие. Я противоречу [«Я противоречу…» — строка из стихотворения «Песнь о себе» Уолта Уитмена (1819–1892) в переводе К. Чуковского.] себе? Ну что же, значит, я противоречу себе. Ветреник Малахия. Его говорливые руки метнули мягкий черный снаряд.
— И вот твоя шляпа, в стиле Латинского квартала.
Стивен поймал ее и надел на голову. Хейнс окликнул их от дверей:
— Друзья, вы двигаетесь?
— Я готов, — отозвался Бык Маллиган, идя к двери. — Пошли, Клинк. Кажется, ты уже все доел после нас.
Отрешенный и важный, проследовал он к порогу, не без прискорбия сообщая:
— И, пойдя вон, плюхнулся с горки [Как ранее мессу, Бык пародирует Страсти Христовы, от разоблачения Христа (Мф. 27, 28) до (см. ниже) отречения Петра, данного в звукоподражании: «плюхнулся с горки» заменяет «плакася горько» (Мф. 26, 75).].
Стивен, взяв ясеневую тросточку, стоявшую у стены, тронулся за ним следом. Выйдя на лестницу, он притянул неподатливую стальную дверь и запер ее. Гигантский ключ сунул во внутренний карман.
У подножия лестницы Бык Маллиган спросил:
— А ты ключ взял?
— Да, он у меня, — отвечал Стивен, перегоняя их.
Он шел вперед. За спиной у себя он слышал, как Бык Маллиган сбивает тяжелым купальным полотенцем верхушки папоротников или трав.
— Кланяйтесь, сэр. Да как вы смеете, сэр.
Хейнс спросил:
— А вы платите аренду за башню?
— Двенадцать фунтов, — ответил Бык Маллиган.
— Военному министру, — добавил Стивен через плечо.
Они приостановились, покуда Хейнс разглядывал башню. Потом он заметил:
— Зимой унылое зрелище, надо думать. Как она называется, Мартелло?
— Их выстроили по указанию Билли Питта [Дублинская башня Мартелло и подобные ей были построены, когда премьер-министром Англии был Уильям Питт Младший (1759–1806).], — сказал Бык Маллиган, — когда с моря угрожали французы. Но наша — это омфал.
— И какие же у вас идеи о Гамлете? — спросил у Стивена Хейнс.
— О нет! — воскликнул страдальчески Бык Маллиган. — Я этого не выдержу, я вам не Фома Аквинат, измысливший пятьдесят пять причин. Дайте мне сперва принять пару кружек.
Он обернулся к Стивену, аккуратно одергивая лимонный жилет:
— Тебе ж самому для такого надо не меньше трех, правда, Клинк?
— Это уж столько ждет, — ответил тот равнодушно, — может и еще подождать.
— Вы разжигаете мое любопытство, — любезно заметил Хейнс. — Тут какой-нибудь парадокс?
— Фу! — сказал Маллиган. — Мы уже переросли Уайльда и парадоксы. Все очень просто. Он с помощью алгебры доказывает, что внук Гамлета — дедушка Шекспира, а сам он призрак собственного отца.
— Как-как? — переспросил Хейнс, показывая было на Стивена. — Вот он сам?
Бык Маллиган накинул полотенце на шею наподобие столы патера и, корчась от смеха, шепнул на ухо Стивену:
— О, тень Клинка-старшего! Иафет в поисках отца [«Иафет в поисках отца» (1836) — роман Ф. Мэрриэтта (1792–1848). Иафет (Яфет) — в Книге Бытия младший сын Ноя; «поиски отца» — один из лейтмотивов темы Стивена.]!
— Мы по утрам усталые, — сказал Стивен Хейнсу. — А это довольно долго рассказывать.
Бык Маллиган, снова зашагавший вперед, воздел руки к небу.
— Только священная кружка способна развязать Дедалу язык, — объявил он.
— Я хочу сказать, — Хейнс принялся объяснять Стивену на ходу, — эта башня и эти скалы мне чем-то напоминают Эльсинор. «Выступ утеса [«Выступ утеса…» — «Гамлет», I, 4 (перевод Б. Пастернака).] грозного, нависшего над морем», не так ли?
Бык Маллиган на миг неожиданно обернулся к Стивену, но ничего не сказал. В этот сверкнувший безмолвный миг Стивен словно увидел свой облик, в пыльном дешевом трауре, рядом с их яркими одеяниями.
— Это удивительная история, — сказал Хейнс, опять останавливая их.
Глаза, светлые, как море под свежим ветром, еще светлей, твердые и сторожкие. Правитель морей, он смотрел на юг, через пустынный залив, где лишь маячил смутно на горизонте дымный плюмаж далекого пакетбота да парусник лавировал у банки Маглинс.
— Я где-то читал богословское истолкование, — произнес он в задумчивости. — Идея Отца и Сына. Сын, стремящийся к воссоединению с Отцом.
Бык Маллиган немедля изобразил ликующую физиономию с ухмылкою до ушей. Он поглядел на них, блаженно разинув красивый рот, и глаза его, в которых он тут же пригасил всякую мысль, моргали с полоумным весельем. Он помотал туда-сюда болтающейся башкой болванчика, тряся полями круглой панамы, и запел дурашливым, бездумно веселым голосом:
Я юноша странный, каких поискать,
Отец мой был птицей, еврейкою — мать.
С Иосифом-плотником жить я не стал,
Бродяжничал и на Голгофу попал. [«Я юноша странный…» — с малыми изменениями стихи из баллады, сочиненной Гогарти и довольно широко известной в дублинском непечатном фольклоре начала века.]
Он предостерегающе поднял палец:
А кто говорит, я не Бог, тем плутам
Винца, что творю из воды, я не дам.
Пусть пьют они воду, и тайна ясна,
Как снова я воду творю из вина.
Быстрым прощальным жестом он подергал за Стивенову тросточку и устремился вперед, к самому краю утеса, хлопая себя по бокам, как будто плавниками или крыльями, готовящимися взлететь, и продолжая свое пение:
Прощай же и речи мои запиши,
О том, что воскрес я, везде расскажи.
Мне плоть не помеха, коль скоро я Бог,
Лечу я на небо… Прощай же, дружок!
Выделывая антраша, он подвигался на их глазах к сорокафутовому провалу, махая крылоподобными руками, легко подскакивая, и шляпа ветреника колыхалась на свежем ветру, доносившем до них его отрывистые птичьи крики.
Хейнс, который посмеивался весьма сдержанно, идя рядом со Стивеном, заметил:
— Мне кажется, тут не стоит смеяться. Он сильно богохульствует. Впрочем, я лично не из верующих. С другой стороны, его веселье как-то придает всему безобидность, не правда ли? Как это у него называется? Иосиф-плотник?
— Баллада об Иисусе-шутнике, — буркнул Стивен.
— Так вы это раньше слышали? — спросил Хейнс.
— Каждый день три раза, после еды, — последовал сухой ответ.
— Но вы сами-то не из верующих? — продолжал расспрашивать Хейнс. — Я хочу сказать: верующих в узком смысле слова. Творение из ничего, чудеса, Бог как личность.
— Мне думается, у этого слова всего один смысл, — сказал Стивен.
Остановясь, Хейнс вынул серебряный портсигар с мерцающим зеленым камнем. Нажав на пружину крышки большим пальцем, он раскрыл его и протянул Стивену.
