— Освободить, — шепотом повторил Моррис. Его рука задрожала сильнее прежнего. — Вы считаете, ее кто-то похитил?

— Мы точно знаем, что ее похитили, — сказал я. — И прежде чем вы продолжите, послушайте меня внимательно. Вашу жену похитил психопат. Он ловит кайф от мучений своих жертв и подвергает их многочасовым пыткам. Последнюю жертву он продержал три с половиной месяца, и в течение этого срока он многократно резал ее ножом, колол швейными иголками и все в таком роде. Он очень изобретателен, когда речь идет о его хобби. А потом, когда девушка ему надоела, он сделал ей лоботомию. То есть взял острый инструмент, который называется орбитокласт, пробил им кость в основании глазницы и уничтожил ее мозг.

— Господи, — прошептал Моррис, побледнев.

— Вы сказали, что любите жену. Я не знаю, любили ли вы ее когда-нибудь, но даже если не любили, сейчас с вашей стороны правильным будет помочь нам вернуть ее. Вы должны сотрудничать с нами, то есть быть предельно честным.

Моррис откинулся на спинку стула, на его лице отразилась внутренняя борьба. Он и хотел поступить правильно, и вместе с тем не хотел.

— Хелен Спрингфилд, — тихо сказал он.

— На протяжении какого времени вы встречались с Хелен?

— Пару месяцев.

— А до нее были другие хелен, правильно? Целая вереница?

Моррис кивнул.

— Рэйчел знала о ваших похождениях?

— Вряд ли.

Я удивленно поднял брови и посмотрел на него. Обычно в таких случаях тайну сохранить не удается, особенно если измены случались многократно. Обманутые партнеры могут делать вид, что ничего не происходит, но они знают.

— Может, она что-то и подозревала, — неохотно согласился Моррис.

— Во сколько вы вернулись вчера домой?

— В двенадцатом часу. Рэйчел сказала, что придет к двенадцати, так что мне надо было обязательно вернуться до нее. Я пришел домой и сразу же лег спать, а когда утром проснулся, ее не было. Я сплю крепко, особенно если выпил накануне. Когда я понял, что она не ночевала дома, я обзвонил подруг, но никто ничего не знал. И тогда я позвонил в полицию.

— А Рэйчел вам изменяла? — спросил я.

— Рэйчел? Нет, никогда.

— Вы так в этом уверены?

— Моя жена никогда бы мне не изменила.

22

— Я готов дать поисковый портрет преступника, — объявил я Хэтчеру.

Мы вышли из комнаты для допросов в тихий, серый, безлюдный коридор. Он напоминал мне больничные коридоры — те же люминесцентные лампы и запах дезинфицирующих средств.

— В таком случае соберу народ.

— Не так быстро. Ты мне еще пятьдесят фунтов должен.

Хэтчер полез в задний карман и достал кошелек. Он отсчитал две двадцатки и одну десятку и с размаху вложил их в мою ладонь.

— Не хочешь попытать счастья и удвоить ставку? — предложил я.

— О чем речь?

— Попроси кого-нибудь из своих позвонить на работу Рэйчел Моррис. Ставлю, что девушки, у которой вчера был день рождения, в природе не существует.

Хэтчер подумал немного и покачал головой.

— Слишком большая ставка, пятьдесят фунтов я еще мог себе позволить, но сто — это слишком. Жена убьет, если узнает.

— Как знаешь, но пусть кто-нибудь позвонит в офис Рэйчел. Мне нужно подтверждение.

— Насколько ты уверен, что Рэйчел Моррис — следующая жертва?

— Готов отдать половину своего ланча.

— Серьезно, Уинтер.

— Рэйчел Моррис — следующая жертва. Если хочешь перестраховаться, пусть твои люди продолжают искать, но вы только будете тратить время и ресурсы, которые можно было бы использовать более эффективно. Например, искать Рэйчел Моррис.

— Но как ты можешь быть так уверен?

— Потому что Рэйчел Моррис не ходила ни на какой день рождения вчера, — я посмотрел на часы. — Дай мне десять минут. Мне нужно покурить, а потом я дам портрет преступника.

— Пойду скажу, чтобы позвонили в офис Рэйчел.

Мы с Хэтчером разошлись в разные стороны. Я спустился на лифте на первый этаж и вышел на улицу. Там я нашел тихий угол, где меня никто не должен был побеспокоить, и зажег сигарету.

Хуже всего в этом деле было то, что не было ни одного места преступления. В полиции не имели ни малейшего понятия, где были похищены жертвы. Трупов тоже не было, а следовательно, и мест, где бы их нашли. Мне же необходимо ходить по тем местам, где ходил преступник, нужно видеть то, что он видел, вдыхать те же запахи, дышать тем же воздухом, что и он. Это помогает мне приблизиться к нему и дать более точное описание.

Я плотнее запахнул куртку, чтобы не замерзнуть, и стал думать о Рэйчел Моррис. Сейчас она наверняка одинока, как никогда, и переживает самые страшные мгновения в своей жизни. К тому, что с ней случилось, невозможно подготовиться. И сейчас она тоже никак не может подготовиться к тому, что ее ожидает. Я уже столько раз сталкивался с подобными случаями, что у меня сформировался иммунитет к этим ужасам. Иначе было никак. Без самозащиты, без самоизолирующей прослойки я не смог бы успешно работать. А Рэйчел Моррис — обычная женщина, которая жила обычной жизнью. В ней были взлеты и падения, но ничего такого, что хоть в какой-то степени напоминало бы происходящее сейчас.

Затем мне снова вспомнилась Сара Флайт. Я думал то о Рэйчел, то о Саре. Весь сегодняшний день мысли о Саре приходили мне в голову безо всякого повода. Подсознание явно пыталось что-то мне сообщить, но что именно? Я натянул капюшон, чтобы закрыться от мира, сделал затяжку и, закрыв глаза, вернулся на несколько часов назад. Я вновь смотрел на наши полупрозрачные отражения в окне, но не мог понять, в чем был их смысл.

И тут я понял. Я усмехнулся и покачал головой, не веря, что мог быть настолько недогадливым. Этот образ в моем сознании не имел отношения к Саре Флайт, он касался того, кого мы искали.

Я почувствовал запах Темплтон до того, как увидел ее. Аромат ее духов был тонким и чувственным. Я повернулся и увидел ее умопомрачительную улыбку; выглядела она великолепно.

— Хэтчер прислал меня сказать, что мы готовы, — сообщила она.

— Я ему сказал, что мне нужно десять минут. По моим подсчетам, у меня еще есть, по крайней мере, пять.

— Он также попросил сказать тебе, что ты был почти прав.

— Почти?

— Коллеги Рэйчел все-таки ходили отмечать вчера день рождения.

— Но Рэйчел с ними не было, — закончил я за нее. — Теперь все ясно. В любой лжи есть доля правды.

— Рэйчел осталась в офисе работать допоздна. Сказала, что ей обязательно нужно закончить несколько важных дел.

Мы вернулись в здание и поднялись на лифте на четвертый этаж, где команда Хэтчера расположилась в просторной диспетчерской. Комната была завалена всем, что обычно сопровождает крупное расследование: везде были бумаги, полупустые чашки кофе, переполненные мусорные ведра, контейнеры из-под фастфуда и коробки из-под пиццы. Сейчас здесь было шумно, в воздухе витало ощущение какого-то единения; оно исходило от полицейских, работающих командой над общей задачей. И ничто так не подпитывает команду, как новый поворот в деле.

Когда я вошел, все обернулись — двенадцать настороженных человек с оценивающими взглядами. Большинство из них были рады, что я здесь, потому что они понимали, что я могу помочь. Некоторые мирились с моим присутствием, потому что таково было распоряжение сверху. Несколько человек не хотели, чтобы я заходил на их территорию, потому что боялись неблагоприятных последствий. Мое присутствие предполагало, что они не умеют хорошо работать.

Именно так и бывает каждый раз, когда я берусь за новое дело. Мне было совершенно все равно, что обо мне думают другие люди. Это один из очень немногочисленных плюсов того, что мой отец — серийный убийца. Если бы я позволял чужому мнению влиять на мое состояние, меня бы уже давно не было на этом свете, со мной бы случилось то же самое, что и с моей матерью. Она умерла три с половиной года назад — затравленная женщина, так и не успевшая вздохнуть с облегчением от новости о смерти человека, которого она звала мужем столько лет. Она спилась, медленно-медленно убивая себя. Я считал ее шестнадцатой жертвой отца.

Для меня войти в эту комнату было тем же самым, что и войти в первый раз в новую школу. Сколько же раз я это делал! Моя мама спасалась от произошедшего с нами бегством в буквальном смысле слова. Она сбежала, когда ФБР арестовало ее мужа, и так и продолжала бегать до самой смерти. С одиннадцати до семнадцати лет я успел пожить в пятнадцати городах в десяти разных штатах. Пятнадцать новых домов, пятнадцать новых школ. Каждая школа по-своему отличалась от других, но общим у них всегда было то, что новичок всегда начинал с самого низа. Задача была подняться с нулевой отметки до того, как начнутся серьезные нападки. Для этого существовало всего два варианта — бить первым и бить сильнее самого сильного противника, либо быть умным. Я выбирал второй способ.

На стене висела карта Лондона с четырьмя красными канцелярскими кнопками, отмечающими места, где были найдены жертвы. Три точки были внутри шоссе М25, к северу от Темзы. Единственной жертвой, которая была найдена за пределами этого кольца, была Патрисия Мэйнард. Пять зеленых канцелярских кнопок были воткнуты там, где жертв видели в последний раз перед похищением.

Справа от карты двумя ровными рядами висели фотографии жертв. Верхний ряд — фотографии «до», в нижнем ряду были четыре фотографии жертв «после». Рэйчел Моррис стала последним дополнением к ряду жертв, и она была единственной без нижнего фото. Она позировала на фоне Эйфелевой башни — улыбающаяся и очевидно наслаждающаяся жизнью. В Париж она явно приехала отдохнуть, а не работать. Темные волосы убраны назад, карие глаза сияют от счастья. Тогда им было хорошо с Джейми, у нее еще получалось на многое закрывать глаза.

Хэтчер заставил всех замолчать, сделал краткое вступительное заявление и жестом пригласил меня выйти вперед. Я подошел к тому месту, где он только что стоял, и повернулся лицом к коллективу. Следователи расселись двумя ровными полукругами, пять человек в первом ряду, шесть — во втором. Кроме Темплтон, там была еще одна женщина. Среди мужчин выделялся один — полный и седой. Судя по его виду, ему еще лет десять назад стоило бы перейти на подножный корм. И был один совсем мальчишка, слишком юный для того, чтобы играть с взрослыми мальчиками. Я прочистил горло и сказал:

— В нашем случае речь пойдет о сообщниках. Преступников двое.

23

По комнате прокатилась сдержанная волна удивления. Очевидно, собравшимся полицейским и в голову не приходило, что в деле могли быть два сообщника. Да и меня самого эта догадка посетила буквально несколько минут назад. Я хотел дать им возможность выпустить пар, но Хэтчер не был столь терпеливым. Прикрикнув, он велел всем замолчать, и диспетчерская затихла.

— Преступные дуэты редки, но они — известный исторический факт, — сказал я. — Что далеко ходить, здесь, у вас, в Англии, сформировались две известные преступные пары — Иэн Брейди и Майра Хиндли и Фред и Роуз Уэст. Парная работа преступников так нечасто встречается, потому что, к счастью, мы живем в обществе, в котором психопатия — это все-таки исключение, а не норма. И поэтому шансы на то, что встреча двух ненормальных все же произойдет, ничтожно малы. В принципе это, конечно же, хорошие новости для нас как для общества, но плохие новости сейчас для вас как полицейских. Один в поле не воин. Вместе мы — сила. Одна голова хорошо, а две лучше. Выбирайте пословицу, которая больше нравится. Но эту силу, которая есть сейчас у преступников, можно превратить в слабость. Например, можно попробовать вбить клин между сообщниками. Если удастся пошатнуть их отношения, они начнут слабеть, они начнут совершать ошибки.

— А почему вы так уверены, что работают именно сообщники?

Автором вопроса был седой старикан, и последнее слово он произнес с издевкой. Скорее всего, он принадлежал к той части собравшихся, которым казалось, что я зашел на чужую территорию.

— Какой прекрасный вопрос. Может, я чисто случайно это предположил, вдруг попаду в точку?! А может, и не так. Может, я просто знаю свое дело, — и я направил на него красноречивый взгляд. — Я уверенно заявляю, что работают два человека, потому что в преступлениях прослеживаются два разных почерка.

Половина сыщиков закивала головой, но пожилой коп и остальные сохраняли нейтралитет.

— Вы ведь все знаете понятие modus operandi [Образ действия (лат.).]?

Все кивнули.

— Отлично. В нашем случае modus operandi — это то, каким образом совершаются преступления, какие методы задействуются, как проявляется узнаваемый почерк преступника, характерный только для него. Сейчас прослеживаются два разных стиля: один человек делает хирургические операции, а второй играет в куклы.

— Играет в куклы? — переспросила Темплтон.

— У тебя были куклы в детстве?

— Да, но я никогда с ними не играла.

Это многое объясняло.

— Одному из нашей пары нравится наряжать жертв, — продолжил я. — Ей нравится накладывать макияж, ну и так далее. Мы можем сделать такое заключение, потому что на жертвах оставались следы косметики. И головы жертвам бреют затем, чтобы легче было играть с париками. Это главная цель.

— А еще зачем? — спросил Хэтчер.

— Чтобы обезличить. Нацисты в концлагерях брили узникам головы по той же причине. Все обнаруженные жертвы были одеты в одинаковые серые спортивные штаны и кофты, никак не брендированные, так? В этих спортивных костюмах они и находились большую часть времени. Это тоже составляет часть процесса деперсонализации. Помимо этого, тот человек из пары, который играет в куклы, хочет, чтобы все наряды сохранялись в хорошем состоянии.

Я дал присутствующим несколько мгновений, чтобы осмыслить услышанное.

— Когда работает пара, один человек в ней доминирует, он лидер, а второй — подчиненный. В нашем случае доминирует тот, кто проводит операции. Он белый, хорошо образован, в возрасте от тридцати до сорока. Слишком уж непросто организовать такое преступление в молодые годы. У него пятерка по самоорганизации. Все, что он делает, тщательно продумано и выверено до мельчайших подробностей. Его жизнью управляют его собственные фантазии, и теперь, когда он начал их реализовывать, единственное, что заставит его остановиться, — его арест или убийство. Да, и — он богат. Скорее всего, получил наследство.

Я указал на карту.

— Учитывая, что все точки расположены к северу от Темзы, можно предположить, что он живет где-то в этом районе. Чтобы осуществлять то, что он делает, ему нужно жить в закрытом и уединенном месте. Жертвы издают очень много шума, поэтому ему нужен отдельный дом на достаточном расстоянии от соседей, чтобы они ничего не слышали. В этом районе недвижимость очень дорогая, в особенности если речь идет о большом доме, где было бы много места для его игр.

— Игр! — воскликнул седой полицейский. — Да как вы можете называть то, что он делает, играми?

— Поверьте мне, наш преступник сейчас веселится на полную катушку, — ответил ему я. — Вы же видели отчет токсикологической экспертизы? В крови первых трех жертв — следы экстези, амфетаминов и снотворного. И у Патрисии Мэйнард найдут то же самое. Он дает жертвам экстези и амфетамины, желая, чтобы они испытали максимально сильную боль. Экстези повышает чувствительность. Амфетамины не дают им потерять сознание. А успокоительное нужно, чтобы после завершения пыток — его основного веселья — жертвы были максимально пассивны и послушны. Выбор препаратов объясняется тем, что все их легко достать. И то, что они наверняка приобретались нелегально, означает, что через аптеки мы на преступника не выйдем.

— Может, он пытается послать нас по ложному следу, — сказала Темплтон. — Как он пытался нас обмануть, разбив камеру в Сент-Олбансе. Может, он хочет, чтобы мы думали, что он живет к северу от реки, а на самом деле живет на юге?

— Это исключено, — сказал я. — Высокоорганизованные преступники, как наш, всегда стараются усовершенствовать свой modus operandi. Использовать обманки он начал совсем недавно. Раз он начал это делать, можно предположить одно из двух: либо какие-то ваши действия дали эффект, и он чувствует, что вы у него на хвосте, либо же у него усилилась паранойя. Неважно, что именно работает, важно, что это хороший признак. Если добавить к этому то, что похищения стали случаться все чаще, то легко сделать вывод, что он уже катится по наклонной плоскости. Чем скорее он будет это делать, тем легче будет его поймать.

— Стог сена получается достаточно большим, — сказала Темплтон, глядя на карту за моей спиной.

— Да. Я сделаю все возможное, чтобы его уменьшить.

— А он может быть практикующим хирургом? — спросил Хэтчер.

Я покачал головой.

— Хорошая идея, но нет. Ему совершенно не интересно лечить людей. Операции, которые проводит он, позволяют ему сохранять жертв в живых и продлевать их мучения. Если подумать, его действия очень прагматичны. Преступник мог начать учиться в медицинском, но в лучшем случае он протянул там два семестра. Там должен был произойти какой-нибудь инцидент, в результате которого его отчислили. Вам нужно связаться со всеми мединститутами и получить списки всех, кого отчислили, особенно вследствие каких-либо драматических событий. Наш кандидат вряд ли ушел незамеченным. Это могут быть события двадцатилетней давности, но я уверен, что это было настолько громкое событие, что о нем вспомнят.

Я замолчал и посмотрел в лицо каждому, чтобы убедиться, что все меня слушают.

— А сейчас о его напарнике, а точнее — напарнице. Это белая женщина. На пару лет моложе, ниже, без высшего образования. Она уступает своему сообщнику во всех отношениях — и физически, и личностно, и интеллектуально. Наш «хирург» не потерпел бы рядом никого, кто хоть в чем-то его превосходит. И еще: она не уверена в себе. Они, возможно, любовники, может быть, даже муж и жена, как Уэсты, но пока не стоит исключать и другой тип отношений. Например, они могут быть братом с сестрой.

— Вы сказали, что второй человек — женщина, — сказал седовласый детектив. — Вы в этом уверены?

— Да, уверен, потому что жертвы до сих пор живы. Если бы работали двое мужчин, они замучили бы своих жертв до смерти. А женщина привязывается к своим куклам, заботится о них, кормит, следит за здоровьем. Она не переживет, если они будут убиты, и доминирующий партнер это понимает. И лоботомия здесь становится компромиссом: жертвы живы, но все равно что мертвы. И, что важно, они никогда не смогут узнать своего мучителя. Это идеальное решение проблем — еще один пример прагматизма доминирующего члена пары.

— Вы как будто восхищаетесь им.

— Вы не поверите, насколько вы далеки от истины, — посмотрел я в глаза своему оппоненту. — Даже не думайте, что я восхищаюсь этими ублюдками. Это совершенно не так.

Старикан, казалось, сейчас меня прибьет на месте, и то, что рядом было еще с десяток человек свидетелей, его не волновало. Я смотрел ему в глаза до тех пор, пока он сам их не отвел. Было все, как в школе.

— Хорошо, едем дальше, — сказал я. — Доминирующий партнер — импотент, и это его очень злит и раздражает. Это одна из причин, почему пытки такие жестокие. У всех жертв есть раны, нанесенные швейной иглой или шпилькой. Они символизируют сексуальное проникновение. С ножевыми ранениями та же логика.