Во время операций свою роль играет фоновая музыка. Для ранних и завершающих стадий операции я ставлю поп-музыку, а, например, классическая лучше подходит для технически сложной и долгой стадии операции.
Впервые мне представилась возможность принести в операционную собственную музыку, когда я проходил практику в торакальной хирургии. Я поставил песню «Moon Safari» [Лунное сафари.] французской группы «Air», и когда она начала играть, операционная медсестра, закаленный в боях ветеран тысячи операций, с опущенными уголками рта, с уставшим от жизни видом косо на меня посмотрела и сказала с выраженным глазговским акцентом [Самый неразборчивый из британских акцентов, воспринимается так, словно человек говорит на другом языке.]: «Значит, тебе нравится вся эта наркоманская музыка, да?» Пожав плечами, она продолжила делать свое дело, однако ее неодобрение не лишило меня энтузиазма, и я продолжил ставить во время своих операций собственную музыку. Я делаю так и по сей день. Это не какой-то мой личный заскок: научно доказано, что при монотонной работе, требующей огромной концентрации, лично выбранная специалистом музыка повышает эффективность работы и снижает уровень тревожности.
Кроме того, было доказано, что музыка снижает тревожность и у пациентов под местной анестезией, а пациентам под общей анестезией требуется меньше обезболивающего — пока они спят и после пробуждения, — если во время операции играет музыка. Более того, музыка способствует атмосфере, которую мы всегда пытаемся создать на предоперационных совещаниях: чтобы все были расслабленными, но сосредоточенными, готовыми при необходимости к молниеносным и решительным действиям.
В начале серьезной операции либо в течение операции, не связанной с обширным хирургическим вмешательством, фоновая музыка просто должна всех устраивать и никого не раздражать. Как правило, с этой задачей справляется подборка современной поп-музыки, которая зачастую включает песни из восьмидесятых, однако, когда дело доходит до микрохирургической стадии, наступает время атмосферы спокойной сосредоточенности, необходимой хирургам. Так ни у кого из присутствующих не остается сомнений в том, что мы достигли особенно сложной и трудоемкой фазы процедуры. Любой, кто заглянет в операционную, сразу же поймет по услышанному, равно как и по увиденному (огромный микроскоп, используемый нами для микрохирургии, говорит сам за себя), что здешнюю атмосферу, напоминающую ту, что обычно царит в храме, лучше не нарушать.
На протяжении всей моей личной и профессиональной жизни музыка неизменно была для меня гораздо большим, чем фоновый саундтрек. Как и любому другому хирургу, для поддержания навыков и техники мне приходится оперировать довольно часто, и, в отличие от моих занятий на флейте, это не какой-то четко отлаженный процесс, которому я ежедневно посвящаю пару часов. Вместе с тем игра на флейте, вне всякого сомнения, помогла мне развить и усовершенствовать необходимые для работы моторные навыки: ловкость рук и точность прикосновений. Я абсолютно убежден, что усердное обучение игре на флейте в детстве усовершенствовало не только мои навыки владения этим инструментом, но и сделало меня куда более талантливым хирургом. Техническая составляющая — все эти гаммы и арпеджио — и по сей день не утратила для меня своей огромной значимости. Я по-прежнему исполняю их вечером перед операцией, и когда занимаюсь микрохирургией и накладываю швы, мои руки выполняют команды мозга более резво и эффективно, чем если бы я просто просидел весь вечер на диване перед телевизором.
Подобно талантливым музыкантам, хирургам нужно использовать свои руки максимально эффективно. В начале своей хирургической карьеры я был поражен тому, что некоторые из хирургов-консультантов, под чьим началом я проходил практику, казалось, никогда никуда не спешили, выглядели всегда с виду расслабленными, а движения их рук и пальцев были чрезвычайно ловкими и изящными. Теперь же, когда я сам занимаюсь обучением молодых хирургов, я всегда подчеркиваю, что в ходе операции важнее всего не скорость, а экономичность используемых движений, чтобы создавалось впечатление легкости и непринужденности всех действий.
Лучшим комплиментом для хирурга являются слова: «Казалось, ты совершенно не торопился, однако справился всего за двадцать минут». Во время недавней операции я услышал, как один из студентов, наблюдая, как мы со старшим ординатором сшивали кровеносные сосуды, прошептал своему однокурснику: «Это настоящее волшебство!» Секрет в том, чтобы думать на несколько шагов вперед: не торопиться, а просто следить за тем, чтобы каждое движение было как можно более эффективным. Я не утверждаю, что абсолютно каждое движение должно быть отточенным и никакой избыточности быть не может, однако нужно стремиться сводить это к минимуму. Это сродни тому, как игрок в бильярд планирует сразу три-четыре последовательных удара, или шахматный гроссмейстер за несколько ходов до поставленного в итоге мата уже представляет, как именно он к нему придет. Со стороны должно казаться, что оперировать проще простого. Если же складывается впечатление, что операция дается с трудом, то, скорее всего, она попросту не была должным образом спланирована. Кроме того, это самый лучший способ свести к минимуму трудности и сократить время проведения операции, что очень важно с точки зрения результативности лечения пациентов, которая оценивается по показателям приживаемости свободных лоскутов (пересаженных тканей), полному заживлению ран, низкому уровню осложнений и, разумеется, выживанию. Чем меньше времени пациент проведет под анестезией и ножом хирурга, тем более быстрым и полным будет его восстановление после операции.
* * *
Когда с приготовлениями покончено, все члены хирургической бригады надели перчатки, шапочки и операционные костюмы, а хирург и операционные медсестры обработали руки, все присутствующие становятся словно безликими, и лишь глаза виднеются через «хирургические почтовые ящики» — пространство между маской и шапочкой. Персонал, который проходит перед операцией стерильную обработку, также надевает обычные или защитные очки, чтобы избежать попадания в глаза струйки крови или какой-то другой физиологической жидкости. Меня частенько поражало, насколько эффективно хирургической бригаде удается общаться между собой одними глазами, особенно когда требуются какие-то срочные действия во внештатной ситуации. Брошенный прищуренный взгляд, округлившиеся глаза, даже приглушенный вздох под маской способны стать весьма убедительным сигналом в оживленной и возбужденной атмосфере, царящей в самый разгар операции.
Во время операции вся команда врачей одета одинаково, а лица скрыты шапочкой и маской. Со стороны невозможно разобрать, кто есть кто.
Так как весь персонал одет совершенно одинаково, то упомянутым мной ранее посетителям — студентам-медикам, зарубежным гостям, персоналу компаний, производящих хирургическое оборудование, которые не проходят санитарную обработку и наблюдают за происходящим, расположившись по периметру операционной, либо из смотровой галереи, если такая есть, — порой крайне сложно разобраться, кто есть кто и кто кому подчиняется. Единственное, что может дать им подсказку, — это виднеющаяся из-под шапочки проседь, либо скорость, с которой хирурги накладывают швы, поскольку консультанты, уверенные в своих навыках благодаря годам обучения и практики за плечами, как правило, делают это быстрее и аккуратнее, чем ординаторы. Кроме того, подносы с хирургическими инструментами, подготовленными для использования, могут показаться посетителям странными и даже пугающими на вид: ряды костных пил, коловоротов и ретракторов больше напоминают средневековые орудия пыток, чем инструменты, призванные спасать жизни.
Когда пациента доставляют из палаты, мы проводим окончательное подтверждение его данных, а также процедур, которые должны быть выполнены, — это последний этап процесса тройной проверки, призванной не допустить ошибок с пациентом или операцией, которую требуется ему провести. В прошлом подобные ошибки, когда пациентов путали между собой или, например, оперировали левую руку вместо правой, изредка случались в больницах. Чтобы исключить подобное, и нужна столь скрупулезная система проверок.
После того как пациент погружается в анестезию, мы размещаем артериальный катетер на его запястье, периферийные венозные катетеры у него на руках и центральный венозный катетер у основания шеи. Эти катетеры позволяют нам проводить точные измерения давления прямо в артерии с каждым ударом сердца, а также служат надежным способом введения медикаментов и жидкостей. Кроме того, проводится интубация [Введение эндотрахеальной трубки в трахею.], обеспечивающая проходимость дыхательных путей, а в мочевой пузырь устанавливается мочевой катетер для измерения диуреза с целью контроля функции почек.
Затем находящегося без сознания пациента завозят на каталке в операционную и аккуратно размещают на операционном столе. Это сложный командный маневр, требующий огромной осторожности, чтобы не сместить многочисленные трубки и катетеры, поддерживающие в нем жизнь. Для сохранения тепла под пациента кладут поролоновое покрывало, а для удобства и неподвижности в местах соприкосновения тела с поверхностью стола размещают гелевые пакеты. Все тело обогревается с помощью системы «Bair Hugger» [Конвекционная система регулирования температуры.], поскольку под анестезией пациенты не могут регулировать температуру своего тела, а при ее падении всего на один градус риск инфекции удваивается. Система «Bair Hugger» состоит из одноразового одеяла с микроскопическими отверстиями, через которые подается подогретый воздух, она предназначена для предотвращения гипотермии и других осложнений в ходе операции, таких как повышенный риск инфекционного заражения и чрезмерная кровопотеря. Кроме того, тело пациента покрывается стерильной хирургической простыней синего цвета, удерживаемой на месте стальными хирургическими зажимами, и лишь операционное поле остается обнаженным. Многие хирурги говорят, что предпочитают накрывать на время операции своим пациентам лица, чтобы избавить себя от постоянного напоминания о том, что перед ними живой человек, сделав операцию обезличенной и нейтральной, однако в челюстно-лицевой хирургии мы, разумеется, подобной роскоши лишены.
