Я вспоминаю про тысячи больных беженцев в перенаселенном лагере.

— Ладно. Я понимаю, что все это может быть весьма полезно. В конце концов, доктора будут не нужны. Оно и к лучшему. Я докторам не больно-то верю. Особенно таким, как вы.

Г-Х улыбается:

— Вот именно. Ты, Макс, похоже, все схватываешь на лету. Когда начнется апокалипсис, докторов не будет. Как не будет ни больниц, ни поликлиник. Каждый останется один на один с темными силами природы. У которых будет только одна задача — истребить человечество. Ты понимаешь, Макс, что я имею в виду? Дай приведу тебе еще один примерчик.

И он хватает со стола нож для разрезания мяса.

16

Не дав мне опомниться, профессор Гюнтер-Хаген оттяпывает себе половину левого мизинца. Да-да, вы не ослышались — он самому себе отчекрыжил палец.

Ангел верещит, я ору, и даже сам этот сумасшедший вопит от боли. Потом он приходит в себя и рычит:

— Дети, не беспокойтесь, мои биологические восстановительные системы активизировали действие стволовых клеток, [Стволовые клетки — недифференцированные (незрелые) клетки, имеющиеся во всех многоклеточных организмах. Стволовые клетки способны самообновляться, делиться и превращаться в клетки различных органов и тканей. Благодаря им может осуществляться обновление и восстановление тканей и органов.] и я могу приставить палец на место. — Сморщившись, он прижал отрубленный мизинец обратно на место. — Или — что еще более невероятно, — если вы останетесь здесь на несколько дней, вы увидите, что на месте отрубленного у меня отрастет новый палец.

— Вот это да! — только и могу выдохнуть я.

Дилан смотрит на все это чуть ли не со скукой. Видно, заново отрастающие конечности для него привычное дело, и там, откуда он явился, это происходит на каждом шагу.

Минуту спустя доктор поднимает левую руку и как ни в чем не бывало шевелит всей пятерней. Этот псих начинает меня всерьез беспокоить, и я осторожно принимаюсь пятиться к двери, пока ему не пришло в голову ринуться со шприцом или ножом на меня или Ангела.

Глаза у Ангела сияют от возбуждения. Вечно ей нужны острые ощущения. Вот в чем наша противоположность.

— О'кей, все понятно. Но как-то мне все это кажется не слишком правдоподобным. Зато чересчур подозрительно.

— Это почему же? — Г-Х с удовлетворением исследует свой заново приросший палец.

— Да потому что вы показали нам действие некоей супер-мега-мощной реакции. Если она может в одну секунду убить вирус, она и вас в одну секунду убить может? Случайно… Или не получится ли так, что вместо пальца у вас отрастет, скажем… ухо? Или звериный коготь?

Профессор нетерпеливо замахал руками:

— Конечно, есть еще всякие мелочи. Кое-что еще придется слегка усовершенствовать. Сверхактивный самоиммунный процесс — вещь рискованная. Ну… и другие есть тонкости. Не беспокойся, мы над ними работаем. А пока фармакология вполне справляется с побочными эффектами. Главное, как только мы разберемся со всякой несущественной мелочовкой, человечеству откроется мир небывалых возможностей.

«И невообразимого хаоса», — добавляю я про себя.

— Когда наступит апокалипсис, люди, возможно, снова будут жить в пещерах, — не может угомониться Г-Х. — За нами будут охотиться мутанты-людоеды. Мы даже представить себе не можем, что может тогда случиться. Человечеству необходима будет любая возможная защита, придется использовать все ресурсы, любой внутренний потенциал. Вот, Макс, что самое важное. Запомни, именно ВНУТРЕННИЙ потенциал. Спасение человека в его собственных внутренних возможностях.

Он буквально впивается в меня глазами. Скажите мне на милость, что во мне, как магнитом, притягивает каждого алчущего власти психа?

— Повторяю тебе еще раз: самое главное — собственные внутренние возможности. Ты и твоя стая можете летать. У вас масса природных дарований. Дилан тоже богато одарен, иначе, чем вы, но ничуть не меньше. Но от способности организма к самовосстановлению в самом ближайшем будущем будет зависеть вопрос жизни и смерти.

— Вот это да! — снова повторяю я. При любых других обстоятельствах я бы отпустила какую-нибудь колкость, но, честно признаюсь, в присутствии этого Полотняного я уже давно начала сильно нервничать. И беда в том, что в какой-то степени я даже согласна с его безумными выкладками. Вот и пусть понимает меня как хочет.

— Все это очень интересно. Только не вижу, при чем тут я? При чем тут моя стая?

Профессор Г-Х расправил плечи:

— Я пригласил вас сюда, чтобы официально предложить и обсудить с вами возможности взаимовыгодного партнерства. Подумай: ты, стая, я, мои компании и Дилан. Ваши природные данные и высвобожденные мной из оков невежества силы науки спасут человечество.

— Что, будем действовать с ним заодно? — спрашивает Ангел.

— Нет, не будем, — жестко отвечаю я ей, но, похоже, она полностью игнорирует мой настороженный тон и предупреждающий взгляд.

Я снова продвигаюсь к выходу.

— Вы шестеро — самая успешная когда-либо созданная рекомбинантная форма жизни, — искренне продолжает Г-Х и, махнув в сторону Дилана, гордо добавляет, — по крайней мере, до недавнего времени.

Вот хвастун! Хотя бы у Дилана хватает скромности покраснеть и смутиться.

— Научные разработки моих компаний — самые передовые в мире. Объединив усилия, мы сможем выполнить великую миссию по спасению человечества.

Круто развернувшись, оказываюсь с ним лицом к лицу. Откуда у него информация о моей миссии? Как он про нее разнюхал?

— Простите. Спасибо за предложение, но мы действуем самостоятельно. — Я чувствую на себе пристальный взгляд Дилана и его напряженное внимание к Г-Х.

— Кстати, спасибо за завтрак, — подвожу я итог «встречи на высшем уровне». — Царское угощение. И ваши научные достижения тоже очень впечатляют. Но я не думаю, что мы для вас подходящие партнеры.

О-о-о!.. Согласитесь, что мой ответ — высший пилотаж дипломатии. Ничего более высокохудожественного я за всю жизнь не произносила.

— Мы не прощаемся, Макс. Так и запомни, не прощаемся, — несется мне вдогонку голос доктора. — Считай, что окончательного ответа ты мне еще не дала.

17

Не помню, говорила я про то, как я ненавижу шприцы и иглы? Это у меня наследие тяжелого лабораторного детства. По сравнению со шприцом сегодняшний нож для мяса — просто детские игрушки.

Мысли по-прежнему лихорадочно крутятся в мозгу. Выдирая ноги из песка и мертвой хваткой вцепившись в руку Ангела, я направляюсь обратно в лагерь. Ангел насилу за мной поспевает. От несусветной жары трудно дышать.

Мне очень хочется помочь КППБ, но, похоже, Матери Терезы из меня не получится. Неожиданно оказалось, что оставаться здесь дольше стае опасно. Суди сам, мой дорогой читатель. Предсказания Ангела — это раз. Глупости, которые Голос несет про Дилана, — два. Потом еще Чу и беженцы, бесследно пропавшие среди ночи. А теперь этот профессор Ханс с его безумным пристрастием к ножам и шприцам с незнамо какими патогенными препаратами. Не многовато ли? На мой взгляд, больше чем достаточно, чтобы наша гуманитарная миссия обернулась настоящим кошмаром.

Не разумнее ли отсюда убраться подобру-поздорову? Подальше от доктора. И поскорее.

— Как тебе понравился Дилан? — спрашивает Ангел.

— Тряпка! — Я стараюсь не думать о Дилане. Не стоит Ангелу читать мои мысли о нем.

— А может, нам лучше остаться и помочь ему?

— Помочь в чем?

— Помочь поучиться. Он ведь новенький. И у него никого нет. Не думаю, что этот доктор Ханс научит его чему-нибудь путному. Мы, по крайней мере, друг на друга положиться можем. — Она робко мне улыбается.

Останавливаюсь и поворачиваю ее к себе лицом.

— Считаешь, что можем? — Я в упор смотрю в ее голубые невинные глаза. Ее улыбка мгновенно увяла. — Ты уверена, что никто из наших не держит камень за пазухой?

Ангел понуро молчит. Вот и наша потрепанная палатка. Перед ней стоит Газзи и машет нам рукой. Я припустила вперед и знаками показываю, чтобы все собирались внутри. На жаре в нейлоновой духоте долго не высидишь, но я постараюсь высказаться побыстрее.

— Итак, начнем с самого главного. — Я вываливаю из карманов смятые листики бекона, сплющенные булочки, маффины, раздавленные фрукты, короче, все, что я затолкала в свои бездонные карманы. Задним числом понимаю, что с яичницей я погорячилась, но ребята набросились на еду, как шакалы. Моей изголодавшейся стае не до гигиенических изысков. Газзи, набив рот беконом, постанывает от наслаждения.

— Теперь послушайте. Пора сматывать удочки. Быстро собирайтесь, а я пойду договорюсь с Патриком. Скажу ему, что мы отчаливаем. Берем отсюда на север и северо-восток. Окажемся в Италии. Из Италии — в Ирландию, а оттуда в Нью-Йорк. С маршрутом согласны?

Они недоуменно на меня смотрят.

— Я все объясню по дороге. Но нам надо отсюда сматываться. И поскорее. — Я резко оглядываюсь через плечо. Как будто доктор Г-Х вот-вот просунет голову в нашу палатку.

— Но мы же должны здесь беженцам помогать, — пытается возразить мне Надж, с сожалением облизывая пальцы.

— Мы помогли. Нас сфотографировали для прессы. — Я уже засовываю свои шмотки в рюкзак. — От того, что мы останемся, большого проку не будет.

— А мы опять летим на КППБешное задание? — продолжает допытываться Надж.

— Нет. Пора отдохнуть. Мы направляемся… направляемся… в новое незнакомое место.

Клык смотрит на меня и широко улыбается. Время открыть наш секрет.

— Пора возвращаться домой.

Книга вторая

Дом. Место, где разбиваются сердца

18

Прошло меньше недели. Жизнь переменилась. Игги хлопочет на кухне, стряпает нам обед из настоящих продуктов, которые мы притащили из настоящего магазина. Он вырастает в дверях в высоченном поварском колпаке и громадных рукавицах для духовки:

— Эй, стая! Обед готов.

Газзи первым рванул к столу:

— Ура! Лазанья!

Я стою у открытого окна и смотрю, как потрясающий закат заливает каньон кроваво-красным светом. Мы дома в Колорадо. Здесь мы жили в послеконурный период нашей жизни, но до наступления эры спасения человечества. Она началась с того, что наш старый дом взорвали ирейзеры и мы пустились в бега. Но все это случилось уже давным-давно, чуть ли не год назад. Этот дом новый. Его, совсем близко от старого, в благодарность за нашу помощь в Антарктике и на Гавайях, отстроила нам КППБ. Как же, оказывается, я скучала по здешним горным вершинам и ущельям. Примерно пять лет назад Джеб украл нас из Школы и привел сюда, чтоб спасти от психованных генетиков. Надеюсь, новый полотняный знакомый, профессор Гюнтер-Хаген, нас здесь не достанет. Нечего сюжет по кругу гонять: таких, как он, мы уже проходили.

В ноги мне тычется маленькая черная голова. Смотрю вниз и вижу, как радостно улыбается мне Тотал. Опускаюсь на колени и крепко обнимаю лохматого скотти:

— Что, хорошо вам с мамой жилось?

— Классно, — говорит Тотал. — Я помогал ей в клинике. Акела очень мои занятия одобряла.

Короткое объяснение для тех, кто пока не в курсе.

Во-первых, моя мама ветеринар. Это ее работа. А кроме того, она решает глобальные мировые проблемы. Для чего она создала партию КППБ — Коалицию по Прекращению Безумия. Про Тотала вы тоже не ослышались. Он действительно говорит. Генетически усовершенствованным собакам, случается, выпадает «говорящий» ген. И, наконец, Акела — подружка Тотала. Точнее, его горячо любимая лайка-маламутка. Не говорящая, а вполне нормальная. Мы встретили ее в Антарктике на нашем первом полученном от КППБ задании. Они с Тоталом парочка — нарочно не придумаешь. Но главное, они счастливы.

— Маме помогал? Не может быть! А что делал?

Тотал выпятил колесом грудь:

— Консультировал пациентов. Мой дар говорить с ними на одном языке оказался просто незаменим.

— Еще бы. Пошли, пока Газзи не съел всю лазанью.

— Пошли, я страшно голоден. Слышишь, как в животе урчит? — Тотал повел черным блестящим носом, и мы оба затрусили к кухне, откуда вырываются и щекочут наши носы умопомрачительные ароматы.

Клык садится рядом со мной, и мы незаметно под столом переплетаем ноги. А Тотал прыгает на стул между Клыком и Надж.

От первого же куска лазаньи я забываю обо всем на свете. Это не лазанья, а настоящая амброзия. Если, конечно, бывает амброзия с перцем, сыром и остреньким соусом. По Иггиному рецепту.

Счастливыми глазами смотрю на мою семью. Все мы шестеро дома. Все вместе. А теперь еще с нами Тотал с Акелой. Никаких тебе тут врагов. Никаких полотняных профессоров. И Клык здесь в безопасности. И никаких Диланов. Благодать — да и только.

Долго такое продлиться не может. Это я по опыту знаю.

19

Ночной ветер шелестит занавеской на окне. Лежу и смотрю в потолок. Меня мучают тяжелые воспоминания.

О том, как мы жили здесь раньше, о том, как Джеб научил нас всему, что мы только ни умеем, а затем внезапно исчез, и мы думали, он умер. Как потом мы два года жили сами по себе, пока не появились ирейзеры, помесь человека и волка. Они напали на нас, разорили наш дом и похитили Ангела. Теперь мы вернулись в Колорадо. Но мне беспокойно. У меня все время такое чувство, что за мной днем и ночью кто-то следит. Этот кто-то и сейчас наблюдает за мной в ночной телескоп.

Я потрясла головой. Нет. Это просто моя паранойя. Надо ее стряхнуть. Необходимо любой ценой от нее избавиться. Иначе и с ума сойти недолго.

Будто нарочно, ровно в этот момент раздался какой-то шорох. Кто-то царапается снаружи. Выскочив из-под одеяла, подползаю к окну и осторожно высовываю нос из-под подоконника.

Никого. Небо чистое. Никто не карабкается по стене вверх, никто не спускается с крыши.

Но звук повторяется. Где-то совсем близко. Дыхание у меня учащается, и руки сами собой сжимаются в кулаки. И тут я вижу, что ручка двери начинает поворачиваться. Медленно-медленно. Вот черт!

Все тело напряглось — я готова к прыжку. В щель двери просовывается рука и осторожно открывает ее все шире и шире. Крик застывает у меня в горле. Это не рука. Это лапа ирейзера. Громадная, волосатая, с острыми длинными когтями. Вот такие же когти оставили у меня на ноге глубокие шрамы. Их до сих пор хорошо видно. Передвинувшись поближе к двери, я притаилась за письменным столом.

Темная лохматая голова просовывается в дверь. Я бросаюсь вперед и… замираю.

— Клык, — шепчу я. — Ты?

Мои глаза скользят вниз к его руке. Рука как рука. Никаких когтей.

— Прости. Я хотел осторожно. Чтобы тебя не напугать.

Я плюхнулась на кровать. Сердце колотится как сумасшедшее.

— Ты что? — Клык бесшумно закрывает дверь и садится рядом со мной. — Что ты такая бледная? Как будто привидение увидела.

Лишившись дара речи, я только трясу головой.

— Ты почему не спишь? — шепчет Клык и берет мою руку своей не-лапой.

Я пожала плечами:

— Бессонница. Мне все кажется, что за нами следят. Постоянно.

— Думаешь, Г-Х пронюхал, где мы?

— Не знаю. Он меня предупреждал. Сказал, что еще добьется от меня окончательного ответа. У меня такое чувство, что он вот-вот снова объявится и начнет выколачивать из меня согласие с ним работать.

— Через мой труп, — говорит Клык, и я дергаюсь, как под током.

Мне хочется сказать ему, чтобы он лучше меня поберег. Что не стоит больше про «его труп» всуе упоминать. Но я смолчала и вместо этого продолжаю:

— И еще я все время думаю про Жанет. Он ведь над ней экспериментировал. Это точно. А значит, он над любым беженцем в том лагере может эксперименты ставить. И Чу тоже как-то в этом во всем завязан. Я видела, как он, по его выражению, «образцы собирал». Ночью. В палатке первой помощи. Это просто нацизм какой-то. Подумай, что если в лагере начнется эпидемия какого-нибудь из вирусов Полотняного?

— Да уж. Мало не покажется… — соглашается со мной Клык.

— Но это не все. Клык, там ведь люди в безвыходном положении. Они за миску баланды на все согласятся. А сколько там детей-сирот? Кто их хватится, если что-нибудь с ними случится?

— Думаешь, нам надо туда вернуться?

— Нет! — Я как-то слишком поторопилась с ответом. — Думаешь, я не понимаю, что я размазня? То в Матери Терезы записываюсь, то в кусты ухожу, лишь бы меня не трогали. Я имею в виду, нас не трогали. — Клык кивает, а я вздыхаю. — Я понятия не имею, как тем беженцам помочь можно. Этот Полотняный — гениальный злодей. Большинство из тех, с кем мы доселе имели дело, злодеи, но не гениальные. А этот из тех, чей гений может весь мир уничтожить. Убей меня бог, не пойму, как с ним совладать?

— Может, сообщить о нем КППБ? Или президенту? Или давай в «Нью-Йорк Таймс» о нем напишем?

— Не знаю. Я всю неделю только об этом и думаю. Каких только вариантов не перебрала. Знаешь, как я от всего этого устала. — Я и вправду чувствую, что силы у меня на исходе. — А ты чего пришел-то?

Длинная челка упала Клыку на глаза.

— Да так, проведать… Как ты… Видно же, как ты себя накручиваешь.

— Наверное, накручиваю. Я просто совсем запуталась. Что делать — не знаю, и как понять, что делать, — тоже не знаю.

— Поймешь. Оно само придет. — В голосе Клыка слышна абсолютная уверенность. — Ты лучше пока спи. А я тут посижу, пока ты не заснешь. Ладно?

— Посиди. Это мне здорово поможет. Мне с тобой всегда спокойно.

Сворачиваюсь калачиком и натягиваю на себя одеяло. Клык сидит рядом, держит меня за руку и гладит спину между крыльев.