— Значит, ищем карту.

Мы принялись рыться в свалке барахла — после шторма она стала еще больше, потому что во время качки со стола, стен и полок попадала куча всего, — и где-то через час на меня снизошло озарение. Я решительно повернулся к Бек.

(Да нет, Бек, не «озверение», а «озарение». Ты же знаешь, как я выгляжу, когда у меня озарение!) (Так-то лучше.)

— Надо посмотреть в Той Комнате, — прошептал я.

— Нельзя, — тоже шепотом ответила Бек. — Она заперта.

— Значит, надо найти Ключ от Той Комнаты.

Да, когда мы говорим о Той Комнате или о Ключе от Той Комнаты, то даже голосом показываем заглавные буквы. Дело в том, что вход в Ту Комнату нам Строго Воспрещен. И еще там стоит толстенная стальная дверь с толстым засовом на замке, прямо как в банковском хранилище для ценностей. Или в Форт-Ноксе. В Той Комнате мама с папой держали все самое секретное. Карты с кладами. Планы дальнейших поисков. Информацию о дилерах и посредниках, связанных с музеями.

Нам, конечно, это все пригодилось бы. Но у меня были и другие причины для того, чтобы нарушить один из самых строгих родительских запретов и проникнуть в Ту Комнату.

— Слушай, Бек! Я тебе кое-что скажу, только пообещай, что не подумаешь, будто я сумасшедший.

— Извини — я всегда так думала.

Ну, я не стал с ней церемониться и вывалил:

— А вдруг там наш папа? Живой.

Глава 5

— Ты шутишь, да?

Вообще-то, я надеялся на совсем другую реакцию.

— Я не шучу, Бек, — сказал я.

Мы спустились в самый низ и двинулись в сторону носа.

Та Комната была крайней из всех. Мы встали перед Дверью и уставились на Замок.

— Вдруг папа зашел туда, когда был шторм, ну, чтобы спрятать какие-нибудь особо важные документы или запереть карту сокровищ в герметичный ящик, а тут волна в борт как даст, с полки что-нибудь упало — бац! — папе по затылку, и он остался лежать без сознания.

— Ты серьезно? — только и спросила Бек.

— Но ведь такое может быть.

— Так почему мы его не видели, а? Очнись, Бик! Мы же тут и стояли, помнишь? Если нет, я тебе напомню. — И она изобразила бульканье и плюханье, а потом сделала вид, что у нее вода в горле. — Мы стояли по шею в воде, и я что-то не припомню, чтобы папа плыл мимо. А по-другому он бы до Той Комнаты не добрался.

— Ну, вы же не все время торчали здесь. Может, папа залез через потайной люк с палубы.

А, да, я же вам, кажется, не говорил: на «Потеряшке «есть целая куча разных потайных люков, секретных дверей и тайников. Когда вокруг рыщут пираты, а ты как раз поднимаешь со дна моря сокровище, полезно иметь какое-нибудь местечко, где можно спрятать драгоценный груз. Вот, посмотрите на рисунок. Конечно, Бек не стала рисовать все тайники, пустотелые мачты и секретные проходы в точности — иначе какие же они тогда секретные? — но общее представление получить можно.

Впрочем, когда я выложил свои соображения насчет папиного тайного проникновения в трюм через секретную дверь, у Бек в глазах зажегся нехороший огонек. Стало ясно: начинается Близнецовая тирада, раунд номер 426.

— Не выдумывай, Бикфорд! Папа погиб!

— Нет, Ребекка! Он в Той Комнате!

— Этого. Не. Может. Быть.

— Может.

— Ага, ага. Добро пожаловать в реальность, Бик! «Может», ха!

— Спорю на что угодно — он там! Упал и лежит.

— Он погиб, Бик.

— Нет, это тебе только так кажется!

— Потому и кажется, что погиб!

— Он, наверное, голодный, пить хочет…

— Нет!

— А вот и да! Надо сделать ему сэндвич. Или принести белковый коктейль.

— Бикфорд, он ни есть, ни пить не будет. Он погиб, умер! А мертвые, знаешь ли, имеют одно удобное свойство: не едят, не пьют и посуду не моют!

— Ребекка! Ну почему ты такая жестокая и бессердечная!

— А почему ты такой слюнтяй!

— Потому что у меня сердце есть!

— То-то я гляжу, до мозгов оно кровь не докачивает. Тук-тук, кто-нибудь дома?

— Ну, прости, миссис Спок. Не все ж такие суперлогичные.

— Ладно, буду просто логичной.

— Правда?

— Да.

— Ну ладно.

— Договорились.

Ну вот — двадцать секунд, и готово.

— Извини, — сказал я.

— И ты меня, — сказала Бек.

— А передо мной кто будет извиняться? — поинтересовалась Шторм, выкатываясь из каюты (она у них общая с Бек). — Я вообще-то собиралась вздремнуть.

— А я думала, ты составляешь список имеющейся провизии, — удивилась Бек.

— На это мне хватило двадцати секунд. У нас там примерно ноль без палочки. Вот я и решила вздремнуть. А вы меня разбудили. И что вы тут делаете?

— Нам нужно проникнуть в Ту Комнату, — сказал я.

— Зачем?

— Чтобы достать папину карту и узнать, где на Каймановых островах спрятаны сокровища.

Шторм пожевала губами, став похожей на рыбу, и задумалась на несколько секунд.

— Годится, — сказала она и, позевывая и почесывая зад, развернулась и зашаркала обратно в каюту.

— Ну, так, — сказал я, обращаясь к Бек. — Если бы на месте папы была ты, куда бы ты спрятала ключ?

Ответить Бек не успела. Из каюты выкатилась Шторм. В руках у нее был заводной будильник. Взмахнув рукой, Шторм шмякнула будильником о стену, покрытую деревянными панелями (я вам о них рассказывал). Стекло рассыпалось на части. Во все стороны полетели винтики и пружинки.

На пол упал медный ключ.

Глава 6

Сразу стало ясно, что я ошибся.

Когда мы вошли в Ту Комнату, на полу никто не лежал без сознания и жаждой не мучился. (Обслуживание в номерах? Отмените заказ на сэндвичи и освежающие напитки.)

В каюте не было окон, и здесь царила темнота. Было так темно, что Бек даже сняла свои 3D-оч-ки (на время). И все же, хоть мы и видели одну только вязкую темноту, нам сразу стало ясно: вот Та Комната, где мама с папой хранили все самое ценное, что касалось охоты за сокровищами.

Я нащупал выключатель и включил свет.

— Ого! — сказали мы хором.

— С ума сойти, — добавил я.

В тусклом свете лампы проступали стены, увешанные пробковыми досками. А к доскам были приколоты многочисленные распечатки, фотографии и карты.

— Это та икона трехсотлетней давности, которую мы вернули в православную церковь на Кипре, когда мама еще не пропала, — сказала Бек, показывая на фотографию. — А вот благодарственное письмо от епископа Неаполя.

— А это эфесы и ножны средневековых мечей, мы их подняли у побережья Англии, — откликнулся я, рассматривая фотографии, висящие на противоположной стене.

Под увешанными бумажками досками стояли низкие шкафы. Вместо стекла в дверцах у них была мелкая сетка. В шкафах хранились бесценные произведения искусства, артефакты и антиквариат. Керамика доколумбовой эпохи. Древнее оружие. Толстопузенькие нефритовые будды. Растрескавшийся глиняный горшок, полный серебряных монет. Медная курильница в виде индуистской богини.

В углу сразу за дверью нашелся даже золотой египетский саркофаг с изображенной на нем бычьей головой.

Бек рассматривала карту, висевшую на стене за шкафами.

— Здесь ни сантиметра свободного, — заметила Бек. — А карта занимает полстены. Зачем она тут?

Это была простенькая рулонная карта Северной и Центральной Америки, карта, которая была бы уместна в школьном классе. Никаких пометок на ней не было. Каймановы острова выглядели едва различимым пятнышком к югу от Кубы.

— И вот еще, погляди, — сказал я, показывая на исписанный от руки листок, лежавший у мамы с папой на столе, под стеклом.

— Ну и что? — сказала Бек. — Это просто десять самых ценных утраченных сокровищ в мире. Ты что, не слушал? Мама рассказывала про них на уроках географии.

— А, ну, помню. Но это же не просто список, Бек. Видишь, написано: «Найти». Мама с папой собирались все это когда-нибудь отыскать.

Бек пожала плечами.

— Наверное, придумывали, откуда им взять денег, чтобы отправить в колледж аж четверых детей.

— Мы ведь вроде бы не хотели ни в какой колледж, — напомнил я ей.

— Говори за себя, — отрезала Бек и, в последний раз равнодушно взглянув на найденный мною странный список, отошла и стала разглядывать стену позади стола. Полстены занимала карта, а вторую половину — фотографии и распечатанные изображения разных произведений искусства — картин, статуй, керамики. Бек больше всего интересовали картины.

— Это Ренуар, — сказала она, показывая на одну из картин. Она все это знает, потому что стоит нам попасть в большой город, как она тут же идет в музей и бродит там до самого отплытия. Она у нас семейный художник все-таки. — Это Мане. А это — Моне.

— Как их различить, напомни, а?

— Если картина написана маленькими мазками — значит, Моне. А если изображены пухленькие парижанки — тогда Мане.

— А, точно.

— Вот это — Дега. Рядом с ним — Сезанн. И Гоген. Вот Пикассо. И Ван Гог — только эта картина давно утеряна.

— Ты что, думаешь, мама с папой собирались все это добыть?

— Ну, тогда им пришлось бы красть из музеев. Ого! Может, они это затем сюда и повесили, — с этими словами Бек постучала по черно-белой фотографии улыбающегося гангстера в старомодной шляпе. Изо рта у гангстера торчала сигара. — Чтобы мы не вздумали охотиться за этими сокровищами.