Отец слишком спешил, чтобы проанализировать ситуацию как следует, поэтому доверился чутью:

— Быстро одевайся. Я скажу маме, что ты едешь со мной, и умолчу о том, что вы следили за каким-то подозрительным человеком. Разберемся с этим позже.

— Хорошая мысль, — одобрил я. — Хотя на самом деле нам вообще не требуется рассказывать ей об этом, ведь так?

Днем мы доехали бы от дома до музея минут за тридцать пять, но по пустым улицам домчались за двадцать. Этого времени мне как раз хватило, чтобы рассказать папе все, что я знал о человеке в кедах «Европа».

Отец затормозил, повернув на авеню Конституции, и впереди показалось здание музея.

— Там сейчас начнется полная неразбериха, — заметил он.

Подъехав ближе, мы увидели офицеров охраны, которые устанавливали деревянные заграждения поперек тротуаров, и съемочные группы новостных служб, выгружавшие камеры и прочее оснащение из грузовичков. Все расцвечивали красные и синие огни полицейских машин, заполонивших улицу.

К подземному паркингу было не подобраться, поэтому мы оставили автомобиль напротив Смитсоновского музея естественной истории и отправились дальше пешком.

На пропускном пункте отец сунул охране удостоверение, и мы зашагали по массивным ступенькам вверх, ко входу.

— Ищут улики, — заметил он, кивком головы указывая на копов, которые светили фонариками в кусты перед зданием.

Происходящее казалось абсурдом.

Мы зашли в центральную ротонду, и первым делом я увидел там пару детективов, опрашивающих уборщиков. Те нервничали так, словно гигантские колонны вокруг них были решетками камеры предварительного заключения.

— По-твоему, они свидетели или подозреваемые? — спросил я.

Отец лишь пожал плечами:

— Хороший вопрос.

По дороге я оглянулся через плечо, пытаясь оценить ситуацию. Обычно дневной свет создавал в коридоре яркую солнечную атмосферу. Но сейчас здесь царил жутковатый сумрак, а некоторые углы были совершенно темными.

Мы остановились, чтобы заглянуть в зал с табличкой «Импрессионизм/Галерея 85», где Маргарет и я видели копииста перед «Женщиной с зонтиком». Однако вход перегораживала ярко-желтая полицейская лента. Внутри оперативная бригада исследовала большой участок стены, где прежде висела картина.

— Ого, — сказал папа, увидев пустое место. — Ничего себе!

— Что пропало? — спросил я.

— «Ребенок с игрушками», — ответил он. — Ренуар.

— Невероятно, — выдохнул я.

В соседней галерее было еще оживленнее.

— Две другие картины похитили оттуда, — сказал отец. — «Урок танцев» Дега и «Девушка в белом» Ван Гога.

— Ренуар, Дега и Ван Гог, — я покачал головой. — Этот парень на ерунду не разменивается.

— Да уж, — сказал отец.

На лифте мы спустились под землю, на минус третий этаж, где располагался офис службы безопасности. Мрамор и песчаник придавали музею сходство с древнеримским храмом, но интерьер помещения безопасников словно скопировали из научно-фантастического кино. Мебель была из черной кожи и серебристого металла, а стены чуть ли не сплошь покрывали мониторы, позволявшие наблюдать за всем зданием.

Один мужчина, в стильной черной футболке и черных же джинсах, говорил с английским акцентом по мобильному телефону в углу офиса, другой яростно печатал что-то на центральной компьютерной консоли. Британец старался, чтобы его голос звучал спокойно, но мерил комнату шагами и выглядел каким угодно, но только не спокойным.

— Нет, сэр, у меня все под контролем, — совершенно неубедительно заявил он собеседнику. — Мы с этим разберемся.

Человек за компьютером поднял глаза и увидел моего отца:

— Рад, что ты пришел, Джим.

Он был грузным, с крупным луноподобным лицом. Бледность и круги под глазами создавали впечатление, что этот тип либо толком не спит, либо прячется от солнца. Пиджак на нем перекрутился, галстук съехал набок, и весь он казался помятой развалиной.

— Хочу, чтобы ты просмотрел данные с… — Он оборвал себя на полуслове, заметив меня: — А это кто?

— Эрл, это мой сын Флориан, — сказал папа. — История длинная… В общем…

Продолжить ему не дали: дверь распахнулась, и в помещение ворвались еще двое. Я узнал Сирену Миллер, начальницу службы охраны музея и папиного старинного друга: она приезжала к нам в гости, когда мы только перебрались в Вашингтон. Сейчас ее сопровождал высокий афроамериканец в темно-синем костюме с галстуком в тон — в отличие от Эрла, свежий и подтянутый и, в отличие от Британца, не старавшийся выглядеть спокойным. Он был совершенно спокоен и собран.

— Джим, это специальный агент Маркус Риверс из команды ФБР по расследованию преступлений, связанных с искусством, — представила своего спутника мисс Миллер.

— Рад познакомиться, — отец пожал ему руку.

— А это Джим Бэйтс, — продолжила Сирена. — Он консультирует нас, так что я попросила его о помощи, и… — Как и Эрл, увидев меня, она запнулась: — И он зачем-то привел с собой сына.

Риверс взглянул на меня — скорее с любопытством, чем недовольно, — и повернулся к моему отцу:

— Я бы сказал, наша ситуация — не совсем из серии «Приведем детишек, покажем им нашу работу». Я не прав?

— Прошу прощения, — ответил отец, — но Флориан, похоже, видел нечто… интересное. И, мне кажется, вы должны об этом услышать.

— Интересное? В каком роде?

— Расскажи им, — попросил меня отец. — Настолько точно и конкретно, насколько сможешь.

На меня уставились все. Даже Британец, который уже закончил телефонный разговор. Я робел перед этой компанией, тем более что в ней находился спецагент ФБР. Но, сделав глубокий вдох, приступил к повествованию:

— Примерно четыре недели назад моя подруга Маргарет и я увидели в зале с автопортретом Ван Гога светловолосого туриста. Он спал на диванчике — примерно четверть часа, пока не подошла его жена с младенцем.

Слушатели казались сбитыми с толку, однако меня это не остановило:

— Затем, две недели спустя, мы заметили художника, который копировал картину Моне «Женщина с зонтиком». Он был темноволосым. Одет как типичный студент, изучающий живопись. Совершеннейший хипстер. Учится в Университете Джорджа Вашингтона и живет в общежитии Филиппа Амстердама. Я делаю на этом акцент, потому что в это общежитие не принимают женатых и студентов с детьми. Такие должны жить где-то в других корпусах — я проверил в интернете.

Тут Британец нетерпеливо перебил меня:

— К чему это все? Исчезли предметы искусства на общую сумму в шестьдесят пять миллионов долларов. А мы слушаем детский лепет о каких-то пустяках. У меня только что был крайне неприятный разговор с начальством в Англии, и я заверял, что мы действуем оперативно.

Игнорируя его, я сосредоточился на агенте.

— Спящий отец семейства и художник в галерее — один и тот же человек, — сказал я. — Полностью изменивший внешность.

— Мы что, продолжим слушать это? Серьезно? — спросил Брит. — Каждая упущенная секунда — шанс убраться еще дальше для похитителей!

— Почему ты думаешь, что это один человек? — спросил агент.

— Оба носили кеды «Европа» — это такая марка беговой обуви, которую можно найти только в Восточной Европе. Оба — левши. И на щеках у них совершенно одинаковые шрамы. Я не думаю, что это один человек, — я в этом уверен.

Риверс, очевидно, пока не знал, как к этому отнестись.

— А, и вот еще что, — сказал я. — Два зала, в которых мы его видели и где он провел немало времени, — те самые, из которых только что украли картины.

И тогда агент улыбнулся:

— Что ж. Это действительно похоже на нечто интересное.