Джеймз Стивенз

Горшок золота

...

Под маской легкого смеха Джеймз Стивенз оставался философом — и премудрым, с тех самых пор, как вообще начал писать.

Оливер Сент-Джон Гогарти, поэт, прозаик (Бык Маллиган в «Улиссе» Джойса)
...

Джеймз Стивенз… прирожденный человек искусства, миниатюрный снаружи, но большой внутри, громадный, просторный.

Сэр Алберт Генри Джордж, граф Грей, 9-й генерал-губернатор Канады
...

Ума тебе не занимать, фурор же малозначим,

Ты Лиффи вынудил сиять, зажжешь и десять Темз.

Но без тебя мы как без рук, мы единенья алчем;

О, половина сил Эрин! Ну что случилось, Джеймз?

Джордж Æ Расселл, писатель, поэт, художник, мистик — на отъезд Стивенза в Англию
...

За последние годы мы почтили двух ирландских поэтов — Уильяма Батлера Йейтса и Джеймза Салливэна Старки. Сегодня к ним добавится третий, Джеймз Стивенз, чей гений столь разнообразен, что некоторые критики сравнивают его и с Эсхилом, и с Милтоном, другие же считают, что его дар в основном, если не в главном, — лирический. Когда мнения знатоков так сильно расходятся, что уж говорить о читателе. Оратор растерян: Stat et incertus qua sit sibi. Nescit eundum [Речь идет о беби-буме, возникшем в США в конце 1940-х — начале 1950-х годов. Прим. ред.]. Но одно можно утверждать наверняка: что бы ни решила дальнейшая история о деяниях Джеймза Стивенза, он навеки пребудет среди старших жрецов Муз. В его представлении безмерного — Вечности, Пространства, Силы, — в его картинах Бога, что бродит по опустевшему саду, в его рассказах о том, что Томас ляпнул в пабе о гневе Всевышнего, «он превосходит простое человеческое и становится голосом Духа Поэзии…» Вряд ли необходимо цитировать из «Полубогов», «Дочери поденщицы» и, возможно, знаменитейшей его работы — романа «Горшок золота». Столь выдающемуся человеку полагаются бурные аплодисменты.

Из речи официального оратора Дублинского университета на церемонии торжественного присвоения Стивензу докторской степени по литературе
...

Поэт-балагур с лучезарной звездой под шутовским колпаком.

Шон О’Кейси, драматург, прозаик
...

[Стивенз] мой духовный близнец.

Джеймз Джойс

Что сердце ведает нынче, голова поймет завтра

Предисловие переводчика

Нам, читателям, часто не дает покоя мысль, что мы недостаточно осведомлены или подготовлены для некоторых книг: не очень-то приятно оказаться в компании, где каждая вторая шутка — исключительно для своих, а обсуждаемые приключения происходили задолго до того, как ты к этой компании прибился. Особенно остро это чувствуешь, когда читаешь остроумную и веселую небывальщину — на таком празднике уж совсем не хочется казаться себе глуповатым или посторонним. Мы же в музей воображения пришли — чтобы пережить захватывающее детское приключение, испугаться (но понарошку, не ужасно), посмеяться, восхититься. Ненадолго вернуться домой, короче говоря, — в пространство чуда и свободной фантазии. Если даже здесь чувствовать себя несуразным, где вообще тогда искать человеку читательского прибежища?

Как и почти любой текст, в значительной мере порожденный и напитанный своим временем, роман «Горшок золота», думаю, способен пробуждать в читателе вот эту неприятную робость. Краткая, но феноменально богатая на события эпоха второй половины XIX — начала ХХ века стала в некотором смысле кусочком фрактального узора ирландской истории: в продуктах культуры и искусства, созданных за несколько десятков переломных лет, когда завершился многовековой период соседской колонизации, сосредоточено громадное и богатейшее наследие прошлого. Гробницы неолита, кельтское внедрение, приход святого Патрика, золотой век раннего ирландского христианства, бесчинства викингов и их растворение в местном космосе; нормандское нашествие и первые ренессансы в ирландской словесности, первые беды религиозного противостояния после реформ Генриха VIII; утрата местной аристократии и института покровительства искусствам, непрестанные попытки сохранить и укрепить самобытную ирландскую культуру и литературу вопреки все более жестким карательным законам — и наконец, катастрофа Великого голода, бессилие политических методов борьбы за ирландскую автономию и начало пересоздания нации через культуру.

Вот сколько всего спрессовалось в ирландской литературе рубежа веков, и под бешеным гнетом стольких слоев истории родились поразительные самоцветы. «Горшок золота» — несомненно, такой вот драгоценный камень, и, если продолжать эту метафору, любоваться неповторимыми узорами в самоцвете можно, не имея никакого понятия, где именно эту красоту добыли, какая в тех местах геология с геофизикой и что происходило в те миллионы лет, пока рождалось это чудо. Можно не знать, какие у этого камня практические применения, каков химический состав и алхимический символизм. Если же вам лично особенно интересна физика высоких давлений — или роль самоцветов в индийской астрологии, или традиционная африканская резьба по камню, — можно добавить к своему восприятию такое знание, и камень откроется вам с этой особой стороны. Можно, в принципе, смотреть на самоцвет и с чисто естественнонаучной точки зрения, как на предмет исследования, и не обращать никакого внимания на его фантастическую красоту — но это уж точно, думаю, не про нас с вами, восторженных детей, дорвавшихся до минералогической коллекции… виновата, до волшебной сказки про все ирландское.

Словом, если вам больше нравится просто любоваться неповторимым, чудесным и красивым, гулять без путеводителей и навигаторов — бросайте читать это предисловие и беритесь за роман. И в концевые сноски тоже лазайте исключительно под настроение, не закладывайте соответствующую страницу пальцем — мне кажется, этот роман способен увлечь, повеселить и тронуть даже тех читателей, кто впервые имеет дело с ирландской литературой того времени, очень приблизительно знает, кто такие Йейтс и Расселл, а про Кухулина и не слыхал. Возможно, с этой книги начнется ваша любовь с Ирландией.

Если же вы из тех, кому для полноты удовольствия необходимо знать о подаренном самоцвете побольше — или даже все возможное, — вам, конечно, и предстоит копаться в примечаниях к этому переводу, и, надеюсь, захочется спуститься в глубины ирландской истории, литературы и языка — к штольням, указатели на которые Стивенз щедро натыкал в своем легендарном романе. Я же здесь, в предисловии, всего в три-четыре штриха набросаю карту месторождения, где добыт «Горшок золота».

Во-первых, Стивенз — деятельный участник Ирландского возрождения, ученик Джорджа Æ Расселла и Уильяма Батлера Йейтса, друг Джеймза Джойса и Джорджа Мура, ирландский националист, переводивший с ирландского и много писавший для националистской прессы. Главный герой его романа Философ родился прежде «Горшка» — в статьях Стивенза для «Шин Фейн», однако национализм Стивенза не тот, что у Артура Гриффита и других «шинфейновцев», а именно что йейтсовский и расселловский, а потому поединок Энгуса Ога с Паном в романе — философский, и любые сведения счетов происходят не из мелочной мести или злобы, а ради восстановления глубинного равновесия в мироздании. Такова историческая призма Стивензова взгляда в этом романе: древний космос Ирландии — пространство творчества и великодушия, вот что есть Ирландия на самом-то деле, если предоставить ее себе, ее собственной магической реальности. Кроме того, Стивенз-поэт неизменно возвращался в своих стихах к восторгам от живой великой природы, а потому все природное у него по определению чистое, истинное и настоящее — в том числе и в «Горшке золота».

Во-вторых, Стивенз принял от Расселла обширные поучения в индийской философии и религии и, как и сами Расселл и Йейтс, увлеченно переосмыслял образы и символизм ирландских древних сверхъестественных существ («богов», Туата Де, народа из-под холмов, сидов — уже одно только богатство обозначений кому хочешь подскажет, что здесь целые бездны для осмысления) и пытался нащупать синкретическое единство старейших культур на Земле. Отсюда в романе и мировоззренческое противостояние греческого Пана с ирландским Энгусом Огом (дионисийство против аполлонизма), и суфийское экзальтированное кружение Философа и его жены, и чуть ли не прямые цитаты из Бодхичарьяватары и вообще рассуждения об устройстве майи и кармы, о пустотной природе самости, пусть эти понятия Стивенз и не вводит. Сам роман устроен циклически, в нем много вложенных замкнутых кругов-возвращений, и проступающая мандала получается глубоко дохристианской. Деятели Ирландского возрождения взывали к древнему океану богов, чтобы вернул он Ирландии божественную магию, Расселл предрекал приход богов на остров, а Стивенз взял их за руки, пританцовывая, вывел из-под холмов и собрал в лесной глухомани посреди графства Каван.

В-третьих, невзирая на свою бесспорную ирландскость, Стивенз подолгу жил в Лондоне и вращался в тамошних литературных кругах, а во время Второй мировой войны и после нее много работал на Би-би-си. Голос английской авторской сказки в «Горшке…» слышен и отчетлив. Поклонники Кэрролла, не сомневаюсь, уловят и его интонации. Кроме того, и Стивенз, и Расселл, и прочие творцы-протестанты Ирландского возрождения находились под сильным влиянием великолепного безумца англичанина Уильяма Блейка. Тени и блики его живописи проступают в картинах Расселла, а у Стивенза — особенно в ранних работах — Блейка слышно в очень многих стихотворениях; могуче его присутствие и в «Горшке золота». Большинство ключевых мировоззренческих и философских дилемм, над которыми размышляют вслух и рассказчик, и герои романа, подхвачены у Блейка, и сам Стивенз говорил в одной позднейшей статье, что у Блейка «очень хорошо красть; и да сочтем, что воровство — первейший долг человека». И еще одна важная и красноречивая похвала Стивенза Блейку — прямо заявленная идея о значимости мифотворчества: Блейк — «исключительный пример мифотворца не только в современной, но и в исторической литературе». И конечно, нельзя не услышать Блейка в афоризмах и максимах, какими насыщен «Горшок золота» буквально с первых же страниц. Боги пантеона, придуманного Блейком: Уризен (разум), Лува (страсть), Тармас (тело, чувства), Уртона (дух, божественное воображение), — напитывают многие споры, рассуждения и противостояния в романе. Три Древних Бритта Блейка — Красивейший, Сильнейший и Уродливейший — выведены в романе впрямую, по всем правилам еще не рожденного тогда литературного постмодернизма. И конечно же, упоительные алхимические войны полов в романе, уморительные гендерные обобщения и прочая вопиющая, по нашим меркам, неполиткорректность — совершеннейший Блейк.