— Стейси! — с волнением в голосе окликнул ее Хок. Анастасия подбежала к нему и присела рядом на корточки.

— Смотри! Здесь они и сидели в засаде. Анастасия разглядела на земле неясные следы сапог.

— И вот еще там. — Хок показал пальцем сначала вправо, потом влево от себя. — Там они стояли по одному. Но здесь, именно вот здесь, сидел на корточках Ти Эл Латимер, сидел точно так, как сейчас сидим мы с тобой. Отсюда он подстерег твоего отца и ранил его.

— Откуда ты это все знаешь?

— Это нетрудно, — усмехнулся Хок, и глаза его заблестели от удовольствия. — Мы знаем, где нашли твоего отца. Здесь самая лучшая позиция для точного выстрела. Но решающее, неопровержимое доказательство того, что стрелял именно Латимер, вот оно. — И Хок показал на что-то в самом отпечатке следа сапога.

— Я не понимаю.

— Присмотрись повнимательнее.

На этом следе каблук сапога слегка подвернулся, и на земле четко отпечаталось колесико шпоры.

— Да, я вижу след шпоры, но что из этого?

Хок не сумел сдержать торжествующей улыбки, которая сейчас скорее была похожа на гримасу. Отогнув полу кожаной куртки, он полез рукой в нагрудный карман рубашки и осторожно извлек какую-то маленькую серебряную штучку.

— Протяни руку, — попросил он.

Анастасия протянула ему открытую ладонь, и он положил на нее то, что достал из кармана. Некоторое время она растерянно рассматривала маленький кусочек металла, не понимая, что это такое.

— Это обломок шпоры Ти Эл Латимера.

— Откуда ты это знаешь?

— Все просто. Он всегда носил дорогие серебряные испанские шпоры. Ото всех остальных их очень легко отличить. У них колесики с очень длинными зубцами. Я ношу техасские шпоры. Видишь, зубчики на них небольшие — они не ранят бока лошади.

Анастасия все равно ничего толком не могла понять.

— Ковбой сердцем прикипает к своим излюбленным шпорам и другим штучкам, связанным с его работой. Умелое обращение со шпорами частенько спасает жизнь скотоводам. Так что шпоры меняют крайне редко, только в исключительных случаях.

— Это я понимаю, — вставила Анастасия, зная теперь, почему Хок с таким упорством возит с собой повсюду старое, потертое седло.

— Так вот, все знали, и я в том числе, какие шпоры носит Латимер. В тот вечер, когда они напали на мою семью, он тоже их надел. У меня до сих пор перед глазами каблуки его сапог и эти испанские шпоры. Этот обломок я потом нашел на пепелище, неподалеку от особняка. С тех пор я с ним не расстаюсь. Посмотри на след. Видишь, у шпоры один зубец отломан? Теперь приложим это кусочек. Смотри, лег как влитой, точка в точку.

Анастасия не поверила своим глазам — так и есть, все совпало.

— Выходит, что эта шпора не может быть ничьей, кроме как Ти Эл Латимера?

— Совершенно верно, Стейси. Теперь ты мне веришь?

— Да, — без колебаний ответила Анастасия. Ее охватили глубокое возмущение и гнев. — Он пытался убить папу, мы могли приехать, а его уже не было бы на свете. Как можно было пойти на такое? Как вообще можно такое задумывать?

— Стейси, до этого он хладнокровно убил всю мою семью, — ровным голосом заметил Хок.

— Господи. — Анастасия сочувственно сжала руку Хока. — Мы обратимся к властям и все им расскажем, покажем обломок этой шпоры, и они все поймут, — торопливо предложила Анастасия.

Хок в ответ лишь безрадостно рассмеялся.

— Почему ты не сделал этого раньше?

— По той же причине, по которой мы этого не сделаем сейчас.

— Что?!

— Ближе всего к нам форт Мохаве. Неужели ты всерьез полагаешь, что сюда направят полк национальных гвардейцев, чтобы разобраться с попыткой убийства, которая вполне может быть всего лишь несчастным случаем? Если же ты выступишь с обвинениями в адрес Ти Эл Латимера, то тебя просто-напросто высмеют и опозорят на всю Аризону. У него высокопоставленные приятели повсюду, а семья его жены владеет громадными ранчо в южной Аризоне. Кроме того, никто тебе не поверит: ты же пришлая, ничего и никого здесь не знаешь. Про меня и говорить не приходится: кто прислушается к словам какого-то индейского ублюдка-полукровки?

Анастасия некоторое время молчала, обдумывая только что услышанное. Ей вспомнились мили и мили пустынных земель, что лежат между ранчо Хокинса и тем местом, где находится форт Мохаве. Наконец она посмотрела на Хока глазами, полными безнадежного отчаяния:

— Но ведь не может быть, чтобы мы совсем ничего не могли сделать, Хок! Нельзя позволить Латимеру и дальше творить беззаконие. Он должен ответить по всей строгости закона за злодеяния, которые причинил твоей семье и вполне может причинить теперь моей.

Хок удовлетворенно кивнул.

— Я думаю, нужно предупредить твоих родителей, — сказал он. — Это самое малое, что мы можем сделать. Потом надо довести стадо до места. Латимер постарается нам помешать, так что нужно быть готовым ко всему. И мы отомстим, Анастасия, не стоит этого бояться. Я так долго ждал и научился стольким вещам, что не отомстить за все содеянное Латимером будет непростительно.

Анастасия кивнула, поняв наконец все. Ранчо ее родителей нужно спасти, а северную Аризону превратить в такое место, где человеку не придется каждую секунду опасаться за свою жизнь. Она поможет Хоку в этом. Родители, можно не сомневаться, к ним присоединятся. На этот раз Ти Эл Латимеру его преступления с рук не сойдут.

— Давай вернемся на ранчо, — решительно сказала Анастасия. — Я хочу предупредить маму и папу.

Хок кивнул, поднялся на ноги и увидел, что солнце уже начало опускаться за горизонт. Близился вечер. Действительно, пора было поспешить назад. Посмотрев на Анастасию, он залюбовался игрой малиновых лучей заката на ее золотистых волосах и невольно потянулся губами к ее лицу, чтобы запечатлеть еще один поцелуй, но Анастасия уже поднималась, опершись левой рукой о землю.

Внезапно Хок услышал звук трещотки и увидел гремучую змею. Пока они увлеченно обсуждали преступления Латимера, она подползла к ним совсем близко. Резкое движение Анастасии разозлило змею, она поднялась на хвост, готовая в любой момент броситься в атаку, несущую смерть.

— Стейси, — напряженным, но ровным голосом сказал Хок, — не двигайся. Тихо...

— Что? — обернулась она к нему и подняла левую руку.

Большего и не требовалось. Змея метнулась вперед и вонзила свои ядовитые зубы в руку Анастасии, с легкостью прокусив насквозь тонкую кожаную перчатку. Выражение изумления и боли на лице Анастасии сменилось неподдельным ужасом, когда она повернула голову, чтобы посмотреть, что случилось с ее рукой: С диким воплем она отдернула руку и попыталась вскочить на ноги, но Хок, выхватив из-за голенища нож, уже был около нее.

Он схватил змею за шею, одним яростным взмахом отсек ей голову, отшвырнул далеко в сторону и, наступив сапогом на все еще извивающееся тело, обрубил с хвоста костяные трещотки. Быстро обтерев окровавленный нож о штанину, Хок подобрал змеиную трещотку с земли и сунул себе в карман, только после этого повернувшись к Анастасии, которая застыла на месте и смотрела на него громадными, полными слез глазами.

— Хок, я теперь умру, да? — выговорила она прерывающимся осипшим голосом.

— Не умрешь! — буркнул он в ответ и сорвал перчатку с ее укушенной руки. Увидев глубокие, уже начинающие опухать темные ранки на месте укуса, Хок сквозь зубы выругался.

— Я же знаю, что умру, Хок. Ведь никто никогда...

— Прекрати! У нас мало времени, — оборвал он ее причитания, торопливо развязывая свой шейный платок. Наконец он сорвал его с шеи. — Сядь. Я сейчас перетяну тебе запястье.

— Хок... — только и сумела выговорить Анастасия немеющими губами.

Тот бесцеремонно толкнул ее на землю и, сделав из своего шейного платка подобие жгута, мигом туго-натуго перетянул ей запястье. Ни секунды не мешкая, он вытащил из-за голенища нож, торопливо чиркая, зажег подряд несколько спичек и обжег лезвие на их пламени. После этого посмотрел на Анастасию, которая апатично следила за его действиями.

— Прости, но сейчас я вынужден сделать тебе больно. Ляг и постарайся расслабиться.

— Хок, давай лучше эти последние минуты побудем вместе. Обними меня. Я не хочу...

— Черт возьми, ты пока еще не умерла! — оборвал он и, опрокинув ее на спину, крепко схватил за все сильнее болевшее запястье, сел рядом с ней, зажал ее руку коленями и быстро сделал два глубоких надреза поперек каждого укуса. Глубоко вдохнув и задержав дыхание, Хок наклонился и начал, часто сплевывая, отсасывать яд из ранок.

— Хок, Господи, что ты делаешь?! Ты же отравишься!

Не обращая на ее слова никакого внимания, он продолжал отсасывать и сплевывать яд, зная, что любой ценой должен не дать ему разойтись по всему телу.

— Хок, со мной что-то неладное делается... ни рукой, ни ногой пошевелить не могу... Я...

— Лежи спокойно, Анастасия! И не вздумай двигаться! Я стараюсь высосать весь яд. Чем меньше ты будешь двигаться, тем меньше яда кровь разнесет по телу, понимаешь?

— Хорошо, Хок, — еле слышно ответила Анастасия, из последних сил терпя дикую боль в руке.

Солнце уже тронуло нижним краем горизонт, а Хок все продолжал возиться с ядом. Наконец, когда последние отблески заката окрасили небо в багряный цвет, он решил, что сделал все, что мог. Он встал, огляделся, перевел взгляд на Анастасию:

— Я тебя сейчас подниму. Расслабься.

— Обними меня крепче, Хок. Я не хочу, я не могу тебя покинуть!

— Стейси, с чего это ты решила, что покинешь меня? Я отвезу тебя в Хано — это пуэбло моего народа тева. Они помогут спасти тебя.

Когда он бережно поднял Анастасию на руки, лицо ее озарилось слабой улыбкой.

— Наверное, мы не успеем, Хок. Мне так плохо...

— Оставь эти разговоры! Слышать ничего не желаю! — отрывисто сказал Хок и чуть ли не бегом устремился к мирно пасшимся неподалеку мустангам.

Он почувствовал, как Анастасия безвольно привалилась к его груди. Тело ее заметно потяжелело, дыхание стало частым и прерывистым. Хок понял, что теперь дорога каждая секунда. Он схватил своего мустанга под уздцы, подвел его ко второй лошади, в седло которой и усадил бедняжку. Потом взобрался позади нее и тронул коня. В пути придется довольно часто менять мустангов, чтобы не сбавлять скорость и не загнать лошадей. Еще ему придется довольно часто на время ослаблять жгут на запястье Анастасии, иначе у нее может начаться гангрена. Правда, на это он решится, лишь когда увидит стены Хано. Там не могут не помочь.

Они ехали по высохшему руслу реки. Голова Хока была занята единственной мыслью — спасти Анастасию. Ни за что на свете он не даст ей умереть, особенно теперь, после обретенного счастья, которое можно потерять навсегда из-за его в конечном счете непростительной безалаберности. Если Стейси погибнет, эта смерть будет целиком на его совести. Он настолько увлекся воспоминаниями о Ти Эл Латимере, что напрочь забыл, в каких местах они оказались. Непростительная глупость с его стороны. Сто ничтожных Латимеров не стоили и мизинца его возлюбленной. Нет, она не умрет. Он довезет ее до Хано.

Последние вечерние лучи солнца расцветили небо в розово-оранжевые тона, и ночная прохлада начала опускаться на землю. Хок крепче прижал Анастасию к себе и тихонько поцеловал ее растрепавшиеся волосы. Она, застонав, неразборчиво пробормотала:

— Хок, знаешь, я...

— Молчи! Береги силы и не разговаривай!

Анастасия замолчала, потому что опять впала в забытье.

Хок пришпорил мустанга и погнал его размашистой рысью. Он уже не думал ни о смене лошадей, ни об Анастасии, ни о себе — только надеялся, что скачет достаточно быстро, чтобы все-таки успеть.

Похоже, он был не прав, когда на первое место поставил свое прошлое, решив, что настоящее может и подождать. Если Анастасия останется жить, это подтвердит, что сейчас Ти Эл Латимер отошел в мыслях Хока на второй план. Латимер может и подождать.

Хок еще наподдал каблуками по бокам мустанга, понимая, что между Анастасией и смертью зыбкой преградой стоит время, которое неумолимо тает.

Глава 12

Анастасия то выплывала, то снова погружалась в тяжелое забытье. Она смутно ощущала, что ее куда-то везут, что ее неуклюжее, отказывающееся ей повиноваться тело беспрерывно подбрасывает. Она непроизвольно цеплялась за чьи-то руки, бережно ее обнимавшие, и все прижималась к чьему-то горячему и сильному телу. Ах да, Хок... Хок... Она с ним... Заметно похолодало, как всегда бывает в пустыне вечерами, и от налетавшего порывами пронизывающего ветра Анастасию пробирал сильный озноб. Впрочем, она не обращала на него внимания, потому что все чаще уплывала в видения, кружившиеся у нее перед глазами. Анастасия пребывала в мире, где грани между реальным и призрачным были расплывчаты. То она стояла рядом с родителями на таких знакомых с самого раннего детства ступеньках их старого поместья, то была одна, и сердце ее разрывалось и от тоскливого одиночества, и от жаркой, непонятно откуда наплывающей боли. Вокруг было темно, повсюду гулял промозглый порывистый ветер. Она сбежала по ступенькам и устремилась вперед по дорожке, поспешно оглядываясь по сторонам в тщетной надежде отыскать хоть одну живую душу. Никого. Тогда она бросилась на лужайку перед домом и побежала по ней, скользя на мокрой от вечерней росы траве. Здесь было светлее из-за полной луны, но вспыхнувшая было надежда тут же и угасла. Никого. Одни лишь корявые толстые сучья старого дерева, обросшие свисающим вниз лишайником... Вдруг лишайник зашевелился, и это уже не лишайник, а сотни злобно шипящих змей с горящими, как уголья, глазками. Анастасия завизжала от охватившего ее ужаса, потому что мерзкие твари разом поползли к ней, жадно разевая пасти, сплошь утыканные острыми длинными зубами, с кончиков которых капал яд...

Она очнулась и поняла, что кто-то продолжает бережно ее обнимать, шепча на ухо трудно различимые слова утешения. Ей было хорошо, покойно и совсем не страшно в этих объятиях и так хотелось оставаться в них вечно. Но кошмар снова утащил ее обратно, туда, где были лишь боль, одиночество, страх и змеи, ужасные змеи. Через некоторое время она снова приходила в себя, чувствовала, как ее куда-то переносят, укладывают, и снова раздается топот копыт, и ей в лицо лезут разинутые ядовитые пасти.

Ей казалось, что так продолжалось всегда, что она всегда жила между двумя мирами, не понимая, который из них настоящий, но руки ее все же отчаянно цеплялись за возлюбленного, который был тем единственным якорем, что удерживал ее пока в этой жизни. Она прижималась к Хоку, а тот все гнал и гнал лошадь вперед по ночной пустыне.

Ночь казалась бесконечной, и так же бесконечны были страх, холод, змеи и боль в том аду, в котором Анастасия задерживалась все дольше и дольше, но всякий раз выбиралась обратно, к тому, кого любила, кого дороже у нее не было теперь на свете, к кому стремились ее мысли, душа, ее сердце, одолевая бесчувствие и неподвижность умирающего тела.

Анастасия смутно заметила, как пришел рассвет, который уступил место новому солнечному дню. Правда, теперь змеи лезли на нее из раскаленных, как печка, скал, готовые в любой момент укусить, — и эти трещотки на их хвостах, как же угрожающе они без устали гремели!

Наконец, когда горячка унесла ее так далеко, что даже солнечный свет уже не мог пробиться сквозь ее зажмуренные посиневшие веки, толчки и тряска прекратились. Мир вокруг Анастасии рассыпался, и она вдруг начала подниматься куда-то вверх. Неведомая сила все тащила ее к небесам, мимо бесчисленных столовых гор, на чьих вершинах кишмя кишели змеи. Иглы, их зубов маслянисто блестели в лучах утреннего солнца, а раздвоенные узкие языки так и хлестали во все стороны, пытаясь отыскать Анастасию. Она старалась остановить свое движение вверх, несколько раз пытаясь высвободиться от того, что тянуло ее, но ее усилия ни к чему не привели. Самое ужасное было то, что летела она прямо на одну из вершин и змеи отбарабанили трещотками торжествующую дробь, дождавшись желанной жертвы. Анастасия закричала, но с ее губ не сорвалось ни звука, и тут вокруг нее поднялся шумный говор, кто-то взял ее на руки, и столовые горы, змеи, треск и шипение исчезли. До ее ушей донеслись непонятные, но ласковые слова. Ее завернули во что-то теплое и мягкое, остро пахнущее еловым дымом. Анастасия вдруг поняла, что она дома и ей ничто больше не угрожает. Здесь о ней позаботятся, помогут, спасут. С едва слышным вздохом облегчения она провалилась в блаженную темноту небытия.

Анастасия почувствовала запах горящего можжевельника и услышала негромкий отрывистый разговор нескольких человек. Глаза ее были полузакрыты, и сквозь ресницы она различала неяркий свет. Машинально она облизала губы — они были сухие, потрескавшиеся, а на языке остался незнакомый кислый металлический привкус.

«Я живая! — было ее первой мыслью. — Я не умерла!»

Боязливо приоткрыв глаза, Анастасия увидела, что лежит на расстеленных на полу одеялах. Потолок у нее над головой был сделан из тонких узких балок, густо переплетенных прутьями с содранной корой. Такого потолка ей видеть еще не доводилось, и она с любопытством стала смотреть по сторонам.

Она лежала в маленькой квадратной комнате с голыми глиняными стенами и таким же глиняным полом. Слева на вбитых в стену деревянных колышках висела пара шалей ручной вязки из темно-синей шерсти с сине-зеленой каймой. Рядом с ними она увидела удивительные по красоте тонкой работы ожерелья из серебра, бирюзы, речных ракушек и кораллов. Напротив было окно, заделанное тонким просвечивающим листом гипса, через которое в это странное помещение проникал рассеянный свет.

Анастасия растерянно перевела взгляд на разговаривающих в надежде понять, где же она все-таки находится. Ей смутно припомнилось, что вроде бы Хок говорил, что отвезет ее в Хано, и тут всего в нескольких шагах от себя она его увидела. Радость буквально затопила ее — значит, он действительно отвез ее к своему народу.

Хок, скрестив ноги, сидел перед очагом в дальнем углу комнаты. Рядом с ним сидели и разговаривали пожилая женщина и молодая девушка. Пожилая, не прерывая беседы, что-то делала у огня. Очень скоро Анастасия почувствовала соблазнительный запах горячей еды.

— Хок? — приподнявшись на локте, негромко позвала Анастасия.

Сидевшие у очага окаменели, а в следующий миг Хок уже бросился к Анастасии. Опустившись на колени, он осторожно взял ее вялую руку в свои шершавые, удивительно приятные теплые ладони:

— Как ты, Стейси?

Она попыталась улыбнуться, но это у нее не очень получилось.

— Я рада, что снова все чувствую, — с трудом переведя дыхание, прошептала она.

Хок кивнул.

— Я же говорил тебе...

— Я помню, — перебила она.

— Я так виноват перед тобой, Анастасия, — ровным голосом сказал Хок. Глаза его были полны боли. — Ты сможешь меня простить?

От изумления Анастасия в первый момент даже не нашлась, что сказать. Она пытливо вгляделась в его искаженное страданием лицо, радуясь уже тому, что снова может его видеть.

— Хок, а за что я должна тебя простить?

— Да за мою глупость! Если бы я так не распространялся насчет Латимера, то вовремя заметил бы эту тварь, и...

Губы Анастасии тронула счастливая улыбка, а сердце сжалось от непередаваемой нежности к этому человеку. Мысленно она вознесла короткую молитву Господу за то, что Хок есть на этом свете.

— Глупости, Хок, это был просто несчастный случай. Мне самой не нужно было быть такой беспечной.

— Нет! Ведь я...

Не выдержав, Анастасия слабо засмеялась и вдруг почувствовала, что страшно голодна.

— Давай не будем корить друг друга за ошибки. Я жива, мы вместе, а все остальное чепуха!