Джейн Биркин

Post-scriptum. Дневники 1982–2013

«Дневник обезьянки» — так называется первый том моих дневников, или, скорее, избранных страниц из дневников. Я начала вести его в двенадцать лет и писала вплоть до расставания с Сержем Генсбуром и начала союза с Жаком Дуайоном. Все записи я адресовала своей плюшевой обезьянке по имени Манки. Потом обезьянка стала бывать со мной все реже, а потом и вовсе исчезла — вместе с Сержем отправилась в мир иной.

«Постскриптум» — это начало моей другой жизни. Новой жизни с Лу, союза с Жаком Дуайоном… Кейт, которая в первом томе «Дневника» была ребенком, стала подростком. Шарлотте исполнилось девять…

Это было открытие другого мира, других приключений, других интересных людей. Концерты, турне, театральные постановки, поездки… Новые знакомства, новые привязанности… Радость от более частых встреч с родителями, сестрой Линдой, братом Эндрю. И, конечно, мои дети… Но любовь остается любовью, и в этой моей новой жизни еще было место для любви, хотя я стала старше, много старше. Долгое время я жила одна, если не считать друзей, но, как мне кажется сегодня, постоянно пребывала в состоянии ничем не оправданного оптимизма.

Я бросила вести дневник 11 декабря 2013 года, когда узнала о смерти Кейт.

1982 [С этого года и все чаще, вплоть до 2013-го, дневник писался по-французски. Как и в первой книге, я сделала кое-какие добавления, поскольку в который уже раз была поражена тем, что, за исключением каких-то забавных историй, я ничего не писала о вышедших пластинках, гастролях, спектаклях, фильмах и т. д. Я кое-что дописала совместно с моей издательницей, которая задавала мне вопросы о том или ином событии. Эти сегодняшние вставки отделены от прежних дневниковых записей звездочками. — Здесь и далее, если не оговорено особо, прим. автора.]

Мы с Жаком были в Риме, где он снимал рекламный ролик. Жили в отеле — прежде я никогда в нем не останавливалась — и скрывались от папарацци: поначалу мне просто не хотелось, чтобы меня фотографировали, а потом не хотелось, чтобы меня фотографировали беременную, это могло ранить Сержа. Жак был полной противоположностью Сержа, он никогда не стремился мелькать на страницах газет, терпеть не мог публичность, не хотел, чтобы о нем говорили. Впервые я подала в суд после того, как появилась на обложке «Пари-матч» с Кейт и Шарлоттой под заголовком: «Их первое Рождество без отца!»; это было старое фото, на нас с девочками были платья от Лоры Эшли; сделано оно было весной, на газоне виднелись ромашки, мне это показалось ужасным. Серж считал, что я сошла с ума, говорил: «Ты продавалась лучше, чем смерть папы!» Я вела жизнь очень скромную в доме 28 на улице Ла-Тур, в газетах не было напечатано снимков ни меня беременной, ни Лу в грудном возрасте, в отличие от двух старших дочерей. Это так отличалось от того, что было прежде: Жак хотел, чтобы частная жизнь оставалась частной, тогда как Серж коллекционировал мои обложки даже после того, как мы расстались.

* * *

Рим, чайная Бабингтон

Моя дорогая Лу шевелилась всю ночь, так что отдыхала я очень недолго! Лу [Будь младенец мальчиком или девочкой, мы знали, что назовем его Лу. Для Жака — из-за Лу Андреас-Саломе, для меня — из-за «Посланий к Лу» Аполлинера, которые подарил мне Трентиньян, когда я снималась в Риме.], ты мальчик или девочка? Мой маленький грех, какие у тебя волосики, черные, как у него, маленькая королева? Надеюсь, что да; я хочу, чтобы у тебя были его брови и его овал лица. Остальное пусть будет мое! Вот еще, что за мысли такие дурацкие; это, наверное, из-за жары в чайной, или холодного чая, или из-за завтрака, который устраивал Феррара [Мой агент.]: вид стольких продюсеров в «Ла Болоньезе» вскружил мне голову! Словом, я сижу, ошалевшая, возле лестницы на площади Испании, пью холодный чай, вместо того чтобы взбираться по ступенькам к Английской капелле, дому Китса, уф! Слишком жарко для осмотра достопримечательностей. Здесь, в окружении туристов-американцев, приятней для ног и души. А Жак снимает сейчас рекламный ролик про роды, бедный! Он не хотел, чтобы я приехала к нему, сказал, что ему стыдно. О-ла-ла, роды в такую жару, трехмесячные младенцы и мамаши, приехавшие из Парижа, — вот уж поистине тест на любовь. Но для Лу нужны деньги, очень нужны. Лулу, что ты поделываешь? Пойдем, я тебя прогуляю!

* * *

6 июня, День матери

Я сказала Сержу, что жду ребенка, — боялась, что он узнает от кого-нибудь другого. Вчера он так хорошо воспринял это известие, а сегодня голос у него тихий и грустный. Известие, как всегда, не ко времени, но сейчас дела у него не так уж плохи: он снимает кино, спит с актрисой, общается с Шарлоттой, когда захочет… Я предпочитаю, чтобы он узнал если и не первым, но никак не последним. И потом, мы уже два года как расстались, я все чаще оставляю ему Шарлотту, Кейт почти никогда не бывает дома по выходным, даже сегодня ушла куда-то с друзьями. Ну конечно, они предпочитают проводить время с друзьями, им ведь по пятнадцать лет, они уже не дети. Вот я и рожаю, чтобы иметь еще смысл в жизни, рожаю для ее отца — я, кто ощущает свою никчемность, могу дать жизнь. Есть человек, который меня любит, это Жак, и у меня будет от него ребенок. Кейт любезно сказала мне: «Если что-то не заладится, приходи ко мне», но ее здесь нет. Малышка Йотта у Серджио, и я счастлива видеть, что ему хорошо. Я так разволновалась, услышав Сержа по телефону, что помчалась к нему. И все не хотела от него уезжать. Я повела его обедать вместе с Йоттой и Кейт. Надеюсь, что уже завтра все наладится, потом, в четверг, у него Шарлотта, а в пятницу он летит с ней и юной Ф. в Сен-Тропе на частном самолете; гордость вернется к нему, и ему станет лучше. Я не вижусь с ним так часто, как мне бы хотелось, но если это случается, то чаще всего звоню я, предлагаю ему встретиться с Шарлоттой. Я рассказываю ему, как идут дела и что я думаю, — полагаю, ему наплевать, но я правда люблю его как родного, как Папи и Мунгу [Так мы звали мою маму — из-за Кейт, которая была дислектиком. Мама хотела, чтобы ее звали «гранма», а не «гренни». Кейт попробовала, и у нее получилась «Мунга». С тех пор мы все стали звать ее именно так.], Эндрю и Линду, — словом, он моя семья.

По случаю Дня матери пришло маленькое письмецо от Жака, с белыми лилиями. Бедняга сейчас в Лионе, на пути в Женеву. А я-то еще скверно вела себя с ним: он поехал с Мик [Его костюмерша и первый помощник.] искать натуру, и я, как дура, взревновала. Я не имею права злиться, а после встречи с Сержем злость меня переполняла. И все-таки он не бросает меня, милый мальчик.

* * *

1 июля, Швейцария

Я с Шарлоттой и Лолой [Старшая дочь Жака, на четыре года младше Шарлотты.] возле сухого бассейна с шариками. Вчера целый день ездила с Жаком по горам, он снимает рекламу шоколада. Два часа взбирались на вершину. Все коровы светлые и с колокольчиками! Козы чистенькие, беленькие и тоже с колокольчиками, и даже лошадь с маленьким колокольчиком! И все такое музыкальное, как реклама, и зеленое, и цветистое, как в фильме «Звуки музыки». Швейцарцы даже тротуары моют щеткой, подумать только, а Шарлотта даже зубы не чистит!

Жак устал от постоянных нервных срывов [У Жака случались мучительные приступы страха, даже врачи скорой помощи думали, что это приступы эпилепсии. Длились они час или два, затем постепенно стихали, он весь дрожал, ему казалось, что он умирает…], ему без нас было плохо. Надо, чтобы он снимал настоящий фильм, я уверена, он почувствовал бы себя лучше. Для меня это был поистине отдых после мучений с Кейт. Я была до такой степени несчастна, что однажды вечером, находясь дома одна, вопила, словно женщина, рожающая на полу в кухне на улице Ла-Тур. Меня спасла Шарлотта, она вернулась от Сержа, общение с ним согрело ее, она подействовала на меня умиротворяюще, мы были дома одни, я радовалась ее участию, какое счастье — такое же, как вчера, когда я спала рядом с ней на вершине горы. Я чувствовала себя наполненной и больше не сердилась ни на Като, ни на остальной мир.

* * *

Жизнь с Кейт была бурной, она норовила ночью удрать из дома через окно и шляться с подружками по ночным клубам. Мы ругались из-за того, что она брала нашу одежду, что исчезали вещи, что бритвы Жака мы находили в ее комнате. Мне кажется, что-то от Кейт есть в персонаже фильма «Семейная жизнь», сыгранном впоследствии Жюльет Бинош, а еще в персонаже фильма «Пуританка» в исполнении Сандрин Боннер.

* * *

14 июля, Сигонс

У Жака был дом в Сигонсе, в Провансе, дом назывался Ла-Барбош, там он снимал «Плачущую женщину», а потом фильм «Комедия!» с Сушоном. Ниже находился еще один дом, Жак соединил их террасой и второй дом наполнил водой, чтобы сделать бассейн.

* * *

День, проведенный в праздности возле бассейна! Вчера его наполнили водой, это и вправду очень красиво: вода светло-светло-синяя и какая-то таинственная, вокруг — песочного цвета дорожка, чуть ниже — маленькие деревца; бассейн как будто приподнят. Вчера вечером включили пробное освещение, и ночью бассейн был окутан каким-то бледным светом — это было грандиозно, дети рычали от восторга, словно растревоженные волчата. Инструкция по пользованию сложнее, чем у атомной подводной лодки, и мы прикрепили ее пластырем, чтобы ничего не забыть.

В пятнадцать минут первого ночи мне из Нью-Йорка позвонила Кейт, чтобы поздравить нас с праздником 14 июля. Я была страшно взволнована, чуть не разрыдалась, к тому же вечером у нас царил кошмар. То ли потому, что я поругалась с Шарлоттой, — это случается крайне редко и вызывает у меня омерзение, — но я плакала, не в силах остановиться, сказалось нервное напряжение. Конечно, моя реакция была чрезмерной, бедная Шарлотта побледнела и заплакала, но было уже поздно: словно бомба замедленного действия, я уже не могла остановиться — неудивительно, что потом мне было горько и стыдно, и звонок Кейт вытащил меня из пропасти.

Мне кажется, Жак прав, Шарлотта и Лола похожи, они так привыкли, что все крутится вокруг них, что, если на какое-то время становится по-другому, это вызывает у них возмущение! Вот поведение Шарлотты за день: Жак берет полотенце, лежащее на краю бассейна, — Шарлотта кричит: «Это мое!» Вообще-то это полотенце Жака, а когда я даю ей другое, она заявляет, что оно слишком маленькое! Я знаю точно, что с Сержем она никогда не посмела бы так себя вести! Если Жак не идет немедленно играть в мяч, как только она захочет, — она обижается. Я прошу ее помочь накрыть на стол — она обижается. Мне кажется, что теперь, когда я всегда дома, никуда не хожу, дома обедаю, — Шарлотта всегда этого хотела, — если мне случается уехать куда-либо вечером, она этого не выносит. Это теперь, когда я беру ее во все свои поездки, она надувает губы, а раньше я каждый вечер уезжала куда-нибудь с Сержем, вела жизнь эгоистки, дочь отчасти забросила, мне кажется, ради Сержа, но в то время она была ребенком неизбалованным, улыбчивым, ее радовало малейшее удовольствие.