Джейн Харри

Уберечь любовь

Пролог

Как быстро прошла жизнь. Мелькнула одним ярким пятном, а сейчас покидает тело. Еще день или два, а потом черная неизвестность. Только там уже не будет боли и страха, отчаяния и надежды. Будет пусто, холодно и спокойно. Скорее бы…

Боль стала привычной и иногда отступала, переставала мучить бедное иссохшее тело. Но даже не боль, а страх за неустроенную жизнь дочери не давал спать даже после сильнодействующих наркотиков Люси Даррел.

Бедная моя девочка, думала она, глядя, как сереет небо, я оставлю тебя одну на земле, и не будет человека, который мог бы выслушать и утешить тебя.

Люси всегда старалась сделать жизнь своей семьи легкой и радостной. Она не отчаивалась в самые тяжелые моменты жизни, потому что у нее был дар благодарить судьбу за любую радость, ей дарованную. Легкая и веселая, она умела делать из каждой мелочи неожиданный праздник. Эмили всегда была самая нарядная из всех детей, самая хорошенькая и неугомонная. А мистер Даррел всегда получал от супруги и добрый совет, и нежность, и беспредельную веру в его совершенства. Их семья могла бы прожить сто лет в мире, радости и любви.

Но Люси не смогла пережить смерть мужа. Он умер в одночасье. Прилег спать после обеда и не проснулся. Тоска и отчаяние поселились в доме, который всегда был открыт для друзей Эмили и соседей. Люси угасала и, когда врачи вынесли приговор, даже не стала этому удивляться.

Это расплата, думала она в предрассветный час, расплата за трусость, за преданную любовь. Всей своей жизнью я так и не заслужила прощения. Я очень старалась. Но разве могла я когда-нибудь забыть…

Люси закрыла глаза, и душа ее унеслась туда, куда всю жизнь стремилось ее тело и сердце. Рай на земле. Тихое озеро в венке из розовых цветов, белоснежный дом, отражающийся в синих водах, разноцветные птицы, поющие свои песни. И он… Единственный, любимый, нежный…

Она так и не смогла всю жизнь объяснить ему, почему так стремительно бежала от своей любви. Он искал ее, писал письма, забрасывал телеграммами, а она снова и снова убегала. Он так и не догнал. Она знала о нем все. Любой его шаг обсуждали газеты. А она, маленькая хозяйка маленького дома, только издали наблюдала за единственным мужчиной своей жизни.

Надо бы рассказать обо всем Эмили. Убедить ее никогда не предавать свою любовь. Не верить даже глазам своим. Идти до конца. Бороться или погибнуть. Она умирает через много лет в страшных мучениях, потому что позволила судьбе пересилить себя.

Надо показать Эмили ключ, который он прислал ей. Ключ от его сердца. Он так написал: «Когда бы ты ни захотела вернуться, возьми этот ключ и приезжай. Это ключ от моего сердца. Какую дверь он открывает, ты знаешь».

Конечно, она знала, что это за дверь. Но никогда бы не смогла сделать этого.

Надо все рассказать Эмили. Она найдет его. Она не будет одинока. Он не оставит ее. Райский сад. Птицы. Цветы. Счастье.

Эмили внезапно проснулась и испуганно посмотрела на мать. Как я могла заснуть?

Лицо Люси было гладким и спокойным, губы улыбались. Эмили нагнулась ниже и заплакала.

1

— Я вот тут подумал как следует, — Боб смотрел прямо перед собой, — и, похоже, знаю, что тебе делать.

— Хочешь, я угадаю? — грустно улыбнулась Эмили. — Ты вот тут подумал как следует и решил, что мне надо выходить замуж… Именно так я и сделаю, осталось только найти кого-нибудь, кто согласится меня терпеть…

— Эми, я говорю серьезно, так что перестань острить! Так вот… полагаю, что нам с тобой следует пожениться. — Боб посмотрел на Эмили честными голубыми глазами.

Эмили изо всех сил постаралась сдержать смех. После долгой продолжительной борьбы ей это почти удалось, правда при этом она не удержала в руках бокал мерло и на белоснежной скатерти образовалось пятно темно-вишневого цвета. Любого другого, кто обратился бы к ней с подобным предложением, она просто подняла бы на смех, любого… но не человека, который сидел напротив нее за столиком ресторана «Бургоньез».

Боб был единственным ее другом во всем этом местечке, затерявшемся в лесах Висконсина. Он был директором местной школы и по субботам обычно заходил за ней и вел куда-нибудь выпить. Но в настоящий ресторан Боб сегодня пригласил ее впервые. Теперь понятно почему.

Его предложение застало Эмили врасплох — ничего даже отдаленно напоминающего влечение между ними не было. Да и ни одна девушка во всем Иглтрэпе, даже если бы и была по уши влюблена в Боба, никогда бы не рискнула его поощрять из страха иметь дело с его мамашей.

Мать Боба была пожилой вдовой с постным взглядом и вечно поджатыми губами. Единственного сына она считала своей неотчуждаемой собственностью, и все его робкие попытки завести с кем-либо подобие романа вызывали у нее тяжелейшие истерики, заканчивавшиеся сердечными приступами. Говоря откровенно, пригласив Эмили в ресторан, Боб сейчас совершал тягчайшее преступление перед родной матерью. Эмили сделала глубокий вдох.

— Бобби, дорогой… — мягко сказала она, — не думаю, что…

— Ты просто не представляешь, — поднял руку Боб, не давая ей закончить, — какая жизнь теперь тебя ждет. Без матери тебе придется совсем туго. Эми, милая, ты так мужественно себя вела, пока она болела, что теперь имеешь полное право отдохнуть. Позволь мне заботиться о тебе. Не хочу, чтобы ты приходила в ужас при одной мысли о будущем.

Нельзя не прийти в ужас при одной мысли о том, что придется сидеть за одним столом с этой фурией, его мамашей, подумала Эмили. Да эта старая ведьма просто подсыплет мне в суп крысиного яду! И поможет ей в этом ее лучшая подруга, моя тетушка Рейчел.

Эмили поежилась, вспомнив, какую стену холода и отчуждения воздвигла Рейчел две недели назад на похоронах между собой и единственной племянницей. Терпеливо выслушав соболезнования друзей и соседей, она покинула кладбище, так и не обменявшись ни словом с Эмили.

— Не обращай внимания, дорогая, — ласково шепнула ей миссис Бейкер, соседка, которая раз в неделю приходила убираться в коттедж Даррелов, — горе иногда странно сказывается на некоторых людях.

Однако никаких признаков горя на каменном лице своей тети Эмили обнаружить не могла. Рейчел Бенедикт нечасто заглядывала в коттедж своей младшей сестры в эти последние месяцы, когда та из последних сил боролась со смертельным недугом. И если она сейчас и чувствовала утрату, никто этого заметить не мог. Впрочем, после похорон Эмили ни разу ее не видела.

Эмили тряхнула головой, отгоняя прочь горькие воспоминания и столь же горькие мысли, непослушная прядь иссиня-черных волос упала на ее оливково-смуглый лоб. Она ласково посмотрела на своего неожиданного жениха большими, чуть влажными карими глазами:

— Бобби, не хочешь ли ты сказать, что влюблен в меня? — мягко поинтересовалась она.

— Ну… я тобой беспредельно восхищаюсь, Эми… — Он смущенно вертел в руках пустой бокал. — Ни одну женщину я не уважаю так, как тебя. И ты прекрасно это знаешь. Но что касается всяких там порывов безумной страсти — это не по моей части. — Он робко взглянул на нее и добавил: — И не по твоей, мне кажется. Откровенно говоря, я считаю, что в браке самое главное — это дружба.

— Что ж, — сказала Эмили, помолчав, — наверное, ты прав. Дружба — это самое главное в браке. — Только не в моем случае, подумала она! Пожалуйста, Господи, пусть в моем случае это будет по-другому.

— Бобби, ты самый добрый человек на всем белом свете. Спасибо тебе огромное за все, что ты сейчас сказал, но я не думаю, что сейчас самое подходящее время решать, как жить дальше. Я еще не пришла в себя после маминых похорон и пока плохо соображаю.

— Конечно, я это прекрасно понимаю! — Он осторожно и боязливо дотронулся до ее руки. — Я ни в коем случае не хочу на тебя давить, клянусь тебе. Единственное, о чем я прошу, — подумай о моем предложении. Обещаешь?

— Обещаю. — Эмили мысленно скрестила пальцы. — Обещаю подумать.

Боже мой! Ведь это мое первое предложение, ну разве можно было представить, что оно будет выглядеть столь прозаично. Для него, видите ли, важнее всего дружба!

Некоторое время Боб молчал, потом нерешительно произнес:

— Если ты все-таки согласишься, то имей в виду — я тебя не тороплю. Когда захочешь тогда и поженимся. Я готов ждать столько, сколько понадобится.

Эми закусила губу и коротко глянула в его добрые светлые глаза.

— Бобби, поверь мне, я этого не заслуживаю. — Она в самом деле так думала.

Четверть часа спустя, глядя из окошка местного автобуса на знакомые с детства улицы родного городка, Эмили всеми силами старалась выкинуть из головы предложение Боба и сосредоточиться на предстоящих делах. В первую очередь надо было срочно решать, что делать дальше.

Когда пару лет назад Эмили приехала домой к матери на летние каникулы, она и представить не могла, что застрянет здесь надолго и ей придется распрощаться с университетом. Она сразу заметила, что мать на себя не похожа, но Люси Даррел была человеком очень скромным и не хотела тревожить единственную дочь своими болезнями. То, что у матери рак, Эмили узнала совершенно случайно. Все эти два года мать и дочь мужественно сражались со смертельным недугом, пока пару недель назад Люси наконец не сдалась.

Похоронив мать, Эмили собралась продать коттедж и уехать из Иглтрэпа, но тут выяснилось, что продавать ей нечего: коттедж, оказывается, не принадлежал семейству Даррелов — они жили в нем на правах бессрочной аренды. Хозяином коттеджа был мистер Бенедикт, муж старшей сестры Люси Рейчел и добрейшей души человек. К сожалению, он покинул этот мир три года назад, и, как объяснил Эмили их поверенный, после его смерти Люси начала платить Рейчел арендную плату, которая повышалась с каждым годом.

Теперь, когда Эмили лишилась пенсии, которую ее мать получала за покойного мужа, и располагала только ненадежными гонорарами за частные уроки французского, ей будет довольно трудно расплачиваться со своей далеко не бедствовавшей теткой.

Откровенно говоря, Эмили не собиралась обосноваться навсегда в Иглтрэпе: в университете она изучала французский, мечтала стать переводчиком-синхронистом, путешествовать с Тони по всему миру… Тони был ее парнем, они познакомились в кампусе еще на первом курсе и с тех пор жили вместе. Когда выяснилось, что мать тяжело больна и все их радужные планы летят к черту, Эмили написала ему. В глубине души она надеялась, что Тони приедет к ней в Иглтрэп, но он и не подумал ничего менять в своей жизни и в прощальном письме сообщил ей, что через неделю отбывает в Европу. Так банально закончилась первая любовь Эмили, любовь, которая, как она была уверена, пребудет с ней навеки.

Единственным утешением служило то, как с грустью говорила она себе, что все произошедшее помогло ей избежать гигантской ошибки — уж лучше, когда тебя бросают дома, в Висконсине, чем остаться одной где-нибудь в центре Африки или даже в дешевой парижской гостинице. Так Эмили дала себе слово не связываться больше с мужчинами, которые ее не любят.

И тут это дурацкое предложение Боба… Он, между прочим, тоже ни слова не говорил о любви, только о дружбе… Похоже, история повторяется… Еще пару раз мужчины заикнутся ей о дружбе, и у нее разовьется комплекс.

Впрочем, если говорить серьезно, она ни разу не пожалела, что все эти два года фактически не принадлежала себе. Эмили благодарила Бога, что прошла вместе с матерью через весь ад несбыточных надежд на выздоровление, отчаяние и безнадежность больничной палаты, горькое примирение с неизбежным. До самой последней минуты Люси Даррел оставалась таким же светлым и душевно щедрым человеком, каким была всю свою жизнь. Эмили часто ловила себя на мысли, что эти два года подарили ей много бесценных воспоминаний.

Однако, так или иначе, а эта глава ее жизни завершена. Больше ее в Иглтрэпе ничто не удерживает. Вся проблема состояла в том, хватит ли ей крохотного наследства, которое ей достанется после смерти матери, чтобы сняться с места и попытаться начать новую жизнь. Впрочем, после продажи мебели из коттеджа тоже должны появиться кое-какие деньги.

Уж в чем точно можно было не сомневаться — драгоценная тетушка Рейчел не слишком расстроится, когда ее племянница покинет городок.

В глубине души Эмили никогда не понимала, каким образом Господь сотворил двух сестер такими разными. Сколько она себя помнила, ни разу не замечала между ними ничего, даже отдаленно напоминающего родственные чувства. Правда, Рейчел была на одиннадцать лет старше, но все-таки…

— Думаю, Рейч так и не смогла примириться с тем, что мое появление на свет отняло у нее часть родительской любви, — грустно заметила однажды Люси, когда дочь пыталась выяснить у нее причины холодности ее тетки.

— А сама она никогда не хотела подарить кому-нибудь свою родительскую любовь? — продолжала допытываться Эмили.

— Один раз было, — взгляд Люси сделался непроницаемым, она словно ушла в свои воспоминания, — но тогда ничего не получилось… Бедная Рейч… — Мать замолчала, и Эмили поняла, что дальнейшие расспросы ни к чему не приведут.

Умом Эмили понимала, что ее тетка в молодости была довольно красивой женщиной, во всяком случае куда красивей своей младшей сестры. Но в глазах у Рейчел Бенедикт словно навсегда застыло выражение обиды на весь мир, которое придавало ее лицу крайне непривлекательное выражение. Неудивительно, что в глазах окружающих она здорово проигрывала по сравнению со своей пухленькой сестренкой, которая каждого встречного обезоруживала веселым блеском темно-карих глаз и двумя прелестными ямочками на пухлых щечках. Тем не менее мать, как много раз замечала Эмили, совсем не была открытым человеком: иногда взор ее затуманивался и она уходила в свой собственный мир, куда не было доступа даже дочери. При всей своей откровенности Люси умела молчать. Эмили могла только предполагать, что в эти тихие минуты, как называла их сама Люси, она вспоминала своего покойного мужа. Видимо, их спокойный, бедный на внешние события брак был полон затаенной взаимной страсти и мать до конца дней не могла забыть об этом.

Тетушка Рейчел была человеком совсем иного рода. Эмили никогда не могла понять, почему она так всем недовольна. Покойный мистер Бенедикт нежно ее любил и баловал. А был он человеком довольно состоятельным, так что тетя Рейчел никогда не знала денежных и бытовых затруднений. Кроме того, она жила в чудесном особняке середины девятнадцатого века, из-под крыши которого пристально надзирала за деятельностью многочисленных женских организаций Иглтрэпа, наводя на них ужас и оцепенение. Похоже, однако, что даже эта деспотическая власть не помогала ей хоть на минуту почувствовать себя счастливой…

В этот момент Эмили сообразила, что автобус остановился возле ее дома, и пулей выскочила наружу. Стоял теплый октябрьский день, и девушка с удовольствием вдохнула свежего осеннего воздуха. Пока не похолодало, надо будет повозиться в саду, подумала она. Физический труд всегда благотворно на нее действует, и она спокойно может сочетать обдумывание планов на будущее с укутыванием на зиму розовых кустов…

* * *

Она застыла на месте с раскрытым ртом, увидев на калитке своего коттеджа табличку, которой еще утром не было. Надпись на табличке гласила: «Продается». Не веря своим глазам, Эмили прочитала еще раз, но надпись не исчезла. Чуть ниже был написан адрес и контактный телефон местного риелтера.

Это просто ошибка, твердила она себе, пока ноги несли ее последние несколько метров до входной двери. Сейчас она позвонит агенту — и все выяснится.

Она уже собралась войти внутрь, когда ее окликнул знакомый голос: на крыльце своего небольшого домика стояла Мелисса Бейкер, держа за руку своего младшего.

— Ты уже знаешь? — спросила она. Эмили растерянно развела руками.

— Я так и думала, что не знаешь. Когда они пришли, я попыталась устроить скандал, но люди из агентства заявили, что действуют от имени и по поручению владельца вашего коттеджа… — Соседка помолчала и добавила уже гораздо тише: — Она уже там внутри, поджидает тебя. Просто открыла дверь собственным ключом и вошла.

— Господи! — с чувством произнесла Эмили. — Только этого мне не хватало! — Однако не вошла в дом, пока не усмирила свою праведную ярость.

Рейчел Бенедикт стояла в гостиной, повернувшись спиной к погасшему камину, и мрачно разглядывала связку засушенных плодов какого-то тропического растения с непроизносимым названием, которые всегда, сколько Эмили себя помнила, висели на стене в этой, комнате.

Откуда они взялись в домике тихих обитателей неприметного местечка в Новой Англии, было абсолютно непонятно. Несколько раз Эмили робко предлагала выбросить это декоративное украшение, собиравшее пыль со всего дома, но Люси довольно сухо отвечала ей, что это подарок, и уходила в себя, словно переносилась в другой мир.

Самое любопытное состояло в том, что Даррелы, насколько Эмили было известно, никогда не бывали южнее Бостона, а отдыхали обычно в каком-нибудь недорогом кемпинге в районе Великих озер. Да и никаких знакомых, которые бывали бы в тропиках и могли привезти эти фрукты, если это, конечно, были фрукты, у них не было.

Тетя словно почувствовала ее присутствие. Она с трудом оторвалась от созерцания таинственной грозди южных фруктов и отчужденно глянула на племянницу.

— Явилась наконец, — холодно заметила она. — Я тебя здесь с утра дожидаюсь.

— Прости, Рейчел, я не знала, что ты придешь, — столь же холодно ответила Эмили. — Хочешь чаю?

— В этом нет необходимости, я пришла не со светским визитом. — С этими словами тетка уселась в кресло с высокой спинкой, стоявшее перед камином.

Мамино любимое кресло, между прочим, подумала Эмили, стараясь подавить нараставшую волну гнева. Это, разумеется, ее дом, но по-хозяйски рассиживаться на чужих стульях все-таки не очень вежливо!

Рейчел заметила раздражение племянницы, и в глазах ее мелькнуло мстительное удовлетворение:

— Как ты, может быть, заметила, коттедж выставлен на продажу. — Она повела рукой в сторону полок с книгами и небрежным тоном заметила: — Я приказала риелтерам подготовить дом к сделке как можно быстрее, так что потрудись вынести отсюда весь этот хлам. — И прежде чем Эмили успела открыть рот, собираясь возразить, Рейчел снова подняла руку в не допускающем пререканий жесте. — Ты окажешь мне большую любезность, если и сама уберешься отсюда не позже конца октября.

Эмили беспомощно поглядела на тетку — слов у нее не было.

— А ты что, ожидала чего-то другого? — Взгляд Рейчел Бенедикт был жесток и непроницаем, слова звучали резко и отчетливо. — Мой муж предоставил этот коттедж твоей матери в ее пожизненное пользование, про тебя в этом договоре ни одного слова нет, так что ты наверняка не предполагала жить здесь после ее смерти.

— Я не предполагала жить здесь после ее смерти, как ты, Рейчел, деликатно выразилась, — заметила Эмили еще более сухо и резко, чем ее тетка, — но я предполагала, что ты дашь мне возможность хотя бы прийти в себя…

— Полагаю, у тебя хватит на это времени до конца октября. — Рейчел оставалась неподвижной как статуя. — Не забывай, что с точки зрения закона ты сейчас осуществляешь самовольный захват не принадлежащей тебе недвижимости. Ты легко найдешь себе комнатку в пансионе…