— Но почему вы уверены, что они вернутся? Разве они не пытаются бежать?
— В этом-то и дело! Все основано на доверии. Если кто-то из заключенных попытается скрыться, после задержания его переведут в тюрьму с более строгим режимом.
Надо же, обратила я внимание, как он уверен в задержании…
Тут я подумала о поисках, наспех проведенных в интернете.
— Но раз они живут почти свободно, значит, они уже не опасны?
В голосе начальника появились оборонительные нотки:
— Категория «Д» означает низкий уровень риска — иначе говоря, наши заключенные уже не считаются угрозой для общества, хотя в прошлом многие из них совершили тяжкие преступления. Здесь их последняя остановка перед освобождением — если, конечно, до этого они не совершат очередного правонарушения.
Так и есть! Не нравится мне здесь, я хочу уйти! Да и я не нравлюсь, это сразу чувствуется. Ни психологу с вкрадчивым голосом, ни начальнику тюрьмы, коротенькая речь которого явно имела целью меня отпугнуть.
Им нужен тот, кого не напугать тюрьмой, кто выглядит внушительно и сурово, а не тощая узкоплечая блондинка с папкой под мышкой, то и дело от волнения роняющая свое несчастное портфолио.
Мне невольно подумалось, что сестра с ее уверенностью («Здесь я главная») куда лучше подошла бы на эту должность. Что бы она сейчас сказала? Беги отсюда. Я словно слышу голос: «Беги, пока не поздно!»
Мои собеседники поднялись со стульев.
— Хотите осмотреться, мисс Бейкер?
Нет. Я хочу домой, в свою квартиру, готовиться к вечернему занятию в колледже, куда приходят люди, не нарушавшие закон. Однако вопрос явно был риторическим: дверь для меня уже открыли и провели по коридору мимо человека в люминесцентно-оранжевом комбинезоне.
— Доброе утро, начальник.
— Доброе, мистер Эванс.
Мистер?! Судя по одежде, это заключенный! Психолог заметил мое удивление.
— Мы делаем ставку на корректность. Сотрудники тюрьмы обращаются к заключенным официально, но всяких выходок мы не терпим — любого, кто нарушает правила, за борт!
— Как это? — робко спросила я, представив маленький корабль, качающийся на волнах.
— Переводим в другую тюрьму, обычно ночью. Так проходит все спокойнее, чем днем.
Мы уже вышли из здания, и я прищурилась от осеннего солнца. Проходя мимо домиков, я заметила возле одного кадку с цветами. За окном, на карнизе для штор, на вешалках висели рубашки. Вокруг было почти по-домашнему уютно: на подоконниках рассыпан птичий корм, расхаживает чей-то котенок.
— Бродячий, — пояснил начальник, видя мое удивление. — Началось с одного, потом другие приблудились. Заключенные их подкармливают. — Он покосился на меня: — Вы удивитесь, насколько мягкосердечными бывают даже закоренелые преступники, когда дело касается животных. Или матерей.
Мы остановились у корпуса на вид новее остальных, хотя металлическая лестница шаталась.
— Вот наш учебный корпус. У преподавателя, которого мы примем на работу, здесь будет студия.
Он отпер дверь. Первое, что бросилось в глаза в скудно меблированном холле, — множество дверей с табличками: «Дополнительные занятия», «Чтение», «Математика». Мужчина в зеленом спортивном костюме сидел, согнувшись над книгой, почти обнимая ее, словно не желая замечать никого вокруг.
— Доброе утро, мистер Джонс!
— Доброе утро, начальник.
— Не расскажете ли нашей гостье, что вы читаете? — Голос начальника звучал строго.
Джонс нехотя протянул свою книгу. Текст был замазан белой краской, а поверх — рисунки карандашом: человек сидит на земле, женщина развешивает выстиранное белье, ребенок играет на качелях…
— Это вы рисовали? — с любопытством спросила я.
Он кивнул.
— На обложке книги стоит библиотечный штамп, — лицо начальника приобрело свирепый вид. — Вы испортили книгу!
— Библиотекарь отдал ее мне…
— Вы уверены?
Небритый подбородок человека задрожал.
— Да.
Мне показалось, что он лжет. Уверена, начальник это тоже видел. Но наброски были очень хороши.
— Вы давно рисуете? — спросила я.
— Нет, мисс, только когда сюда попал, начал. Сокамерник действует мне на нервы — очень уж он болтлив, вот я и начал рисовать, чтобы его не слышать.
Как я его понимаю! Это жгучее желание скрыться, хоть ненадолго спрятаться от внешнего мира, создать другой, где есть покой… И вдруг мне захотелось на эту работу. Очень захотелось. Потому что она не только здорово поможет мне, но и даст возможность помочь другим.
— Спасибо за уделенное нам время, мисс Бейкер, — начальник пожал мне руку. — Мы с вами свяжемся.
К следующему вторнику я уже не сомневалась — не повезло. Они обещали позвонить в понедельник, когда примут окончательное решение. Тюрьма — безумная идея, утешала я себя, но на занятии у меня под резцом треснул кусок синего стекла, потому что я думала о Джонсе, рисовавшем свою семью (наверняка там изображены его дети), и очень надеялась, что у него не возникнет неприятностей за испорченную библиотечную книгу. Художнику же нужны материалы для творчества — это базовая потребность, вроде воздуха, чтобы дышать.
Вечером в четверг, уходя в колледж вести занятие по акварели, на шатком столике в маленькой общей прихожей я заметила два коричневых конверта. Оба письма были адресованы мне. Одно содержало выписку с состоянием моего банковского счета, а на втором красовался штамп с буквами «ТЕВ» [ От Тюрьма Ее Величества (англ. Her Majesty Prison). (Примеч. ред.)]. В первом наверняка уведомление, что я превысила лимит по карте, поэтому я начала со второго.
— Ты получила работу в тюрьме? — ахнула мама, когда я, как обычно, позвонила ей вечером. Не позвонишь — она нервничает («А вдруг с тобой что-нибудь случилось?»). Потеря ребенка заставляет бояться за оставшихся вдвое сильнее. Хотелось бы мне ее приободрить… Ее голос меня успокаивает — я люблю свою маму до боли, но иногда мне просто нечего ей сказать. Зато сегодня у меня для нее есть новость.
— Да как тебе вообще в голову взбрело? — продолжала она.
— Мне нужны деньги, мама.
— Я тебе займу!
Мне захотелось ее обнять.
— Спасибо, но тебе это не по средствам.
С этим мама спорить не могла.
— Но это же опасно!
— Нет, это тюрьма открытого типа, вроде той, где сидел Джеффри Арчер. Волноваться не о чем.
— Все равно… — мать качает головой. И вот я вижу, как она сидит в своем плетеном кресле и глядит в сад, который тянется до самого моря. Позже мама пройдется по пляжу, шурша галькой, и всякий раз будет подбирать попадающиеся целые раковины. На обратном пути она оставит свои находки на кладбище, у надгробия, которое уже не выглядит новым. Все как всегда. Привычная рутина, помогающая жить дальше.
А я вот-вот разобью свою на мелкие осколки.
Глава 4
Китти
Сентябрь 2016 г.
Китти осталась потрясена и раздавлена вчерашними событиями — в смысле, ей казалось, что все произошло вчера. Ее память очень ненадежна, когда речь заходит о времени.
Хотя какая разница, когда, — главное, что это было. Визит Дряблой Физиономии. Китти точно знала — он натворил что-то плохое, ей нужно бежать. Но едва она решила, что спаслась, как инвалидное кресло потеряло управление.
— Держись! — крикнула Прямая Челка, но они с размаху налетели на стену. У Китти все так и поплыло перед глазами.
Пока ее осматривал врач на предмет «возможных травм», в коридоре разорялась Помыкашка:
— Барбара, как это понимать, черт побери?
— Я ей помогала! — запротестовала Прямая Челка. — Тот человек в кабинете ее явно перепугал!
— Откуда тебе знать, она же не может говорить!
Она! Вечно «она», «ее», «ей»! Взяла она сахар? Нужно ей подтереть задницу? Ну как можно не понимать таких элементарных вещей — Китти не единственная в этом заведении, кто понимает больше, чем мозг позволяет выразить словами!
— Но это же было очевидно! Если хотите мое мнение, Китти понимает больше, чем нам кажется. Иначе почему бы ей так расстраиваться?
Послышался вздох Помыкашки.
— Видишь ли, ты просто не имеешь права вот так бегать вместе с Китти. Мы здесь поддерживаем спокойную обстановку, основанную на заведенном порядке и твердом расписании. От этого у пользователей наших услуг рождается ощущение безопасности. Безопасность прежде всего. Если ты действительно хочешь работать в этой индустрии, ты должна это помнить.
— Простите.
— Боюсь, мне придется переговорить с руководителем твоего подготовительного колледжа.
Послышался стон.
— Пожалуйста, дайте мне еще шанс! Мне нужна эта работа, чтобы меня приняли в университет!
Доктор выкатил Китти в коридор — как раз вовремя.
— Не отсылайте ее, она мне нравится! Пусть она остается! Она знает, о чем я думаю, и волосы у нее красивые!
Мысленно Китти слышала свою громкую и четкую речь, но изо рта вырывалось неразборчивое лопотанье, похожее на агуканье младенца.
— Так, на два тона тише, — резко сказала Помыкашка, обвиняюще поглядев на Барбару с видом «видишь, что ты наделала?». — Обычно она просто шелковая, но временами такие впадают в буйство, особенно когда расстроятся. Это особенность ее заболевания.
