За черно-белым знаком границы города он наконец подал голос:

— Наш проселок налево, если забыл. Зеленый дом на холме.

Я кивнул и стал подниматься в гору.

— Остановись на минутку, ладно? Хочу кое о чем спросить.

Я притормозил на краю дороги, не выключая двигатель.

— Врач ведь обязан сообщать о некоторых вещах, верно?

Не столько вопрос, сколько утверждение. Я кивнул.

— Об инфекционных болезнях, — продолжал он, — об огнестрельных ранах, о трупах. Это обязательно, Майлс? — Он отвел взгляд. — Есть ведь случаи, когда врач может нарушить правила?

— Это зависит, — пожал плечами я.

— От чего, например?

— От врача, вероятно. И от конкретного случая. В чем дело-то, Джек?

— Не скажу пока, сначала ответь. — Он снова посмотрел на меня. — Допустим, это огнестрел, а ты о нем не заявишь. Зная, что у тебя будут неприятности, если об этом узнают, — могут даже лицензию отобрать. Можешь представить себе обстоятельства, в которых ты, рискуя своей репутацией, а то и лицензией, нарушишь врачебную этику и не заявишь властям?

Я снова пожал плечами.

— Не знаю, Джек. Может, и есть такая ситуация, в которой я бы согласился пойти на это. — Эта таинственность начинала порядком меня раздражать. — К чему ты, собственно, клонишь? Никаких обещаний давать не стану, учти. Если в вашем доме есть нечто, о чем я обязан сообщить, то, скорее всего, сообщу, вот и все.

— Этого хватит, — улыбнулся он. — Верю, что ты решишь правильно. Поехали дальше.

Я снова тронулся и увидел при свете фар женщину в фартуке — она шла нам навстречу, обхватив себя руками: вечера здесь холодные. Теодора, жена Джека.

Я остановился, подъехав к ней.

— Здравствуй, Майлс, — сказала она и заглянула в открытое окно. — Не могу сидеть там одна, Джек. Извини.

— Надо было взять тебя с собой, — кивнул он. — Я сглупил, что не взял.

Я открыл Теодоре заднюю дверь, Джек познакомил ее с Бекки, и мы поехали к дому.

Глава четвертая

Зеленый каркасный дом Джека стоит на склоне холма. Встроенный в фундамент гараж был открыт. Джек попросил меня заехать туда, включил свет, закрыл двери и провел нас в смежное помещение. Подвал был как подвал: древнее корыто для стирки, стиральная машина, лошадка-качалка, кипы газет, банки из-под краски, штабель картонных коробок. Джек прошел к другой двери и задержался, взявшись за ручку. Я знал, что у него там хороший, хотя и не новый бильярд; он говорил, что часто гоняет шары в одиночестве, — это помогает ему сочинять.

— Приготовьтесь, — сказал он Бекки, посмотрел на жену, открыл дверь и зажег свет.

Лампы в бильярдных всегда яркие и висят низко, чтобы не светить в глаза игрокам. Эта, под четырехугольным абажуром, освещала только стол, оставляя в тени всю комнату. Бекки ахнула в полумраке: на зеленом столе под лампой в 150 ватт лежало что-то, прикрытое прорезиненным чехлом, — определенно труп.

— Вперед, — сказал мне Джек. — Сними чехол.

Раздраженный и напуганный — писатель явно пересолил с загадками, — я сдернул тяжелую ткань. На зеленом сукне лежало обнаженное тело. Мужчина, пять футов десять дюймов примерно — рост лежащего человека определить не так просто. Белый, очень бледный при ярком свете. Это выглядело постановочно и в то же время реально до ужаса. Вес небольшой, около 140 фунтов, но упитанность в норме и мускулатура хорошо развита. Возраст определить опять-таки трудно — во всяком случае, не старик. При виде его голубых, очень ясных глаз, глядящих прямо на мощную лампу, мои собственные глаза заслезились. Ни ран, ни других очевидных причин смерти. Я обнял Бекки за плечи и сказал Джеку:

— Ну-с?

— Посмотри как следует, — невозмутимо ответил он. — Ничего странного не заметил?

Мое раздражение усилилось. В этом мертвеце действительно было что-то странное, но я не мог понять, что, и сильно из-за этого злился.

— Брось, Джек. Я вижу, что он мертвый, ничего больше. Кончай туман нагонять, говори, в чем дело.

— Пожалуйста, Майлс, не сердись. Я просто не хочу влиять на тебя и навязывать свои впечатления. Если я прав, то хочу, чтобы ты это сам увидел, а если мне примерещилось, то так и скажи. Присмотрись к нему хорошенько.

Я медленно обошел вокруг стола, рассматривая покойника под разным углом. Остальные посторонились, уступив мне дорогу.

— Ладно, — примирительно сказал я в итоге, — тебе не мерещится, Джек. А если мерещится, то и мне видится то же самое. Для начала, такое тело, живое или мертвое, не часто увидишь. Такими бывают туберкулезники, которые чуть ли не всю жизнь провели в санаториях. Все прочие люди, кроме них, с годами неизбежно приобретают шрамы и другие отметины, но он-то далеко не туберкулезник. Это здоровый мускулистый мужчина, который никогда не играл в футбол и хоккей, не падал с лестницы, не сломал ни единой кости. Не пользовался, так сказать, своим телом. Ты это имел в виду?

— Именно, — кивнул Джек. — Что еще скажешь?

— Ты как, Бекки? — Я посмотрел на нее через стол.

— Нормально, — сказала она, прикусив губу.

— Теперь лицо. — Я посмотрел на него еще раз — белое, абсолютно спокойное, с фарфоровыми глазами. — Я не сказал бы, что оно детское. Костяк вполне сформирован, это лицо взрослого человека, только… незавершенное, что ли. — Я не мог найти нужного слова.

— Видел когда-нибудь, как чеканят медали? — прервал меня Джек.

— Нет, а что?

— Для этого нужны два штампа. Первый, чтобы только форму придать, и второй, для тонкой отделки.

Я не понимал, к чему это он.

— Это потому, что мелкие детали на металлической пластине не отпечатываются. Сначала надо сделать черновой вариант. — Джек посмотрел на нас с Бекки — следуем ли мы за его мыслью.

— И что? — с легким нетерпением спросил я.

— На медали обычно изображается чье-то лицо. То, что мы сейчас видим, — типичный черновой вариант. Рот, нос, глаза, кожа, кости — всё как будто на месте, недостает только деталей, мелких линий, характера. Неужели не видите? Это заготовка, которой нужен финишный штамп!

Он был прав. Раньше я никогда таких лиц не видел. Не скажешь даже, что оно рыхлое — это действительно заготовка, недолицо какое-то. Жизненный опыт на нем не отпечатался, вот что.

— Кто он вообще такой?

— Не знаю. Тут под лестницей есть фанерный шкафчик со всяким хламом: тряпье в коробках, перегоревший утюг, пылесос, лампы разные. И старые книги. Я полез за одним справочником, смотрю — мертвец лежит на коробках. Перепугался до смерти, выскочил, как кот из собачьей будки, шишку себе набил. — Джек потрогал макушку. — Потом вытащил его, думал, вдруг еще жив. Когда наступает окоченение, Майлс?

— Часов через восемь-десять.

— Потрогай-ка его. — Джек торжествовал так, словно великое открытие сделал.

Я приподнял запястье мертвой руки. Она была гибкая и даже не слишком холодная.

— Никакого окоченения, так?

— Да, но в некоторых условиях… — На самом деле я не знал, что и думать.

— Можешь перевернуть его, если хочешь, но на спине и затылке ран тоже нет. Непонятно, с чего он умер.

По закону мне не полагалось осматривать трупы. Я снова прикрыл мертвеца чехлом и сказал:

— Может, поднимемся наверх?

— Да, пойдемте. — Джек пропустил нас вперед и потушил свет в бильярдной.

Наверху Теодора, предложив нам сесть, зажгла лампы, ушла на кухню и вернулась уже без фартука. Она села в кресло, мы с Бекки на диван, Джек устроился на качалке. Почти вся передняя стена у них в гостиной стеклянная, и за ней открывается вид на городские огни внизу. Красивая комната.

— Выпьете что-нибудь? — спросил Джек.

— Нет, спасибо, — сказал я.

Теодора и Бекки тоже не захотели.

— Мы обратились к тебе, Майлс, — продолжал Джек, — не только как к доктору, но и как к человеку, трезво оценивающему факты. Даже если они не такие, какими должны быть. Ты не из тех, кто будет доказывать, что черное — это белое, только потому, что тебе так удобнее. Мы в этом убедились на собственном опыте.

Я промолчал.

— Можешь сказать еще что-нибудь о теле внизу? — спросил Джек.

Я помолчал еще немного, теребя пуговицу, и наконец решился.

— Да, могу. В этом нет никакого смысла, но я дорого дал бы за возможность сделать его вскрытие. Знаете, что я, как мне кажется, обнаружил бы в нем? — Я обвел взглядом всех троих — они ждали продолжения. — Я не нашел бы причины смерти. Всё у него внутри окажется в столь же идеальном состоянии, как и снаружи. Все органы в рабочем порядке, запускай хоть сейчас.

Я дал им свыкнуться с этим и добавил еще кое-что. Чувствовал я себя, как полный дурак, но в своей правоте был уверен на сто процентов.

— Это еще не всё. Думаю, в желудке у него ничего не будет. Ни крошки пищи, переваренной или нет. Пусто, как у новорожденного младенца, и в кишечнике то же самое. А почему? — Я снова обвел взглядом аудиторию. — Потому, что тот субъект внизу вообще не умирал. Оттого и причину смерти определить невозможно. Мало того: он никогда и не жил. Вот так. — Я снова сел на диван. — Довольны теперь?

— Да-а. — Джек выразительно кивнул. — В моей безумной голове зародилась та же идея — я просто хотел, чтобы кто-то меня поддержал.