— Господь с вами, братия, — произнёс старец. — А посему — воротитесь обратно в Москву.

— Никак не можем, святой отец, — вздохнул Алексей, мотая головою. — Ни в Слободе, ни в столице нет государя. Осиротел народ. Здесь же царь великий с семьёй своей?

— Говорю же вам, так внемлите — разверните коней своих да мчитесь обратно. Днями и ночами государь Господу молится. И ныне в соборе замаливает грехи свои и отчизны всей перед святыми образами. Накануне примчался к нему вестник ваш, и молвил государь волю свою — не принимает он более. Не внял гонец словам сим, умолял государя вернуться на престол — да отрезал государь уши ему собственною рукой.

Басманов невольно поморщился и почесал затылок, обернувшись на спутников своих, среди коих был и сын его. Те внимали речам старца, и лица их омрачились.

— Не можем возвратиться мы без государя, — вздохнул Алексей. — Отец, вели открыть ворота.

— Воле вашей перечить не стану, да наставление моё в помощь вам — не тревожьте государя, в великой печали он, в великой скорби. Не желает видеть ни семьи, ни друзей своих. Воротитесь восвояси, братия.

— Открой ворота, — требовал Басманов, залезая обратно на свою лошадь.

Старец коротко склонился, пошёл к воротам в крепость. Через несколько мгновений тяжёлые монастырские ворота ожили и раскрылись, стряхивая с себя снег. Всадники въехали во двор.

— Видно, не сговорчив нынче государь, — вздохнул один из воевод.

— Когда это он сговорчивым был? — ответил Алексей Басманов.

— Так нынче если не вымолим на коленях у царя, дабы воротился он на престол, не избежать мятежа! В столице — так точно! А там, гляди, и новгородские весточку передадут! И с кого начнут? Со свиты царской!

— Так кто пойдёт к государю? — спросил Басманов, оглядывая бояр, что ехали с ним. — Афоня, мож, ты?

— Нельзя мне! — возразил князь. — Нынче припомнит мне все потери, что понесли братья наши славные, воюя с латинами на чужбине! Живота своего не жалели, да не отстояли мы города Полоцка! Не сносить мне головы, ежели просить царя буду!

— От пущай Васька идёт! — предложил один из воевод.

— Да как пойду я? С Курбским этим, супостатом лживым, едва ли не лобзался! — сразу выкрикнул Василий Грязной. — Я-то, ей-богу, не изменник и об перебеге его, гляди, последний прознал! Да ты поди, изъясни государю таков расклад!

За теми спорами приблизились к собору.

— Ты сам-то, Басман, чего не пойдёшь? — спросил Афанасий. — Нет никого ближе сердцу государева.

— Так сам я в шаге от опалы! — возмутился Алексей. — Велено было нам с Курбским-то приглядывать друг за другом. Недоглядел я! Прямо государь мне говорил: «Ежели предаст меня Андрей, так ты, Алёшка, первым то прознать должен! Не возжелает сердце моё видеть, ежели предаст меня ближний мой, на то есть у меня ты». Недоглядел! Я крайним и выйду!

— От раскудахтались! — рассмеялся Фёдор, спешившись.

— Ты чего удумал, Федька?! — воскликнул Алексей.

— А пущай Федька идёт, в самом деле! — тут же вступился князь Афанасий.

— И в самом деле! — поддакивал Василий. — Ежели и есть средь нас, кто менее пред государем нашим светлым провинился, то токмо Федя.

— Не дури, Фёдор! — возразил Алексей. — Запамятовал ты, как государь на вести скверные разгневаться может?

— Так где ж эти вести дурные? — спросил Фёдор, отдавая поводья своей лошади отцу.

Поправив ворот шубы, он снял шапку, осенил себя крестным знамением и переступил порог храма Господнего. Князья остались снаружи, глядя Фёдору вслед. Алексей тяжело вздохнул, снял кожаную перчатку и потёр переносицу. Мелкие хлопья снега медленно опускались на землю.

* * *

Под сводами собора тихо разносилась монотонная молитва. Послушники и монахи стояли одинокими редкими фигурами, в унисон читая куплеты и строфы. Голоса эти, звучные и певучие, разносились и множились средь просторных стен собора. Молитвы возносились к высокому куполу, откуда вниз взирал Спаситель, восседая на небесной сфере.

Перед алтарём на коленях стояла фигура, облачённая в чёрное. Одежды ниспадали до самого пола. В руках молящийся держал деревянные чётки. Пальцы его быстро перебирали одну крупную бусину за другой, пока в один момент он не замер, услышав, как отворяется тяжёлая дверь. Иоанн обернулся, вскользь разглядев вошедшего. Не придав ему никакого значения, он вновь погрузился в свою молитву. Прошло много времени, прежде чем Иоанн поднялся с колен и обернулся к пришедшему.

Фёдор стоял поодаль. Атлас его красного кафтана с хитрыми узорами отливал золотом в свете свечей. Взгляд его был устремлён на государя в ожидании, когда царь велит ему молвить слово.

— Я дал ответ свой, — произнёс Иоанн, ведая, с какими вестями беспокоит его Басманов.

— Не принимает ответа вашего ни столица, ни весь народ честной, — ответил Фёдор.

Иоанн усмехнулся, мотая головой. Медленным шагом приблизился он к Фёдору, покачивая на ходу деревянными чётками, продолжая перебирать бусины.

— Сказал я и верен я слову своему — не быть мне царём. Измучили измены меня. Новый государь ваш — сын мой Фёдор. Ему на верность присягайте, у него отныне и впредь просите милости и заступничества.

Государь замер в двух метрах от Басманова.

— Не остави народ свой, точно сироту, — взмолился Фёдор.

«Отчего же, если вы все оставили меня?»

На лице Иоанна появилось выражение сродни презрению. Медленно он поднял руку, указывая на двери.

— Поди вон из обители святой, — сквозь зубы, едва ли не шёпотом произнёс Иоанн. — Остави меня!

— Не уйду, государь великий, — твёрдо ответил Фёдор, глядя царю прямо в глаза.

Пальцы Иоанна, что перебирали звенья чёток, замерли. Неподвижный взгляд точно впился в фигуру, облачённую в бархат и меха.

— Оглох ты, Феденька? — тихо спросил царь, улыбаясь, словно скалясь по-звериному. — Али рассудок покинул тебя, сын ты Басмановский? Последний раз молвлю волю свою — не быть мне отныне государем. Слаб я, тело и душа мои изранены. Полно! Нет во мне силы службу тянуть со всеми бесами в обличье человеческом! Полно!

Гневная речь прервалась заливистым звонким смехом. В оцепенении замер Иоанн. Стихли и молитвы. Монахи и послушники святой обители невольно обратили взоры свои на Иоанна и Фёдора, чей смех становился уже кощунственно бесстыдным. Терпение царя иссякло. В мгновение ока очутился он прямо перед Басмановым и со всей силою своей ударил наотмашь его по лицу, в кровь рассекая тому губы. Крепкой хваткой Иоанн вцепился в воротник Басманова и впечатал его в стену, приподняв над землёю.

— Что же так позабавило тебя, басмановское отродье?! — стиснув зубы от бешеной злобы, вопрошал государь.

Хоть Фёдор и жмурился от боли, с лица его не сходила улыбка. Слизав кровь с губ, он перевёл дыхание.

— Да то, — ответил юноша, распахнув свои пронзительно-голубые очи и глядя прямо во глаза Иоанновы, — что вы, великий наш светлый государь, при всей силе вашей, при всём разуме вашем, молвите в святой обители, точно вы ущербны!

Царь ни на секунду не ослаблял своей хватки, но медленно опустил руку, что занёс для нового удара.

— Кто, ежели не вы, великий царь? — много тише спросил Фёдор. — Кто, ежели не вы, защитит детей своих, отечество своё от Жигимона подлого, от измены Иудовой?

Фёдор ощутил, как ноги его вновь коснулись каменного пола. Глядел Басманов в лицо государево, обрамлённое дрожащим сиянием свечей, и видел, как слепой гнев и ярость стихают в душе Иоанна.

— Ежели бросите нас на погибель, — произнёс Фёдор в абсолютной тишине, — так тому и быть. Нет у нас надежды иной. Но как верный слуга, как раб ваш, великий Иоанн, молю вас — за всё отечество молю — не остави нас.

Служители святой обители боялись проронить хоть слово. Мёртвая хватка, которой держал государь Басманова, в мгновение распустилась. Иоанн перевёл взгляд на святые образа. Фёдор меж тем вновь вытер кровь с рассечённой губы.

— Отче! — воскликнул Иоанн, расправив руки свои. — О, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо меня! Не моя воля, но Твоя да будет!

— Аминь, — прошептал Фёдор, склонившись в земном поклоне пред царём, но голос тот донёсся до слуха государева.

* * *

Когда дверь собора отворилась, пятеро бояр, а более их всех Алексей Басманов устремили взгляды на крыльцо церкви. Воевода тотчас же нахмурил брови, видя кровь на лице своего сына, однако весь вид Фёдора говорил о тихом, но величественном торжестве.

— Мы возвращаемся в Москву, — объявил Фёдор.

Бояре в недоумении меж собою переглянулись, но следом за Фёдором на пороге церкви явилась величественная фигура царя всея Руси.

* * *

Ударили морозы, пронзившие ледяными когтями реки да озёра. Народ честной тянул работу, какая оставалась на зиму весь год. Кто шёл на рынок, кто праздно слонялся по дворам да проулкам, точно зевака. Один такой мужик с выражением лица пустым и унылым, слонялся вдоль городского рынка. Да зазевался мужик — чуть под копыта лихого наездника не угодил.

— Государеву волю слушать велено! Государев указ! — провозглашал всадник.

Немало таких наездников в тот морозный день бороздили столицу и другие города Руси, а всё для того, чтобы собрать народ честной на площади да зачитать волю царскую. Не знали люди, что значили слова из указа государева. Да и гонец, как ни старался надрывать горла своего слабого, надышался студёным воздухом. Оттого слова указа едва ли было слышно. Да и народ всё галдел в общем беспорядке. Неясно было ничего, токмо если очень уже напрягать слух или родиться востроухим.