Всё действо вершилось заливистою игрою гуслей, дудок али иных инструментов, кустарных. Сливаясь в один лад, текла мелодия горным ручьём — то звоном поднималась, то затевалась духовыми. Иной раз и вовсе гласные скоморохи перекрывали голосом своим игру чудесную, да с тем и отступали.

С усладою глядел царь на торжество сие и более всех, по обыкновению своему, следил за скоморохами. Опричник же, Фёдор Басманов, по заведённому негласному порядку, был на пиру главною отрадой для глаз. Нынче не был он ряжен, да всё одно — не сводил царь с него глаз. Притом поглядывал Иоанн за Фёдором, за танцами да игрою его, украдкою. Государь слышал каждое обращение к нему за столом, отвечал мерно, всем видом показывая, что разумом своим да сердцем за столом восседает подле слуг своих. Вместе с ними распивал он вино, и лицо его, мрачное и грозное в обыкновении своём, нынче было озарено тёплой радостью да мягкою улыбкой.

Намного явнее глядел на Фёдора отец его. Когда Басманов-сын уж было запрыгнул на стол, дабы избежать очередного ряженого преследователя, не смог сдерживаться уж старый Басман.

— Да Господь наш милостивый! — сокрушался Алексей, всплеснув руками. — Не иначе как обратно сложить меня в постелю хочет али вовсе в гроб!

Покуда сетовал да ворчал отец, иные же опричники, прилично предавшиеся вину да медовухе сладкой, подбадривающе свистели молодому Басманову, смеясь во всё горло новым выходкам его.

Иоанн внял речи воеводы своего с улыбкой да всё глядел, как Фёдор ловко ступает меж блюд. Собравшиеся гости прибрали чаши свои, чтобы не остаться без питья, да и Фёдор тотчас уж и соскочил на мягкую с талого снега землю, и пустился дальше.

Покуда пробегал мимо стола, ловко изворотившись от каждого, кто пытался осалить его, не было на тех гуляньях ни души, кто мог бы изловить его. То была не юношеская удаль да горячая кровь — прислуживали ныне немало молодцев, что были и младше летами. Да будто бы кто нашёптывал Фёдору, куда иной раз метнётся преследователь его, влево али вправо. На том чутье да и отвязался было от скоморохов ряженых Басманов, пробегая мимо трона царского таки, и дал схватить себя, едва ли не поскользнувшись на талом снегу.

То хватка была самого государя. С улыбкой Фёдор поднял глаза на царя, переводя частое горячее дыхание. Басманов, верно, не ожидал быть схваченным, да и не противился тому. В праздничной суматохе никто не приметил того, как царь со своим слугой встретились взглядами. Лишь Басман-отец, утирая усы от пьяного пития, обернулся да, сведя брови, и отворотил взгляд свой, продолжая пир с братьями-опричниками.

Иоанн крепче взялся за рукав слуги своего, да так, что Басманову пришлось не иначе как опереться на трон царский рукою, унизанной драгоценными перстами. Иные скоморохи, что резвились подле государя не столь уж и часто, было затаили дыхание. Ближний царский круг давно уж выучил, кого Иоанн подпускает столь близко к себе, и потому ничего уж в том особого и не заприметили.

Иоанн было открыл рот, дабы молвить слово, да резко пробил его холод по спине всей. Едва ли он мог поручиться, что цел, что рёбра его не сражены вражеской рукой. Не будь Фёдор нынче подле царя, так всё равно бы завидел перемену во взгляде, в тревожной молнии, что сверкнула в тёмных очах государя. Он невольно свёл брови, готовясь внимать своему владыке.

— Нынче узнаю тебя, — тихо произнёс царь, с тем и отпустил опричника.

Фёдор же не спешил уходить прочь, вновь резвиться средь ряженых крестьян. Низко кланяясь, он протянул руку к чаше да испил из неё, всё оставаясь подле государя.

— Немудрено, — себе под нос бросил Вяземский.

Сложно уразуметь было, обращается ли князь сам к себе али к соседям его, да продолжил он мысль свою, отрывая мясистые кусочки с гусиных крыльев на тарелке.

— Ежели он-то даже в мужицком платье, то всяк уж признает, — произнёс Афанасий да и отправил мясо себе в рот.

— Не возьму никак в толк, — обернулся Фёдор, вновь опёршись о трон государев, да притом явно без нужды на то, — отчего же вам, княже, неймётся, ежели государю люб я хоть в бабском сарафане.

Поднялся басистый да раскатистый смех за столом. В том гомоне голосов звучал и низкий смех государя, поглядывавшего, как Афанасий от тех слов и поперхнулся, и бил в себя грудь, дабы не удавиться. Не только князю кусок не в то горло пошёл — когда Фёдор с довольною улыбкой оглядывал стол, завидел он и отца своего. Алексей, видать, так же переводил дух с выходки Федькиной.

* * *

Солнце ещё не взошло, когда мощные копыта топтали землю, обмякшую от талой воды. Лошадь редкой красоты да буйного нрава подавалась головой вперёд при каждом шаге. Порыв за порывом — и она вместе со своим лихим наездником всё мчалась и мчалась меж полесков да редких рощ, которые хранили следы тяжёлой зимы. Чем ближе были могучие деревья, дарившие тень сугробам, тем медленнее сходило снежное полотно, оседая в лесах да на утёсах.

Первые лучи солнца уже карабкались по верхушкам деревьев и силились показать себя из-за дальнего горизонта. Жаркое дыхание разгорячённой лошади окрашивалось золотисто-малиновым светом, и тот пар вздымался вверх. Будучи вольной в резвости своей, лошадь носилась по полю, описывая круги, иной раз резко заворачивала да и перепрыгивала через сучья али, высокие выступающие корни деревьев, али поваленные стволы. Невзирая на это животное буйство, наездник оставался в седле. Наконец норовистая кобыла устала сама от собственного безумия да рвения. Замедлялся её шаг, плавно и едва заметно.

— Вот так, ладная моя… — тихо шептал Фёдор, слегка похлопывая лошадь по сильной шее. — Истомилась ты, вижу, истомилась!

Понимала ли лошадь слова всадника своего али бездумно ответила фырканьем да тряхнула головой, Басманову было неведомо. Да всяко рассмешила его повадка животинки, и не скрывал он улыбки на своём лице.

— И я так думаю, — с усмешкой добавил Фёдор. — Тоже скучала по батюшке-то? Он тот ещё лежебока.

Лошадь уж перешла на шаг, а затем и вовсе засеменила на месте. Басманов обратил свой взгляд на Слободу. Они не отъезжали далеко, ибо к полудню Фёдор обязан был нести службу. Когда лошадь уж смирила шаг, Басманов спешился. Разминаясь, он оглядывал лошадь своего отца.

— Нынче старик оправится, будешь с ним резвиться. Уж потерпи меня в своём седле, — с улыбкой произнёс Фёдор, гладя лошадь по морде.

Та вторила громким фырчанием и подалась головою вперёд, бодая руку Басманова.

— Да? — Басманов вскинул бровь, точно лошадь к нему человеческой речью обратилась.

Лошадь лишь рыла тяжёлыми копытами мягкую землю.

— И то правда, — вздохнул он, отпуская кобылу. Басманов неспешно переступал с ноги на ногу, взмахивая в воздухе кнутом.

— Но право, неужто всё то кажется мне? — спросил Фёдор, вскинул голову ко светлеющим небесам, а затем перевёл взгляд на лошадь. Та мчалась лёгкой рысью да всё кружила подле Басманова.

— Не мог я думать о том, покуда батюшка лежал ни жив ни мёртв, — продолжал он. — Но нынче всё иначе…

Лошадь тряхнула гривою, точно сбрасывая с себя всякую усталость. Ежели Басманов что-то и сохранил из нежного возраста, так это трепет и восхищение пред лошадьми, пред силою их да красотой. И теперь он глядел на лошадь своего отца, на её движения. Видел Федя и то, как истосковалась животина по воле да с каким упоением мчалась без толку и без цели.

— Али всё кажется мне? — спросил Басманов, одним резким движением заскочив обратно в седло, да и помчался обратно в Слободу.

* * *

Ворота отворялись быстрее, нежели то было лютою морозною зимой. Лёд более не хватал своими когтями. Фёдор въехал во двор на отцовской лошади и не думал о том, что прямо сейчас пал под взоры Алексея и царя всея Руси. Иоанн и Басман прогуливались по второму этажу, глядя через арочные проёмы вниз.

— А вот и он сам, ты глянь! — усмехнулся Алексей, подавшись вперёд.

— Лёгок на помине, — с улыбкой добавил царь, обратив свой взор во двор.

Царь и опричник провожали взглядом юношу, покуда он не скрылся за белокаменным торцом, где располагались царские конюшни.

— Всё говорю — не мог узнать его, покуда ты при смерти лежал, — продолжил Иоанн. — Скорбь не к лицу ему.

— Да так и знал вас, чертей проклятых! Значится, прилёг я силы перевести, а вы уж схоронили меня? — с улыбкой да с шутливым возмущеньем выпалил Басманов.

— Ты жесток к нему, — ответил Иоанн, тяжело вздыхая. — Себя припомни, как ты отца своего хоронил.

Алексей в тот же миг нахмурился да отмахнулся рукой.

— А уж моё сердце сколько потерь в себе несёт? Нет уж, Алёша, жесток ты к нам, — помотал головой царь.

— Да оставь! — отмахнулся Алексей. — Всяко не мне хоронить Федьку. Пусть он хоронит меня.

Иоанн молча глядел во двор. Редкие фигуры то появлялись чёрными точками, то спешно удалялись по зову службы своей. Когда царь обратил свой лик к Алексею, опричник заметил, как помрачнел взгляд государя.

— Что ж гложет вас? — спросил Басман.

Иоанн вновь обратил взгляд на талый снег, который лежал на чёрной земле неровными проплешинами.