Изнемогая от тех шагов за дверью, что топали, заговорщически шептались и шикали друг на друга и не давали вновь вернуться ко сну, Иоанн сидел в кровати, схватившись за переносицу и переводя дыхание. По мере того как сердце его унималось, стихала и возня за дверью.

Наконец тишина. Царь наслаждался ей. Вскоре он приоткрыл тяжёлые веки. Глаза были полны слёз от боли и бессонницы. В Москве Иоанн едва ли мог забыться в глубоком сне. Стоило царю лишь опустить свой взгляд, сердце его вновь замерло, точно незримая ледяная когтистая хватка сдавливала его.

Короткие мгновения покоя скоро сменились адскими видениями, и Иоанну не оставалось ничего, кроме как молить отчаянно и яро о том, чтобы небеса вновь послали ему одиночество, избавили его от призраков ночи, что садились подле него на кровати.

— Уходи… — прошептал Иоанн, но голос его точно отнялся. Едва ли был слышен хоть единый звук.

Фигура оставалась всё там же. Иоанн поднёс дрожащую руку. Он ощутил тепло, исходящее от этого юного тела, слышал мерное, спокойное дыхание. Тотчас же Иоанн отдёрнул руку, будто бы коснулся раскалённого добела железа. Образ, лежавший в трепетной близости, не вызывал ни малейшего сомнения. Резко сжав кулак, царь прижал его к своим губам и старался вновь выровнять дыхание. Когда государь вновь открыл глаза, он был один в своих покоях. Государев взор обратился к окну, от которого веяло прохладой. Иоанн встал с постели, точно стараясь отделаться от жуткого в своей правдоподобности видения.

Горячим лбом припал государь к холодному стеклу, на котором тотчас же осела испарина. Взгляд Иоанна опустился вниз, на резную шкатулку. Хоть там и имелся замок, царь не запирал её. Он провёл кончиками пальцев по крышке, касаясь каждого причудливого витка узоров. Поддев крышку, Иоанн открыл своему взору драгоценности, что были особенно любы сердцу его. Открылся мягкий тёмно-красный бархат, которым была обита маленькая сокровищница изнутри. Тут покоился серебряный крест на тонкой цепочке. Иоанн положил его на ладонь и усмехнулся, вовсе не замечая выступивших слёз.

В памяти оживали образы юного и светлого отрочества, когда Иоанн не был ни царём, ни самодержцем. Его память милосердно сохранила много тепла от прикосновения рук матери. Иоанн помнил, как на его крохотной ладошке крестик матери занимал намного больше места, нежели теперь, в эту мрачную безлунную ночь.

Тут же лежало несколько перстней слишком скромных, чтобы быть роскошным подарком, и они явно не подходили по величине своей царю. Эти невзрачные кольца некогда красовались на руках его покойной супруги. Её светлая память до сих пор омрачалась скоропостижной кончиной. На душе Иоанна осталась страшная рана, ибо и по сей день не ведал он наверняка, кем именно была убиенна её душа.

С каждым днём заря занималась всё ранее. Сегодня она застала Иоанна врасплох. Долго ещё оставалось до яркого зарева, но небо заметно светлело. Бисер точно оживал на тёмном атласе. В окне же появилось нечто сродни тёмной фигуре, и царь тотчас же обратил на то свой взор.

* * *

Не один государь мучился бессонницей. В своих покоях молодой Басманов освоился не сразу. Нынче же ночь навлекала иные мрачные думы на рассудок юноши. На диво самому себе, Фёдор ничуть не был утомлён сим днём. Сна не было ни в одном глазу. Оттого он решил и вовсе уж не отходить ко сну, ибо уж сим утром мчаться им по приказу выметать сор из избы. Фёдор сидел напротив зеркала, которое не доверил везти никому иному из прислуги, а спрятал у себя, у самого сердца, боясь за то сокровище паче, нежели за серебро али злато.

Басманов заранее послал за чистою водой да свечами. Ему хватало того мерцания огня, чтобы начисто выбрить лицо. Нынче делал он то с большею сноровкой, нежели до знакомства с Генрихом. С особым чаяньем глядел он на движенья друга своего да внимал советам его. Оттого-то в ту ночь управился Фёдор вдвое проворнее, нежели сам на то рассчитывал. Ополоснув лицо своё, Басманов откинулся назад в кресле, уставив глаза в потолок. Мысли путались, мешались в единый и нераздельный шум.

Лишь отдельные нити стали проясняться, Фёдор вновь обратил взор на собственное отраженье. Из зазеркалья в полумраке на него глядел юноша с лицом, будто бы лишённым любых житейский страстей. В изгибе бровей, в рисунке рта, в холодных глазах, смотревших со снисходительной насмешкой, читалось премного того изящного холода, который окутывает скульптуры далёких южных островов. В тех местах, где лазурь морей бьётся об острые голые скалы. О тех морях безмолвно да красноречиво могла поведать удивительно глубокая синева глаз. В зрачках отмечалось лёгкое колыхание свечи.

Фёдор постепенно перестал воспринимать тот портрет из зазеркалья инородным и медленно возвращался к мысли, что это лишь его собственное отражение, он закинул ногу на ногу, погрузившись в блуждание по душе своей.

— И правда… — думал вслух опричник, разглядывая кольца на своих изящных пальцах.

Юноша нынче не снимал их, ибо точно слышал разум свой и сердце своё. Что-то из глубины тревожило его, накатывая бурными волнами, отчего он точно знал — не заснуть ему. То незримое будоражило и вместе с тем предвосхищало неизбежное. Состояние становилось всё более странным и пугающим. Его мысли бились внутри его разума, точно вновь и вновь сшибаясь с холодными пиками, кованными из ледяной тревоги.

Басманов барабанил пальцами по столу, наблюдая за переливом самоцветов. Блёклый огонёк со свечи проворным зверьком скакал с одного камня на другой. Наблюдение за кусочком света несколько отвлекало юношу от мыслей, но такая забава не могла заглушить его рассудка. Глядя на драгоценности на перстах своих, тотчас же припомнил Фёдор стычку с Вяземским. В тот же миг пальцы Басманова застыли. Вновь Фёдор обратился взором к зеркалу. Взгляд его утратил насмешливость и всякое игривое притворство.

— Обделён я чем?

На диву, отражение не дало никаких ответов. Лишь безмолвно глядело с той стороны на юношу, послушно повторяя малейшее шевеление взгляда. Поняв, сколь бессмыслен собеседник из зазеркалья, Басманов с усмешкой встал с кресла да потянулся, думая, чем занять себя пред рассветом.

Много праздного времени оставалось. Чуть подумав, он решил, что всяко будет милее скуку развеять с Данкою своей быстроногой. Фёдор уж был в опричном облачении. Под шёлковой рубахой стелилась мелкая кольчуга. Раньше он не раз пренебрегал сей осторожностью, да с тех пор, как отец его ранился едва ли не насмерть на глазах Фёдора, Басманов-младший переменил своё мнение.

Боле того, в речах своих сам государь не раз молвил: «Жизнь твоя не в твоей власти, но в моей. Негоже, стало быть, тебе голову сложить, покуда не будет на то дозволения моего».

Всё чаще в мыслях Фёдора всплывал голос Иоанна. Порой он молвил такие речи, коих никак не мог молвить государь. Фёдор, бывало, и сетовал на собственный рассудок, который путал его, обманывая речами, коих не было и никак не могло свершиться взаправду.

Ещё не загорелась заря, небо по-ночному оковано было мрачным сукном. Холодный воздух дышал лютыми зимними морозами. Если бы не длинные следы чёрных проталин, Фёдор запросто бы усомнился в том, что нынче весна на дворе. Он не спешил, блуждая по двору. Ежели они прибыли в столицу, стало быть, поздно ли, рано ли, придётся всё разведать, как же обстоит всё. Басманов не спешил. До назначенного часа ещё оставалось много времени, оттого-то он праздно прогуливался, оглядывая внешнее убранство палат да двор.

Когда он вышел на широкий чистый участок, прищурился, сразу и не заметив, в чём состоит перемена, с которой весь двор преобразился. Лишь спустя несколько мгновений Фёдор заметил, что всё вокруг нынче очертилось мягкой сиреневатой тенью. Он поднял взгляд на небо. И впрямь, ночной покров таял, точно мартовский снег. Сам не ведал Фёдор, отчего же, да на губах его появилась слабая, но искренняя улыбка.

Переведя свой праздный взор на стены, он точно прирос к месту. В высоком окне даже сквозь ночной сумрак не мог Фёдор не признать грозную фигуру своего государя. Боле того, не мог он и не углядеть того, что сам царь заметил юношу.

Басманов низко поклонился. Иоанн стоял какое-то время неподвижно. Затем взгляд его опустился вниз и точно не решался подниматься. Когда же царский взор вновь остановился на Фёдоре, юноша напряг глаза, чтобы всмотреться сквозь мрак и оконное мутноватое стекло.

Так и смотрели они, два призрака, не находящие себе покоя в этот час. Ночная безмятежность таяла на глазах. Небо скоро начнёт светлеть. Оставалось совсем немного той сокровенной тишины, прежде чем поднимется людская суматоха и громкие переговаривания польются во двор.

Фёдор лишь опосля заметит, что продрог, обманутый ранним весенним теплом, покуда стоял холодный воздух, коварный и промозглый.