Джек Лондон

Люди Бездны

ГОВОРЯТ ПЕРВОСВЯЩЕННИКИ И ПРАВИТЕЛИ

«Господь, мы безгрешны, мы славим творца,
Сын строит у нас по заветам отца;
Взгляни: присносущий образ твой
Царит безраздельно над нашей страной.


Тяжел наш труд — огнем и мечом
Мы древний порядок в стране блюдем,
Мы жезлом стальным направляем стада —
Да найдут они верный путь всегда!»


Двоих показал богомольцам Христос:
Работник — угрюм, изможден, бос,
И дева — несчастна, худа, тиха,
Повел ее голод стезею греха.


И сильных толпа отхлынула вспять,
Ризы свои боясь запятнать;
Христос восскорбел, и молвил им он:
«Вот как вами образ мой искажен» [Перевод В. Лимановской.].

Джеймс Расселл Лоуэлл

Предисловие

События, описанные в этой книге, произошли со мной летом 1902 года. Я отправился исследовать лондонское «дно» с тем умонастроением, которое в большой мере присуще ученому. Я хотел увидеть все собственными глазами, нежели полагаться на россказни тех, кто там не бывал, или даже на слова тех, кто видел «дно» до меня. Более того, я решил пользоваться довольно простым критерием, чтобы судить о жизни на «дне». То, что способствовало долголетию, физическому и духовному здоровью, я готов был счесть хорошим; плохим же — все то, что сокращает жизнь, приносит боль, уродует и калечит.

Читателям вскоре станет ясно, что видел я больше плохого. Однако не следует забывать, что я пишу о так называемых «благополучных временах» в Англии. Увиденные мной голод и бездомность составляли ту безысходную нищету, которую не изжить даже в периоды изобилия и процветания.

За тем летом пришла суровая зима. Огромные толпы безработных устраивали иногда до дюжины демонстраций в одно и то же время и ежедневно проходили по улицам Лондона, требуя хлеба. Мистер Джастин Маккарти, писавший в январе 1903-го для нью-йоркской «Индепендент», кратко обрисовал ситуацию в следующих словах:

«Работные дома не вмещают толпы голодающих, которые ежедневно и еженощно просят еды и ночлега у их дверей. Благотворительные учреждения исчерпали свои возможности пополнения запасов продовольствия для терпящих нужду обитателей чердаков и подвалов лондонских закоулков и подворотен. Отделения Армии Спасения в разных частях Лондона еженощно осаждают массы безработных и голодных, которым невозможно предоставить ни ночлега, ни каких-либо средств к существованию».

Многие утверждали, будто бы я слишком мрачно смотрю на происходящее в Англии. И должен сказать в свое оправдание, что я оптимист из оптимистов. Но человечество в моих глазах — это не столько политические формации, сколько отдельные люди. Общество развивается, в то время как политические машины распадаются на куски и становятся грудой хлама. Англичанам же, мужчинам и женщинам, их здоровью и счастью, я предрекаю большое и многообещающее будущее, а политическим механизмам, которые в настоящее время так плохо ими управляют, — место на свалке.

...

Джек Лондон Пьемонт, Калифорния

Глава I

Нисхождение

— Вы же сами понимаете, что не можете на это пойти, — говорили друзья, к которым я обращался за помощью, собираясь погрузиться на дно лондонского Ист-Энда. — Лучше поищите провожатого в полиции, — добавляли они по размышлении, силясь понять, что движет этим сумасшедшим, у которого рекомендации явно были лучше, чем мозги.

— Но я не собираюсь обращаться в полицию, — возражал я. — Я просто хочу побывать в Ист-Энде и увидеть все своими глазами. Мне нужно знать, как живут там люди, почему они там живут и для чего. Короче говоря, я собираюсь сам пожить там.

— Жить там! — восклицали все в один голос с явным неодобрением на лицах. — Говорят, там есть места, где человеческая жизнь не стоит и ломаного гроша.

— Вот эти-то места я и хочу увидеть, — не сдавался я.

— Но вы же сами знаете, что это невозможно, — следовало неизменное возражение.

— Я не за этим к вам пришел, — резко отвечал я, уязвленный их нежеланием понять. — Я здесь чужой и хочу, чтобы вы рассказали мне все, что знаете об Ист-Энде, ведь мне нужно с чего-то начать.

— Но мы ничего об Ист-Энде не знаем, это где-то там. — И они махали рукой в неопределенном направлении, где порой, очень редко, можно увидеть восходящее солнце.

— Тогда я отправлюсь к «Ку́ку», — объявил я.

— О да, — говорили они с облегчением. — У «Кука» наверняка знают.

О «Кук», о «Томас Кук и сын» — первопроходцы и следопыты, расставившие указатели по всему миру, готовые оказать помощь заблудившимся путешественникам; они без колебаний, по первому вашему слову и с легким сердцем отправят вас в самую Черную Африку или в самый запретный Тибет, но дороги в лондонский Ист-Энд, до которого рукой подать от Лудгейт-Серкус, они не знают!

— Но вы же сами понимаете, что это невозможно, — произнес служащий отделения «Томас Кук и сын» в Чипсайде, знающий все о маршрутах и ценах. — Это так… хм… так необычно. Наведите справки в полиции, — глубокомысленно заключил он, поскольку я продолжал настаивать. — Мы не отправляем путешественников в Ист-Энд, таких заявок еще не поступало, и мы ничего не знаем об этом месте.

— Это не важно, — поспешил вставить я, пока меня не вынесло из офиса новой волной его возражений. — Кое-что вы все же в состоянии для меня сделать. Я бы хотел сперва объяснить вам, как собираюсь поступить, чтобы вы могли подтвердить мою личность, если возникнут проблемы.

— Ага, понял! Чтобы мы могли опознать ваш труп, если вы будете убиты.

Он произнес это таким бодрым и равнодушным тоном, что я тут же представил себе свой обнаженный и покалеченный труп, распростертый на столе, с которого стекает вода, и терпеливо склонившегося над ним клерка, печально изрекающего, что это и есть тот самый сумасшедший американец, которому понадобилось увидеть Ист-Энд.

— Нет-нет, — ответил я, — только для того, чтобы подтвердить мою личность, если выйдут неприятности с бобби [Полицейский.]. — Последние слова я произнес не без удовольствия: я уже начинал усваивать местный жаргон.

— Этот вопрос должен решаться в главной конторе, — сказал он. — Видите ли, мы ни с чем подобным не сталкивались, — добавил он извиняющимся тоном.

Служащий в главной конторе мялся и жался.

— У нас есть правило, — объяснил он, — не предоставлять никаких сведений о наших клиентах.

— Но в данном случае, — не отступал я, — клиент сам просит сообщить о себе сведения.

Последовала очередная заминка.

— Конечно, — продолжил я, желая его опередить, — мне известно, что вам еще не приходилось сталкиваться ни с чем подобным.

— Именно это я и собирался сказать, — твердо произнес он. — Случай беспрецедентный, и я не думаю, что мы можем что-то для вас сделать.

Тем не менее ушел я с адресом сыщика, который жил в Ист-Энде, потом направился к американскому генеральному консулу. Тут-то наконец я нашел человека, с которым можно было вести деловой разговор. Он не мялся и не жался, не вскидывал бровей, не выказывал недоверия или глубокого удивления. Мне потребовалась одна минута, чтобы изложить свой план, к которому он отнесся как к чему-то вполне естественному. Вторую минуту он потратил на то, чтобы узнать, каков мой возраст, рост, вес, и хорошенько меня рассмотреть. Через три минуты мы уже пожимали друг другу руки на прощание, и он провожал меня со словами: «Ладно, Джек, запомню вас и постараюсь не упускать из виду».

Я выдохнул с облегчением. Корабли были сожжены, и теперь ничто не препятствовало мне ринуться в дебри, о которых, похоже, никто и ничего толком не знал. Однако я тут же столкнулся с новым препятствием в лице моего извозчика, благообразного малого с седыми усами, который несколько часов безропотно возил меня по Сити.

— Отвези меня в Ист-Энд, — велел я, усаживаясь на сиденье.

— Куда, сэр? — переспросил он с явным удивлением.

— В Ист-Энд, куда угодно. Трогай.

Экипаж несколько минут бесцельно катил вперед, затем неуверенно остановился. Окошко над моей головой было открыто, и извозчик недоуменно уставился на меня оттуда.

— Хотел спросить, — сказал он, — а место-то какое?

— В Ист-Энд, — повторил я. — Все равно куда. Просто покатай меня там.

— А адрес не скажете, сэр?

— Слушай! — взревел я. — Вези меня в Ист-Энд, да поживей!

Было ясно, что он не понял, но он исчез в окошке и с ворчанием велел лошади трогаться.

Нигде на лондонских улицах вы не сможете избежать зрелища самой жалкой нищеты; пять минут ходу почти из любой точки, и вы окажетесь в трущобах; но район, куда въезжал мой экипаж, представлял собой сплошные трущобы. Улицы были заполнены новой для меня, совершенно особой породой людей — невысокого роста, с изможденными или одурманенными пьянством лицами. За окном оставались мили кирпичных стен и грязных улиц, и каждый перекресток, каждый проулок открывал вид на длинную череду таких же кирпичных бараков и такое же убожество. Тут и там шатались пьяные мужчины и женщины, и воздух наполняли резкие крики и брань. На рынке трясущиеся старики и старухи копались в валявшихся в грязи отбросах, в поисках гнилых картофелин, бобов и прочих овощей, в то время как ребятишки, словно мухи, крутились вокруг кучи гниющих фруктов, засовывая руки по плечи в прокисшую жижу и вытаскивая не до конца еще испорченные плоды, которые проглатывали тут же на месте.