Я — пилот Алекса, его директор по связям с клиентами и единственная сотрудница. Официально я занимаю должность помощника руководителя, хотя могла бы выбрать любую другую и назваться, например, исполнительным директором. С селианской базы мы вернулись в середине зимы и сразу же сообщили об этом клиентам. Посыпались вопросы о новых артефактах — вопросы, полные надежды. Я потратила полдня, объясняя, что нам не удалось ничего привезти. Полное фиаско.

Был один из тех свинцово-серых дней, что обычно предвещают снегопад. За окном завывал северный ветер. Я все еще напряженно работала, когда из своего жилища спустился Алекс, одетый в толстый серый свитер и черные брюки.

Он среднего роста, и вообще у него все среднее. Вид его нисколько не впечатляет — пока не вспыхнут темно-карие глаза. Я уже говорила, что его не очень интересуют древности как таковые: он ценит их лишь как источник дохода. Это замечание вызвало у него сильные возражения. Признаюсь, что я могла превратно судить о нем, — к примеру, он все еще злился из-за так называемого «мародерства» на Гидеоне V. Мне стало понятно: он возмущается не только тем, что кто-то нас опередил.

— Я их нашел, — сообщил он.

— Что именно, Алекс?

— Артефакты.

— Селианские?

— Да. А ты о чем подумала?

— Они появились на рынке?

— Да, — кивнул он. — Их выставила на продажу «Голубая луна».

Он вывел на экран каталог, и перед нами предстала роскошная коллекция: блюда, бокалы, несколько пуловеров и рабочих униформ. На всех предметах были селианские символы и знакомая горная вершина. В каталоге значилась и кое-какая электроника. «Эта магнитная муфта, — гласила реклама, — будет прекрасно смотреться в вашей гостиной». На устройстве имелась табличка с названием производителя и датой семисотлетней давности.

Алекс велел Джейкобу связаться с «Голубой луной».

— Хочу, чтобы ты их послушала, — сказал он. Я села возле книжного шкафа, откуда меня не было видно. Наконец на том конце ответили. Искин.

— Я бы хотел поговорить с кем-нибудь из руководства, — сказал Алекс.

— Могу соединить вас с госпожой Голдкресс. Как вас представить?

— Александр Бенедикт.

— Одну минуту.

Появилась блондинка примерно моего возраста, в белой блузке и белых брюках, с золотыми сережками и браслетом на руке.

— Добрый день, господин Бенедикт, — вежливо улыбнулась она. — Чем могу помочь?

— Насколько мне известно, вы предлагаете селианские артефакты?

Рядом с женщиной возникло кресло, и она опустилась в него.

— Совершенно верно. Мы еще не закончили прием заявок. Он продлится до следующей недели. — Она поколебалась. — Какие предметы вас интересуют?

— Госпожа Голдкресс, могу ли я поинтересоваться, как к вам попали артефакты?

— Извините, я не уполномочена об этом говорить. Но каждый предмет снабжен полностью документированным сертификатом подлинности.

— Почему вы не можете мне сказать?

— Владелец не желает, чтобы его имя стало известно.

— Значит, вы действуете в качестве его агента?

— Совершенно верно. — Оба не отрываясь смотрели друг на друга через разделявшее их пространство офиса: она так и сидела в кресле, Алекс стоял, прислонившись к моему столу. — Кстати, каталог содержит лишь небольшую часть продаваемых предметов. Если вас это интересует, сообщаю, что весь селианский антиквариат будет представлен на Съезде антикваров, который пройдет в эти выходные в Пармели.

— Отлично, — сказал Алекс. — Не могли бы вы меня с ним свести?

— С кем?

— С владельцем.

— Прошу прощения, господин Бенедикт, но я не могу этого сделать. Это будет неэтично.

Алекс небрежно достал карточку для перевода денег и положил на стол.

— Я был бы вам крайне благодарен.

— Не сомневаюсь. Сделаю для вас все, что смогу.

Алекс улыбнулся:

— Приятно знать, что в бизнесе еще остались профессионалы.

— Спасибо, — сказала она.

— Можете ли вы кое-что ему передать?

— Конечно.

— Пусть он мне позвонит.

— Хорошо.

Женщина отключила связь. Алекс раздраженно фыркнул.

— Без толку, — сказал он. — Он не отзовется, можешь не сомневаться.

Я нашла информацию о Съезде антикваров.

— В этом году почетный гость — Болтон, — сказала я. Олли Болтон уже лет двадцать возглавлял компанию «Братья Болтон», которая занималась поиском исторических памятников. — Во время съезда состоится несколько выставок.

До Пармели было два часа на поезде.

— Закажи билеты, — велел Алекс. — Никогда не знаешь, кто появится на таком мероприятии.

Мероприятие проводилось в «Медальон-гарденс», среди крытых переходов, стеклянных стен и цветущих растений сотен видов. Мы прибыли во второй половине дня, вскоре после открытия выставки антиквариата. Там демонстрировалась коллекция Рилби — как раз в то время ее передавали университетскому музею, — несколько электронных приборов трехтысячелетней давности с «Таратино», первого пилотируемого корабля, покинувшего галактику, и, конечно, селианские артефакты.

Мы рассматривали их с болью в душе, ведь они могли — и должны были — стать нашими. Помимо предметов из каталога там имелись музыкальные инструменты, наборы для игры в шахматы и судзи, лампа и три фотографии в рамках, удивительно четкие, несмотря на возраст. Фоном для всех снимков служили помещения базы. На одном была женщина, на другой — тоже женщина, но пожилая, на третьей — двое детей, мальчик и девочка. Мальчика звали Джейл. Больше не было никаких сведений ни об одном человеке.

Госпожа Голдкресс тоже оказалась там — столь же необщительная, как и во время сеанса связи. «Как дела?» — «Хорошо, спасибо». — «Вы сами там бывали?» — «Нет, увы, слишком занята». Алекс поинтересовался, не присутствует ли здесь владелец экспонатов, но она ответила, что ничего об этом не знает.

Она вежливо улыбнулась мне, намекая, что я могла бы подыскать Алексу другое занятие: тогда он не тратил бы зря ее время.

— Вы передали мою просьбу владельцу? — спросил он.

Мы стояли возле селианских экспонатов; госпожа Голдкресс не сводила с них взгляда.

— Да, — ответила она. — Передала.

— И что он сказал?

— Я оставила сообщение его искину.

Когда мы уходили, Алекс тихо проговорил:

— С удовольствием вышиб бы ей мозги.

На съезд прибыли в основном торговцы антиквариатом, а также несколько ученых и журналистов. В семь часов мы собрались в Островном зале, где проводился банкет. Присутствовало около четырехсот человек.

Другие гости за нашим столом пришли в нескрываемый восторг, узнав, что сидят рядом с самим Алексом Бенедиктом. Им не терпелось услышать подробности о его похождениях, и Алекс, наслаждавшийся каждой минутой, с превеликим удовольствием согласился. Обычно Алекс вел себя сдержанно и старался не слишком задирать нос, но ему очень нравилось слышать, как у него все хорошо получается и насколько значителен его вклад в дело. Он застенчиво краснел и пытался приписать часть заслуг мне, но никто этого не замечал. По его мнению, он держался в достаточной степени скромно. Скромность, как он однажды мне сообщил, есть признак величия.

Когда мы покончили с едой, встал распорядитель и произнес несколько тостов. Покойного Мэйло Рилби, чью бесценную коллекцию пожертвовал его брат, представляла молодая, привлекательная племянница. Она встала, и мы торжественно выпили вместе с ней. Мы подняли бокалы также за представителя университетского музея и за председателя Съезда антикваров, который уходил в отставку после семи лет пребывания в должности.

После обсуждения формальных вопросов слово наконец дали почетному гостю — Оливеру Болтону, главе компании «Братья Болтон», человеку необычайно знаменитому. Название компании звучало странно, поскольку никаких братьев не было. Не было даже сестры. Болтон основал компанию двадцать лет назад и поэтому никак не мог унаследовать ее. Часто ссылались на его собственные слова: мол, он всегда жалел, что у него нет ни братьев, ни сестер, и название корпорации отражает это ощущение одиночества. Признаюсь, мне трудно было понять, что он имеет в виду.

Высокий, с седеющими волосами, он выглядел весьма представительно — тот, кому машинально уступают дорогу, и одновременно тот, кто вызывает у людей симпатию. Он мог бы стать успешным политиком.

— Спасибо, Бен, спасибо, — сказал он, когда распорядитель закончил пятиминутную хвалебную речь. Похоже, в заслугу Олли Болтону ставились многочисленные находки артефактов Пропавших столетий, труды, после которых историки изменили взгляд на Тревожные времена, и множество прочих достижений.

Он упомянул свои самые выдающиеся свершения и остановился на заслугах своих помощников, которых представил собравшимся. Затем он начал рассказывать о себе: о пережитом на Араконе, когда рабочие ушли, забрав с собой лестницы, а он остался на всю ночь в гробнице; о том, как он провел ночь в тюрьме на Бакудае, будучи обвинен в разграблении могил.

— Формально они были правы. Но если бы все вышло по желанию властей, эта хрустальная чаша, которая отправляется в музей, до сих пор была бы погребена в пустыне.

Снова раздались аплодисменты.

В голосе Болтона звучала то злость, то страсть, то поэзия.