Глава 8

Убеленный сединами король Тройсинета Гранис, тощий и костлявый, был грубоват и резок даже в те дни, когда дела шли хорошо; столкнувшись с затруднениями, он сотрясал воздух ругательствами и проклятиями. Всю жизнь он надеялся, что на свет появится наконец его сын и наследник, но королева Боадилия родила ему, одну за другой, четырех дочерей, каждый раз вызывая этим громогласные и продолжительные сетования супруга. Первую дочь звали Лорисса, вторую — Этель, третью — Фернисте, четвертую — Байрина. Больше детей у Боадилии не было, и предполагаемым наследником тройского престола стал брат Граниса, принц Арбамет. Второй брат короля, принц Осперо, отличавшийся сложным характером и не слишком крепким здоровьем, не только не стремился царствовать, но и не выносил придворную жизнь с ее церемонными манерами и неискренней атмосферой — настолько, что почти не выезжал из Родниковой Сени, своей усадьбы посреди Сеальда, внутренней равнины Тройсинета. Супруга Осперо, Айнора, умерла при родах, подарив принцу единственного сына, Эйласа, со временем выросшего в ладного широкоплечего молодца среднего роста, скорее жилистого и подтянутого, нежели мускулистого, сероглазого, со светло-коричневыми волосами, коротко подстриженными под горшок.

Оправдывая свое наименование, Родниковая Сень расположилась в приятной роще на берегу пруда Джанглин — маленького озера между северными и южными холмами; к западу от усадьбы открывались просторы Сеальда. Когда-то здесь была крепость, призванная охранять земледельцев Сеальда от горских набегов, но с тех пор, как из ее ворот выезжали карательные вооруженные отряды, прошло больше трехсот лет, и оборонительные сооружения превратились в живописные развалины. Оружейный склад оприходовали кузнецы, изготовлявшие мотыги и подковы, и никто уже не помнил, когда и по какому случаю в последний раз поднимали разводной мост. Приземистые круглые башни стояли на самом берегу, наполовину в воде; высокие деревья раскинули ветви над их коническими черепичными крышами.

Весной над заливным лугом собирались стаи черных дроздов, и вороны кружились в небе, оглашая холмы пронзительными троекратными выкриками: «Карр-карр-карр!» Летом пчелы гудели в кронах тутовых деревьев, в воздухе пахло тростником и мокрой ивой. По ночам в лесу перекликались кукушки, а утром речная форель и лосось набрасывались на наживку, как только она касалась воды. Осперо, Эйлас и частые гости ужинали под открытым небом на террасе, любуясь величественными закатами, разгоравшимися и тускневшими над зеркалом Джанглина. Осенью лес ярко желтел и краснел, а закрома полнились урожаем. Зимой огонь пылал во всех каминах, и белый солнечный свет отражался в Джанглине алмазными искрами — а форель и лосось держались ближе ко дну, отказываясь брать наживку.

Осперо проявлял скорее поэтические, нежели полезные в практическом отношении наклонности. Его почти не интересовали ни события в Миральдре, королевском дворце, ни война с Лионессом. Грамотей и собиратель редкостей, Осперо заботился об образовании сына, пригласив в Родниковую Сень знатоков, пользовавшихся высокой репутацией; Эйласа учили математике, астрономии, музыке, географии, истории и литературе. Принц Осперо не слишком хорошо разбирался в боевых приемах и поручил эту часть образования Эйласа своему бейлифу Тоунси, ветерану многих военных кампаний. Эйлас научился стрелять из лука и владеть мечом; кроме того, Тоунси, побывавший в плену у галисийских разбойников, обучал его малоизвестным на Старейших островах и требовавшим цирковой ловкости приемам метания ножей.

— Бросаться ножами нехорошо и не подобает благородному рыцарю, — наставлял принца старый бейлиф. — Но это последнее средство в отчаянном положении, когда ты вынужден убивать, чтобы свалиться в постель, а не в могилу. Брошенный нож застает противника врасплох на расстоянии до десяти ярдов; на большем расстоянии лучше пользоваться луком или арбалетом. В тесной схватке, особенно в закрытом помещении, несколько ножей за поясом — самые надежные союзники.

Опять же, я предпочитаю короткие мечи длинным и тяжелым, какими обычно орудуют всадники. Коротким мечом я за полминуты разделаюсь с рыцарем в латах, размахивающим своей наточенной кувалдой. Ловкость и подвижность всегда берут верх над грубой силой. Давай-ка, подними двуручный меч и попробуй разрубить меня пополам!

Эйлас с сомнением взвесил на ладонях массивное оружие:

— Тоунси — что, если я действительно снесу тебе голову? Ты не обидишься?

— Бойцы пострашнее тебя пытались это сделать — а я все еще расхаживаю тут, как павлин, и распускаю хвост. Меньше болтай, нападай!

Эйлас нанес удар сверху — меч соскользнул в сторону. Он попробовал еще раз — Тоунси сделал круговое движение, и меч вылетел у Эйласа из рук.

— Еще раз! — сказал бейлиф. — Смотри, как это делается. Ты встречаешь меч противника под небольшим углом и сразу увеличиваешь угол, одновременно отходя в сторону. Противник размахивается изо всех сил и налегает всем своим весом. Для него меч превращается в неуправляемый снаряд, а ты резко изменяешь направление его движения, и он больше не может его удержать. Ты делаешь выпад, прицелившись в щель между пластинками брони, — и противник прощается с жизнью.

— Полезный прием, — одобрил Эйлас. — Нужно будет его попробовать, когда горцы опять придут кур таскать.

— Ха! Ты не сможешь всю жизнь отсиживаться в отцовском замке. Король воюет вовсю. А ночных воришек предоставь мне. Продолжим, однако. Допустим, ты решил прогуляться по закоулкам Аваллона и зашел в трактир выпить чарку вина. Со скамьи поднимается здоровенный детина, обвиняющий тебя в изнасиловании его жены. Он выхватывает кинжал и накидывается на тебя. В тот же момент ты вынимаешь нож и бросаешь его! Вот так! Одним плавным движением! Ты делаешь шаг вперед, вынимаешь нож из шеи негодяя и вытираешь лезвие о рукав. Если ты действительно развлекался с женой болвана, истекающего кровью на полу, тебе придется с ней распрощаться. Вся эта история основательно испортила тебе настроение. Но из-за спины к тебе подкрадывается муж другой красотки. Не зевай! — так продолжалась лекция Тоунси.

В завершение ветеран кабацких потасовок даже расчувствовался:

— Я считаю нож самым изящным оружием. Острый нож не просто убивает — он красиво летит и глубоко втыкается. При метком попадании радостно сжимается черствое сердце солдата.

С наступлением весны, на восемнадцатом году жизни, Эйлас угрюмо, не оглядываясь, оседлал коня и уехал из Родниковой Сени. Сначала дорога тянулась вдоль окружавших пруд болотистых лугов, а затем пересекла равнину Сеальда и стала подниматься в холмы, к перевалу Лешего. Там Эйлас развернулся, чтобы взглянуть на панораму Сеальда. Вдали — там, где еще серебрился отблеск пруда Джанглин, — темное пятно купы деревьев скрывало приземистые башни Родниковой Сени. Минуту-другую Эйлас сидел, не двигаясь с места и запоминая картину дорогих его сердцу, знакомых, отныне покинутых мест, — слезы навернулись ему на глаза. Встрепенувшись, он дернул поводья и повернул коня в заросшую густым лесом расщелину перевала, а оттуда стал спускаться по долине Каскадной реки.

Уже в вечерних сумерках он увидел впереди отблеск пролива Лир и вскоре прибыл в Ведьмину гавань за Туманным мысом. Эйлас сразу направился в трактир «Морской коралл» — хозяин хорошо его знал. Там ему подали добротный ужин и отвели удобную комнату с чистой постелью.

С утра он продолжил путь на запад по прибрежной дороге, а после полудня уже подъезжал к Домрейсу. Эйлас придержал коня на возвышенности за окраиной, откуда открывался вид на город. В этот ветреный день воздух казался удивительно прозрачным, как линза, четко передающая мельчайшие детали. Гавань огибал так называемый Абордажный Крюк — каменистая коса с белой бородой пенящегося прибоя. В основании Абордажного Крюка возвышался замок Миральдра, цитадель короля Граниса с длинным парапетом, тянувшимся до маяка в конце отмели. Первоначально служившая не более чем сторожевой башней, по прошествии многих веков Миральдра обросла удивительным собранием пристроек: залами, галереями и дюжиной других башен самых разнообразных форм, низких и высоких.

Спустившись с холма, Эйлас проехал мимо Палеоса — посвященного Гее храма, где пара двенадцатилетних девственниц в белых хламидах все еще поддерживала священный огонь. Подковы коня с неожиданной громкостью застучали по булыжной мостовой: Эйлас оказался в городе. Мимо лавок и таверн с узкими фасадами, мимо портовых причалов, где стояли на якоре два десятка кораблей, он выехал на мощеную насыпь, поднимавшуюся к королевскому замку.

Над головой угрожающе нависли высокие наружные стены. Они казались почти чрезмерно массивными, а стрельчатый вход, обрамленный двумя барбаканами, — непропорционально маленьким. Два стражника, в каштановых с серым мундирах Миральдры, в полированных серебряных шлемах и ярких серебряных кирасах, стояли в парадной позе «вольно», наклонив алебарды. Кто-то уже узнал Эйласа, выглянув из амбразуры барбакана; герольды протрубили приветствие. Когда Эйлас приблизился к въездной арке, стражники выпрямились, поставили алебарды вертикально и отдали честь.