8

В ту ночь, когда Лидия узнала, что Хавьер и Ла-Лечуса — один и тот же человек, она долго лежала в темноте с открытыми глазами. Лидия с Себастьяном всегда считали, что женатые люди имеют право на некоторую обособленность и не должны рассказывать друг другу все подряд. Она полюбила будущего мужа в том числе и за это: Себастьян не вытягивал из нее ответы на слишком личные вопросы, почти никогда не ревновал и не пытался разрушать или контролировать ее отношения с друзьями-мужчинами.

— Ты отдельная личность, ты взрослая женщина, — сказал он ей еще до помолвки. — А я — твой возлюбленный. Если мы поженимся, это будет значить, что ты выбрала меня. Надеюсь, каждый день ты будешь заново выбирать меня.

Лидию смешило старомодное слово «возлюбленный», но идея Себастьяна привела ее в восторг. До встречи с ним она была уверена, что брак непременно означает потерю личной свободы. И очень воодушевилась, узнав, что это не так. Оба они были людьми порядочными и считали себя современными. Они не скрывали друг от друга ничего серьезного, но Лидии нравилось иметь свой собственный, потаенный шкафчик, доступный лишь ей одной.

Так что не было ничего предосудительного в том, что она не рассказывала мужу о Хавьере, однако в тот момент, разумеется, все резко изменилось. Лидия так и не сомкнула глаз до самого утра, до того момента, когда Себастьян, как обычно, поцеловал ее в лоб и направился в ванную. Она села в постели, и от этого резкого движения у нее скрутило живот.

— Себастьян, — начала она.

Лидия было подумала: может, лучше ни о чем напрямую не рассказывать, а позадавать вопросы? Она понимала, что, как только во всем признается, их дружбе с Хавьером придет конец; в глубине души она уже начала оплакивать свою потерю. Ей очень хотелось, чтобы вся история оказалась неправдой, обыкновенным недоразумением.

Муж обернулся к ней в сером полумраке спальни.

— Что такое?

По одному лишь тону Лидии он сразу все понял. Подойдя к постели, Себастьян сел рядом с женой.

— Он мой друг, — призналась она.

В то утро Себастьян остался дома. Он позвонил своему редактору и сказал, что собирается проверить одну зацепку и в офис приедет только во второй половине дня. Вместе с женой они сидели на незаправленной постели и говорили в течение нескольких часов, пока свет за окном менял краски: с серого на розовый, с розового на солнечно-желтый. Когда пришло время собирать Луку в школу, оба ходили как в тумане.

— Давай сегодня я сам его отвезу, — настоял Себастьян. — А ты подожди меня дома.

Стоя под душем, Лидия плакала.

Когда муж наконец вернулся, они продолжили разговор за кухонным столом. Мокрые волосы Лидии дыбом торчали у нее на макушке, лицо припухло.

— Есть ли хоть какой-то шанс, что ты ошибаешься? — спросила она, скрестив на груди руки.

Лидия знала ответ, но все это казалось ей какой-то бессмыслицей. Голова у нее шла кругом.

Себастьян впился в нее глазами и твердо сказал:

— Нет.

Лидия кивнула:

— Материал про «Лос-Хардинерос», над которым ты работаешь… там что-то говорится про него самого?

— Да там почти все про него, про его приход к власти. Разоблачение в стиле «Всем привет, теперь я здесь главный авторитет».

Склонив голову набок, Лидия потерла рукой лоб.

— Я не знаю, что мне теперь делать, — прошептала она. — Вся эта история кажется совершенно невероятной.

— Делать ничего не надо.

— Просто в голове не укладывается. Ведь я знаю его.

— Да, Лидия, я понимаю. Он обаятельный мужчина, настоящий эрудит. Но еще он очень опасный человек.

Она вспомнила глаза Хавьера, какими беззащитными они казались всякий раз, когда тот снимал очки. «Опасный»? Это слово совсем к нему не подходило.

— Я знаю, как трудно в это поверить. И понимаю, как тебе сейчас тяжело. Мне очень жаль, правда. — Выдержав паузу, Себастьян продолжил чуть изменившимся тоном: — Но он убивал людей, Лидия. Множество раз. Этот мужик с ног до головы в крови.

Этот мужик. Лидия снова мотнула головой. Себастьян поднялся, обхватил пальцами спинку своего стула, придвинул его к столу.

— Он совсем не такой, каким тебе казался.

— Но ты ведь сам говорил вчера: «Лос-Хардинерос» не такие жестокие, как остальные картели.

Он ведь и правда так говорил, черт подери! Лидия открыла окно, и в кухню ворвался шум дороги.

— Дорогая, я тебя люблю. Я люблю твою преданность и порядочность. Но сейчас речь идет об убийце. С особой жестокостью или без, этот человек — успешный наркобарон. Когда убиваешь в таких количествах, убийство становится привычкой. Пусть на его совести чуть меньше мертвых детей, ну и что с того? Подобная умеренность — не следствие добродетели. Это его чертова бизнес-стратегия. Этот парень убьет кого угодно, если сочтет это выгодным.

— Не кого угодно, — едва слышно возразила Лидия. — У него есть дочь.

Опершись руками о спинку стула, Себастьян уронил голову и уставился в пол.

— Себастьян, послушай. Я понимаю, звучит все это безумно. Но я ведь не наивная девочка, так? Я ведь не идиотка, правда?

— Ты самая умная женщина из всех, кого я знаю.

— Я… я просто пытаюсь все это переварить. Соотнести все то, что ты мне рассказываешь, с образом того Хавьера, которого знаю я.

— Да-да, понимаю.

— И это очень сложно.

— Я и представить себе не могу насколько.

— Ведь я и правда знаю его, Себастьян. Знаю. Как ты и говоришь, он действительно очень умный. В другой жизни он мог бы стать хорошим человеком…

— Но это не другая жизнь, Лидия. Он не стал хорошим человеком.

— Но, может, у него еще есть шанс. Вот что я пытаюсь до тебя донести. Люди — сложные создания. Пусть он именно такой, как ты говоришь. Но в нем есть и другая сторона. В нем живет измученная душа поэта, полная скорби. Он остроумный. И добрый. Может, он еще сумеет измениться.

— Погоди. — Хавьер окинул жену внимательным взглядом. — Погоди-ка, Лидия. Ты что, в него влюблена?

— Что?

— Влюблена или нет?

— Себастьян, не говори глупостей. Сейчас не время для сцен ревности.

Мужчина покачал головой:

— Но есть ли у тебя к нему какие-то чувства?

— Ничего такого. Я его люблю, но…

— Ты его любишь?!

— Он мой друг! Настоящий друг. Человек, который очень много для меня значит. — Лидия уперлась ладонями в коленки и взглянула на мужа снизу вверх. На окне зажурчала и выдохнула кофеварка. — Его отец тоже умер от рака.

Себастьян отодвинул стул и снова сел.

— Ох, Лидия.

С отцом своей жены Себастьян так и не успел познакомиться, но смерть этого человека оказала такое мощное влияние на жизнь Лидии и на их зарождавшийся роман, что к покойному тестю он испытывал по-настоящему родственные чувства. Себастьян знал о нем буквально все. Например, когда Лидии было двенадцать (уже не самый подходящий возраст для мишек), ее главный плюшевый любимец получил ранение в нос. Лидия была убита горем и одновременно стыдилась своих чувств. А мишка мучился и рассыпал внутренности по всему дому. Тогда ее отец, не говоря ни слова, сходил в аптеку и вернулся оттуда с пакетом. Пакет он положил на кухонный стол, под лампу на штативе, и велел дочери принести из комнаты мишку. Очень осторожно Лидия доставила любимца на кухню, которая к тому моменту превратилась в операционную. Стол был затянут целлофаном. Ее отец стоял в маске и резиновых перчатках. Под лампой мерцали хирургические инструменты: игла, нитки и лоскут кожи. Отец пришил медведю полностью новый кожаный нос.

А еще Себастьян знал, что покойный тесть никогда не ел зеленых овощей, кроме лимской фасоли, с детства имел на ноге длинный шрам из-за несчастного случая на лодке, а на концертах любил громко подпевать артистам и, случалось, ужасно при этом фальшивил. Только раз в жизни Лидия видела, как отец плачет: когда Оскар Де Ла Хойя выиграл золото на Олимпиаде 1992 года в Барселоне. Себастьян испытывал такие нежные чувства к этому человеку, что порой ему приходила в голову мысль: возможно, будь тесть сейчас жив, Себастьян интересовался бы им куда меньше. На девятой неделе их романа они с Лидией смотрели футбольный матч на стадионе «Асуль» в Мехико, и в этот момент ей позвонили с ужасной новостью. Хотя рак развивался медленно, скончался отец Лидии внезапно и стремительно. Все случилось 24 октября 2003 года, за неделю до Dia de los Muertos [День мертвых (исп.).]. По словам врачей, его последние слова были: «Скоро праздник. Мне нужно подготовиться».

Лидия и Себастьян сразу же ушли с матча, и он повез ее сначала к себе домой, а потом обратно в Акапулько; ехали они всю ночь. Ее одежда лежала кучей на заднем сиденье. Она не понимала, что нужно взять, поэтому сгребла все в корзину для грязного белья. Сидя в темноте, Себастьян держал ее за руку; возле Куэрнаваки ему пришлось остановиться — Лидия испугалась, что ее вот-вот вырвет. В ту неделю он несколько раз ездил в Мехико и обратно: чтобы взять одежду, уведомить преподавателей о сложившейся ситуации, отвезти ее друзей на похороны, а потом, объединив усилия с ее матерью, уговорить Лидию не бросать колледж.

В каком-то смысле Себастьян всегда считал эту трагедию своего рода цементом, скрепившим их союз. Они уже догадывались, что влюбляются друг в друга, но именно личное горе стало для Лидии лакмусовой бумажкой, обнаружившей характер Себастьяна во всей полноте. В нем появилось непривычное постоянство. Он всеми силами пытался восполнить недостающие фрагменты ее жизни. Поэтому, когда она упомянула эту маленькую деталь, объединявшую ее с Хавьером, — смерть отца от рака, — Себастьян сразу понял, насколько важным был для Лидии этот общий опыт.