— Сколько лет ему было? — спросил он. — Когда умер его отец?

— Одиннадцать.

— Ужасно! — Себастьян поморщился.

Лидия вынула из шкафчика две кружки и налила в них кофе. Одну она поставила перед мужем, а другую взяла себе и снова села за стол. Подтянув к себе коленки, обхватила их руками.

— Себастьян, мне кажется, он влюблен в меня.

Ее муж надул щеки и с шумом выпустил воздух.

— Maldita sea [Проклятье (исп.).], — выругался он. — Кто бы сомневался.

В краткосрочной перспективе изменилось немногое: Себастьян стал чаще звонить и время от времени заходил в книжный, чтобы проведать жену. Раз пять в день он слал ей эсэмэски, и даже если Лидия была занята, она сразу отвечала, чтобы муж не волновался. Все было в порядке. Неделю спустя, увидев в дверях Хавьера, она страшно запаниковала. Спрятав под прилавком телефон, Лидия написала Себастьяну: «Он здесь. Перезвоню».

В руках Хавьер держал какой-то сверток, и глаза его сияли ярче обычного. Всем своим видом он показывал, что очень ждет, когда покупатели разойдутся, но Лидия не спешила их отпускать, страшась оставаться с ним наедине. Когда последняя пара посетителей направилась к выходу, так ничего и не купив, Лидия крикнула им вслед: «Вам все понравилось?» Ответа она не услышала. Один из них, мужчина, просто кивнул, и, отворив дверь, оба удалились под тревожный звон колокольчика. Дрожащими руками Лидия помешала сахар в кофе Хавьера.

Сидя на своем табурете, мужчина широко улыбался.

— Кое-что для тебя. — С этими словами он положил бумажный сверток на прилавок и чуть придвинул его к Лидии.

Упаковка была неброской: простая коричневая бумага, никаких ленточек — однако от этого подарок, врученный в среду утром без всякого повода, не терял своей особой значимости. Как бы то ни было, Лидия распаковала его. Внутри оказалась деревянная матрешка, напоминавшая по форме арахисовую скорлупу, высотой примерно как рука Лидии от кисти до локтя, с едва заметным шовчиком посередине. Раскрашена она была по-праздничному: черные волосы, розовые щеки, желтый фартук, красные розы. Прощупав пальцами шовчик, Лидия открыла матрешку и увидела ее сестру-близняшку, только поменьше. Лидия раскрывала этих куколок снова и снова и всякий раз обнаруживала внутри уменьшенную копию предыдущей фигурки.

— Это русские матрешки, — сказала она.

— Да. — Хавьер наблюдал за ее реакцией. — Но на самом деле они — это я. Продолжай, ты не закончила.

Разняв очередную рассеченную фигурку — высотой с ее большой палец, — Лидия добралась до самой маленькой сестрицы. Ярко-бирюзовая и самая красивая, она была расписана наиболее искусно. Лидия зажала фигурку между пальцами и принялась разглядывать замысловатую серебряную филигрань.

— А это ты. — Хавьер ударил себя кулаком в грудь. — Muy dentro de mi [Глубоко внутри меня (исп.).].

Лидия заморгала, пытаясь остановить слезы, но они все равно предательски заблестели в уголках ее глаз. Мужчина истолковал их по-своему и улыбнулся еще шире:

— Тебе нравится?

— Очень. Спасибо!

Она шмыгнула носом и под пристальным взглядом Хавьера начала поспешно собирать матрешек обратно. Тот заметил, что Лидия не пытается соединять половинки аккуратно, чтобы нижняя часть соответствовала верхней, — знак, что что-то по-настоящему пошло наперекосяк.

— Что случилось, mi reina [Моя королева (исп.).]?

Покончив с матрешками, Лидия снова завернула их в коричневую бумагу и положила под прилавок рядом со своим мобильным. Разговор намечался не из легких, поэтому она решила обо всем сказать прямо.

— На прошлой неделе я узнала кое-что плохое, — начала Лидия.

Хавьер нахмурился и подался вперед, слушая.

— Про тебя, — добавила она.

Он откинулся на спинку стула и еще сильнее сдвинул брови. В воздухе надолго повисла тишина, которая затем внезапно оборвалась от звона дверного колокольчика: в магазин вошла дама средних лет. Пробивая для нее три блокнота, три дорогие ручки и поздравительную открытку, Лидия так и не смогла улыбнуться. Беспокойство Хавьера, словно темное заклятье, расползалось вокруг, трепетало у нее в груди. Мужчина сидел ссутулившись, спрятав ладони между сомкнутых колен. Когда покупательница удалилась, Лидия подошла к двери. Щелкнув замком, она перевернула табличку: «Сerrado» [Закрыто (исп.).].

Они сидели по разные стороны прилавка и изучали друг друга. Лидия пристально смотрела Хавьеру в глаза, и оба не отводили взгляда.

Наконец мужчина заговорил.

— Я думал, ты знаешь. — Голос его звучал натужно, хрипло.

По-прежнему глядя ему в глаза, Лидия помотала головой:

— Откуда мне было знать? И как?

Глаза Хавьера за линзами очков казались даже больше обычного. Когда он вновь заговорил, его губы дрожали:

— Мне кажется, почти все знают. Вот я и надеялся, что… что для тебя все это просто неважно. Потому что ты знаешь, что я за человек. Видишь, какой я на самом деле.

— Да, вижу, даже сейчас. Но, Хавьер, другая часть твоей личности, которая мне не известна… Просто в голове не укладывается. Она ведь тоже настоящая, да?

Он наконец отвел глаза. Потом заморгал, снял очки и протер стекла полой рубашки.

— Я люблю тебя, — сказал он.

— Я знаю.

— Нет, не знаешь.

Лидия сжала губы.

— Я влюблен в тебя. Влюблен.

Она лишь покачала головой.

— Лидия, ты мой единственный друг. Единственный человек, которому от меня не нужно ничего, кроме искренней радости общения.

— Неправда.

— Правда! Когда мы не вместе, я тоскую по тебе. Ты не представляешь, какое ты приносишь мне счастье. Только ты и Марта, больше у меня никого нет. Остальное — пыль. Я бы все это бросил, если бы мог.

— Так бросай! — Лидия хлопнула ладонью по прилавку. — Бросай!

Улыбнувшись, Хавьер печально взглянул на нее:

— Это не так устроено.

— Все устроено так, как ты велишь! Ты же хефе!

— Да. Но если я уйду, что будет дальше? Что случится с Акапулько, если я возьму и все брошу? Сколько невинных людей погибнет, пока они там будут бороться за мое место? — Он поставил локти на прилавок и в отчаянии ухватил себя за волосы. — Я ведь никогда не стремился к этой жизни. Все произошло само, по несчастному стечению обстоятельств.

Где-то на поверхности сознания Лидия чувствовала: так быть не может. Даже если это оказался лотерейный билет, Хавьер сам выбрал и купил его. Чтобы добиться такого положения, он наверняка совершил не одно злодеяние. Сколько их было? Какие? Какая-то смесь страха и печали помешала Лидии задать этот вопрос вслух. Она не решилась ставить под сомнение его оправдания.

— Так что вот. Я оказался тут. — Хавьер смотрел на нее с мольбой. — Бросить не получится, Лидия, увы. Но не это определяет меня как личность.

Лидия чувствовала, как возражения лихорадочно пульсируют у нее в голове. «Разумеется, именно это определяет тебя как личность», — не сказала она вслух. Сомкнув глаза, она почувствовала, как Хавьер взял ее за руку.

— Пожалуйста, попробуй меня понять, — сказал он.

Неделю назад, обнаружив фотографии Хавьера в папке у мужа, Лидия испытала мучительную боль. Так редко она ощущала с кем-либо настолько подлинную и глубокую связь. Одна только мысль об этой потере приносила Лидии чудовищное горе. Но вот теперь, в то время как Хавьер сидел перед ней, сжимая ее руки в своих, и все ее страхи подтвердились, стало ясно: перед ней — безжизненные останки былого чувства. Любовь, которую она испытывала к своему другу, уже начала улетучиваться. Она парила рядом, словно призрак, размытый и безжизненный, но уже не принадлежала Лидии. Ее привязанность погибла, вытекла, как вытекает кровь из трупа. Женщина сжала пальцы и почувствовала запах формалина. Хавьер с грустью пристально смотрел ей в глаза, и на стеклышках его очков она увидела брызги крови.