Брайс потер пальцами виски, как будто я вызвала у него внезапную головную боль. Добиваясь своего, он всегда вел себя очень эмоционально. Поэтому-то он и преуспел в политике.

— Да, конечно, — сказала я. — Я постараюсь быть милой. Я впишусь в их круг. Черт побери, я стану для них лучшей подругой, если ты этого хочешь.

Брайс опустил руки. Его головная боль волшебным образом прошла. Он подошел ко мне и поцеловал меня в щеку.

— Отлично. Ты должна стать членом этого их комитета и, возможно, выставить свою кандидатуру на выборах вице-председателя. И этот салон красоты на Пич-стрит — ты должна стать его клиенткой. Они торчат там все время, и это наилучший способ быстро сблизиться с ними и войти в их круг. — Он улыбнулся.

— Мне никогда не попасть в их салон. Карен сообщила мне, что там есть лист ожидания. — Я уперла руки в боки.

Меня охватило облегчение, когда Карен рассказала мне про этот лист ожидания. Я бы предпочла проводить время на свежем воздухе или читать книги, а не заниматься сплетнями в салоне красоты с женщинами, которых я почти не знаю. Как я и говорила, я знала, что жизнь с Брайсом потребует от меня определенных жертв, но я не ожидала, что одной из этих жертв станет общение с ехидными женщинами средних лет. Этот мир был мне незнаком, но я знала, что смогу научиться в нем жить, и притом жить хорошо.

Брайс поднял трубку своего стационарного телефона.

— Стефани, позвоните в салон красоты на Пич-стрит. Ну, вы знаете, тот самый. — Он поднял глаза и улыбнулся мне: — Детка, если за дело возьмусь я, никакого листа ожидания не будет.

Я улыбнулась ему в ответ, но про себя заорала. Я знала, что это будет ошибкой.

6. Оливия

Парадная дверь открылась и быстро закрылась. Я знала, что он пришел, и ждала его в спальне на втором этаже одетая в красный кожаный корсет, красные стринги, черные сетчатые колготки и туфли на высоких красных каблуках. Мои волосы были зализаны назад, губы были накрашены темно-красной помадой, глаза смотрели из-под макияжа «смоуки айз» [«Смоуки айз» (англ. smoky eyes, «дымчатые глаза»; в рунете закрепился вариант передачи «смоки айс») — подчеркивание глаз с помощью придания наносимым вокруг них цветам эффекта дымки (в той или иной степени).], а терпение было на исходе. Он опоздал. Я накажу его за это. Я стояла, уперев руку в бок, ожидая, когда он войдет сначала в комнату, а затем в меня… Разумеется, когда я позволю ему. Я провела многохвостой плеткой по внешней стороне своего бедра, затем стегнула ею по своей стройной ноге. Удар обжег меня, но я даже не поморщилась. Я всего-навсего проверяла, с какой силой мне надо будет хлестать его ею — достаточно сильно, чтобы причинить боль, но не настолько, чтобы он не захотел приползти ко мне снова. В этом и суть. Достаточно ровно столько, сколько нужно, но не чересчур.

Он вошел в комнату с улыбкой, которая быстро померкла, когда он увидел суровое и раздосадованное выражение моего лица. В нем было шесть футов и два дюйма роста, и он был похож на яппи [Яппи — обозначение людей (как правило, оно касается молодых неженатых мужчин), которые работают на высокооплачиваемой должности в крупной компании или имеют успешный собственный бизнес и при этом ведут модный и дорогой образ жизни.] из Новой Англии, который здесь, на Юге, смотрелся совершенно неуместно, но он все равно держался очень уверенно.

— Ты опоздал. — Я хлестнула плеткой по золотистому белью, которым была застелена огромная кровать.

— Я знаю, знаю. — Он скинул с ног ботинки, снял брюки и рубашку и поднял руки, будто сдаваясь мне. — Меня задержал пациент.

— Никаких оправданий. Встань на колени, — приказала я, и он повиновался. — На четвереньки.

Он слушался меня беспрекословно, потому что я хорошо выдрессировала его. Я подошла к нему и принялась хлестать его по спине, плечам, заду и бедрам — пока он не произнес наше стоп-слово, вернее, стоп-слова.

— Карен — сучка! — завопил он.

Я тут же перестала хлестать его и улыбнулась. Я заранее написала ему на телефон наши новые стоп-фразы. Его тело было испещрено красными полосами, лицо покраснело из-за того, что он задерживал дыхание, противостоя болевым сигналам. Обычно я не секла его с такой силой с самого начала, но он рассердил меня своим опозданием, а за обедом меня рассердила Карен.

— Что ты хочешь сделать со мной? — Я сунула плетку под его подбородок и толкнула его голову вверх.

— То, что вы позволите мне сделать, миссис Новак.

— Сегодня я настроена великодушно. — Я вскинула бровь. — Встань!

Он встал, полностью выпрямившись, и его пенис сделал то же самое. Я отлично умела его возбуждать, знала, чего он хочет, и знала, как получить то, чего хочу я сама.

— Сначала я хочу получить мое содержание, — самодовольно ухмыльнулась я и протянула руку за своей платой.

Он достал из кармана брюк свой бумажник и, взяв из него деньги, вложил их в мою руку. Мне не нужно было их считать, чтобы знать, что здесь намного больше двух тысяч долларов. Я бросила деньги на кровать, пока он ждал моего следующего повеления.

Я показала на купюры, разбросанные по моему шелковому постельному белью.

— Эти деньги.

— Да, — кивнул он.

— Я хочу, чтобы ты трахнул меня на них.

Больше никто из нас не произнес ни слова. Он поднял меня, бросил на кровать, срывая с меня корсет, сетчатые колготки и стринги. Он оставил на мне туфли на высоких каблуках, а я не выпустила из руки плеть. Ему нравилось чувствовать себя хозяином положения, но только на короткие периоды времени. Я позволила ему целовать и лизать меня от шеи до вагины, а затем стегнула его. Это всегда было только игрой. Никогда не заходи слишком далеко, иначе он уйдет от тебя навсегда. Так я держала его под контролем, так я добивалась, чтобы он был моим.

Я заставила его лечь на спину и хлестала его грудь и живот, пока он не использовал еще одну нашу стоп-фразу.

— Председатель комитета Оливия Новак! — заорал он.

— Хороший мальчик. — Я поцеловала его грудь и начала двигаться ниже, ниже. Затем подняла голову и посмотрела на него, как это делают девушки в порнофильмах. Он улыбнулся, и тогда я заглотила его. Его глаза широко распахнулись, ноги задергались. Но прежде, чем он успел кончить, я вонзила в него зубы, ожидая, чтобы он произнес еще одну стоп-фразу.

— Правление Шеннон закончилось! — крикнул он.

Открыв рот немного шире, я отстранилась. Я полагала, что моих стоп-фраз слишком много, чтобы он их запомнил, но он смышленый мальчик. Он сделал долгий выдох, в котором слились боль и наслаждение. Я заползла на него и прошептала ему на ухо:

— Хочу, чтобы ты вошел в меня.

Две секунды спустя он был во мне, а через тридцать секунд после этого он лежал рядом со мной, дыша тяжело, словно слишком раскормленный английский бульдог, и говоря мне, какая я замечательная.

Я встала с кровати и завернулась в короткий халат из черного шелка. Он все еще дышал так тяжело, словно это были его последние вздохи. Я же была совершенно спокойна.

— Черт побери, Оливия. Ты чертова богиня.

— Знаю. Я в душ. Сложи мои купюры в пачку, когда отдышишься. — И прежде чем я вышла из комнаты, он уже собирал мои деньги, хотя его дыхание по-прежнему оставалось неровным.

«Псов так легко дрессировать, особенно бродячих».

Сбросив халат на плиточный пол, я встала под душ. Горячая вода полилась на меня и потекла по моей коже. Я откинула голову назад под горячими струями и закрыла глаза. Мой разум был почти полностью пуст, я ни о чем не думала. Это благодаря богатству. Оно позволяет тебе не беспокоиться. Я знаю это. Я выучила этот урок. Потому что было время, когда у меня не было защищенности, которую дают деньги. А до этого было время, когда она у меня была. Говорят, что лучше любить и потерять любовь, чем вовсе никогда не любить… Но с деньгами дело обстоит не так.

Когда я была ребенком, моя семья была богатой… очень богатой, но это богатство не было законным. Очевидно, это существенное отличие, но попробуйте объяснить это четырнадцатилетней девочке-подростку. Попробуйте сказать ей, что вам придется продать все ваше имущество, что ее отец сядет в тюрьму, что ей придется перейти в государственную школу, что ее подруги перестанут быть подругами, что весь образ ее жизни рухнет и станет всего лишь жестоким воспоминанием, сладким сном, который ей уже не вернуть.

Повзрослев, я добилась, чтобы моя жизнь стала именно такой, какой я хотела ее видеть, — то есть богатой и полной привилегий. Такой, какой она и должна была оставаться всегда, если бы мой растяпа-отец не пустил все под откос. Хотя, наверное, в каком-то смысле мне надо быть ему благодарной. Ведь если бы не он, во мне не зародился бы этот голод, это стремление ни в коем случае не вернуться к унизительной бедности моих детских лет. По правде говоря, я лучше умру, чем буду бедной, а самый простой способ оставаться богатой — это иметь влияние и власть.