Вокруг открытого балкона на втором этаже расположились кофейные столики, и я всерьез надеюсь, что мне не придется работать здесь официанткой. Опять же, если меня определят в кафе, то придется без конца пялиться не только на свисающий с потолка макет пиратского корабля в натуральную величину, но и на скелетообразное морское чудище, набрасывающееся на означенное судно. Можете отнести их к «ненастоящим» экспонатам собранной Девенпортами коллекции диковинок.

Глаза засекают какое-то движение. По аспидно-серой каменной лестнице, огибающей пиратское судно, спускаются два музейных секьюрити в типичной черной униформе. Я прищуриваюсь, не веря своим глазам. Послушайте, неужели этот городок действительно такой крохотный? Потому как один из них — не кто иной, как темноволосый франт, оттаскивавший вчера с дороги своего обкурившегося дружка. Да, это действительно он, тот чувственный сёрфер с оставленными Франкенштейном шрамами на руке.

Стрелка на шкале моей паники устремляется вперед.

— А теперь, — говорит мистер Кавадини, — вам надо разбиться на две команды и осмотреть музей с одним из представителей нашей службы безопасности. Тех, кто собрался на этой стороне, попрошу следовать за ее начальником, Джерри Пенгборном, который работает в «Пещерном дворце» вот уже сорок лет, с того самого момента, когда он только открылся для посещений.

С этими словами он показывает на небольшого тщедушного старичка с седыми волосами, торчащими в разные стороны, будто он только что взорвал мензурку с химикатами в какой-нибудь научной лаборатории, милого, приветливого и поразительно дружелюбного. Хотя по виду тот не в состоянии остановить даже десятилетнего хулиганенка, решившего стащить в магазине сувениров леденец, это совершенно не мешает ему повести за собой половину новобранцев влево, к широкому сводчатому проходу с надписью «Крыло Вивьен».

Мистер Кавадини жестом велит вчерашнему сёрферу подойти к нашей группе:

— А это Портер Рос. Он работает у нас где-то около года. Некоторые из вас наверняка слышали о его семье, — добавляет он сухим, бесцветным голосом, наводящим на мысль о том, что старший смотритель невысокого о ней мнения. — Его дед, Билл «Пенниуайз» Рос, был легендой сёрфинга.

По рядам катится протяжное «о-ох!», мистер Кавадини жестом призывает нас к молчанию и брюзгливо просит всех через два часа подойти к нему для распределения графика дежурств. Пока одно полушарие моего мозга кричит: «Через два часа?», другое пытается вспомнить, слышала ли я когда-либо о человеке по имени Пенниуайз Рос. И кто он вообще — действительно знаменитость или же просто местный абориген, сорвавший когда-то свои пятнадцать минут славы? Вывеска на «Блинной хижине» дальше по дороге тоже утверждает, что продаваемые там миндальные блины известны на весь мир, — и что из этого?

Мистер Кавадини вновь направляется к двери служебного хода и оставляет нас наедине с Портером, который тянет волынку, обходя доставшуюся ему группу новобранцев и внимательно каждого оглядывая. В руке у него свернутая в трубку пачка распечатанных на принтере листков, которой он на ходу похлопывает себя по бедру. Вчера я этого не заметила, но на его лице, оказывается, красуется щетина из числа тех, что позволяют парням претендовать на брутальный, бунтарский вид, но при этом слишком ухоженная, чтобы казаться спорадической и случайной. Буйная, кудрявая каштановая шевелюра с выгоревшими на солнце прядками вполне годится для сёрфера, но для секьюрити в музее все-таки немного длинновата и поэтому не совсем уместна.

Когда он подходит ближе, скрывающаяся в моей душе уклонистка чувствует себя неуютно. Я стараюсь сохранять хладнокровие и прячусь за спиной Грейс. Но она на добрых полфута ниже меня — хотя я и сама ростом всего пять с половиной, — поэтому мне не остается ничего другого, кроме как посмотреть поверх ее коротко стриженных волос прямо Портеру в глаза.

Он останавливается перед нами и на мгновение прикладывает свернутые в трубку бумаги к глазу, будто смотрит в телескоп.

— Так-так, хорошо, — произносит он с ленивым, тягучим калифорнийским акцентом и широко ухмыляется. — Похоже, мне повезло, и я заполучил не группу, а одно загляденье. Привет, Грейси.

— Привет, Портер, — с жеманной улыбкой отвечает она.

Вот оно что, они, стало быть, знают друг друга. Интересно, это Портер сказал ей, что работа здесь «скучная, но не трудная». Я даже не понимаю, почему мне до этого есть дело. Думаю, меня больше беспокоит, запомнил ли он меня, увидев вчера в машине. Я скрещиваю пальцы, чтобы Портер в тот момент хотя бы не услышал моего трусливого восклицания.

— Ну, кто готов отправиться на маленькую экскурсию? — спрашивает он.

Без ответа.

— Что-то вы сразу замолчали.

Он вытаскивает из свернутой трубкой кипы бумагу — вверху я вижу надпись «План для сотрудников», — протягивает мне и опускает глаза на мои ноги. Он что, решил устроить мне проверку? Даже не знаю, что и думать. Зря я не надела брюки.

Когда я пытаюсь взять у него бумагу, он не выпускает ее из рук, и мне приходится с силой вырвать ее из его пальцев. Один ее уголок отрывается. Ну не ребячество ли, а? Я гляжу на него убийственным взглядом, но он только улыбается, наклоняется ближе и говорит:

— Ну-ну, ты же не станешь визжать, как вчера, правда?


СООБЩЕСТВО КИНОМАНОВ «ЛЮМЬЕР»

ЛИЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ>АЛЕКС>АРХИВ


@alex: Ты всегда притворяешься?

@mink: Что ты имеешь в виду?

@alex: Ну, когда в школе ведешь себя как один человек, с близкими дома — как другой, с друзьями — третий. Ты даже представить не можешь, как мне надоело подделываться под ожидания окружающих. Порой я даже пытаюсь вспомнить, кем же являюсь на самом деле, но не могу.

@mink: Для меня это обычное дело. Я не очень лажу с людьми.

@alex: В самом деле? Ты меня удивляешь.

@mink: Нет, я не застенчива или что-то в этом роде. Просто… это может прозвучать странно, но я не люблю оказываться в затруднительном положении. И когда ко мне обращаются, а потом все говорят, говорят и говорят, чувствую себя сносно лишь до тех пор, пока у меня не спрашивают мнения, типа «Что вы думаете по поводу печенья с шоколадной крошкой?», которое мне ненавистно.

@alex: Да ты что?

@mink: Знаешь, оно же не всем должно нравиться. (На тот случай, если тебе действительно интересно, я люблю сахарное.) КАК БЫ ТАМ НИ БЫЛО, когда мне задают вопрос, тем самым ставя в затруднительное положение, на меня тут же находит какое-то отупение, я смотрю собеседнику в лицо, чтобы понять, каких слов он от меня ждет, и просто их произношу. В итоге говорю, что люблю печенье с шоколадной крошкой, хотя на самом деле терпеть его не могу. А потом чувствую себя притворщицей и все думаю, на кой черт мне было это делать.

@alex: СО МНОЙ ТАКОЕ БЫВАЕТ СПЛОШЬ И РЯДОМ, только еще хуже, потому что по окончании разговора я и сам не знаю, нравится мне печенье с шоколадной крошкой или нет.

@mink: А как на самом деле?

@alex: Я его люблю. И балдею от любого печенья, кроме овсяного.

@mink: Понятно. Тогда все просто. Если тебе когда-нибудь понадобится выяснить, что ты на самом деле собой представляешь, обращайся ко мне. Я буду твоим тестом на подлинность. Причем заметь, никакого давления или ожиданий.

@alex: Договорились! А я тогда буду для тебя стопроцентной, ненавидящей овес реальностью.