— Джон не играет в футбол.

— Ну, тогда рисование. Он ведь вроде архитектор? В общем, искусство не бери.

— Да я все равно в этом ничего не понимаю.

— Так, а что ты умеешь? Давай составим список. — Она выудила из сумки блокнот, ручку и прислонилась к стеклу.

Но мне ничего не приходило на ум. Люблю Айрис и Касса? В детстве я много чего умела. По субботам мы с мамой находили кучу занятий: читали книги, писали рассказы, вместе мастерили костюмы, играли спектакли. Куда все подевалось?

— Я люблю бродить и рассматривать прохожих, — ответила я. — Представлять, кто они, о чем думают.

— Записываю: «психология», — прокомментировала Керис.

— Когда я была маленькой, дедушка меня многому научил: как вязать узлы, как лазить по деревьям, рассказывал мне о природе.

— Может, в пятидесятые это и было актуально, но сейчас уж очень старомодно. — Керис вздохнула. — У тебя есть какое-нибудь современное хобби? Что ты любишь делать с друзьями?

— Ничего. Нет, правда, ничего.

— Тебе нужно больше верить в себя. — Она впилась в меня взглядом. — Ну хорошо, а какие у тебя любимые предметы в школе?

Умница Керис деликатно сменила тему, иначе пришлось бы признать, что у меня нет хобби и нет друзей.

— Драматургия и теория массовых коммуникаций, — пролепетала я.

— Точно, Касс говорил, что ты написала какую-то крутую работу по драматургии, — вспомнила Керис. — Значит, запишем актерское мастерство. Чтобы выйти на сцену и кого-то изобразить, нужна храбрость. — Она постучала ручкой по блокноту. — Ну а с другими предметами у тебя как? Есть надежда, что сдашь экзамены на отлично?

Керис смотрела на меня с воодушевлением. Меня же уколола досада.

— Почему меня вечно все спрашивают про экзамены? Я не такая умная, как Касс и Айрис. Мне нужно что-то другое.

— Для того мы и составляем список. Тебе вовсе не обязательно заниматься всем подряд.

— Почему Джон не может мной гордиться просто так?

— М-м, — замялась Керис. — Да ты никак завидуешь?

Это была правда. Чтобы успокоиться, я всегда представляла, будто такая же умная и красивая, как все они.

— Молчание — знак согласия. — Керис согнулась над блокнотом. — Если ты хочешь произвести на кого-то впечатление, зависть не поможет, поэтому я записываю «эмпатию». Ты знаешь, что такое эмпатия?

— Это когда не завидуют?

— Это умение понимать и разделять чувства других. У вас ведь в семье работает только Джон? То есть он всех обеспечивает, за все платит. А дома хочет расслабиться и чтобы не дергали. Я это к чему: постарайся взглянуть на ситуацию его глазами.

А вот и совет, за которым я пришла. Интересы Джона должны быть превыше всего.

— Касс говорил, что его отец очень нервный, — добавила Керис. — А подготовка к свадьбе — та еще нервотрепка, хуже только похороны или увольнение. Ты ведь в курсе? Сделай ему что-нибудь приятное: приготовь чашку чая, предложи убрать квартиру.

Будь приветливее. Учись эмпатии.

— Или удиви всех — приготовь ужин, — продолжала Керис. — Извинись за вечеринку, пообещай, что если еще раз разозлишься, то сосчитаешь до десяти и успокоишься. Отнесись к этому как к эксперименту, хорошо?

Будь приветливее. Учись эмпатии. Извиняйся. Веди себя спокойнее.

— Добавь к этому новое хобби, приналяг на учебу — и станешь совершенно другим человеком. — Она ослепительно улыбнулась. — Неплохо, а? Справишься?

Совершенно другой человек

За ужином я решила не отмалчиваться, как обычно, а показать Джону, что интересуюсь его жизнью. Погуглила «как живут архитекторы» и выяснила, что работа сложная, график ненормированный, клиенты треплют нервы, а денег в итоге получаешь меньше, чем рассчитывал.

Поискала заодно и «как стать партнером в фирме», ведь без денег Джону не построить дом мечты, а мне хотелось проявить эмпатию (несмотря на то, что я против переезда).

Несколько раз мысленно повторила три заготовленных вопроса и, когда за столом повисло молчание, спросила у Джона, не раздражает ли его общение со строителями, производителями и поставщиками?

— Александра, у меня был трудный день, — ответил он.

— Еще я хотела спросить, знаешь ли ты, что проще всего стать партнером, если относишься к делу по-хозяйски, а для подчиненных играешь роль наставника?

— Хватит, — рявкнул Джон. — Ты еще тут!

И я ушла, потому что явно что-то напутала. Совершенно другой человек? Может, начать с внешнего вида? Керис из кожи вон лезет, чтобы отлично выглядеть. Да и мама не раз признавалась, что ради Джона старается быть красивой.

Я посмотрела несколько роликов о том, как преобразиться до неузнаваемости. Маминым тональным кремом выровняла цвет лица, а веки накрасила коричневыми, серебристыми и зелеными тенями, чтобы придать глазам выразительность. Волосы уложила маминой дорогущей сывороткой. Мои драные джинсы выглядели, пожалуй, затрапезно, поэтому я добавила к ним мамин пояс в стразах и черный топик — эластичный, тянущийся, так что я влезла, и с вшитым бра, которое приподняло мою грудь. Я едва узнала себя в зеркале. Будь я парнем, точно бы запала на такую девчонку. Вышла в гостиную, покрутилась перед Джоном и мамой и услышала: «Это мой топик? Сними, а то растянешь».

Я ответила, что он ей все равно велик (мама очень похудела). Джон поднял глаза от телефона, велел не пререкаться с матерью и идти делать уроки.

— Мне ничего не задали.

— У тебя экзамены на носу, наверняка что-нибудь задали.

Мама нахмурилась. Я догадалась, что она хочет сказать.

— Перестань его доводить, — сказала она, поднявшись за мной в комнату.

— А я и не довожу. Я хочу, чтобы он мной гордился.

— Ах вот оно что. — Мама со вздохом села на кровать.

— А почему так мрачно?

Мама молча меня рассматривала.

— Почему ты так на меня смотришь? — спросила я наконец.

— Если бы ты вела себя как следует, не было бы проблем.

— Я стараюсь. Я же тебе только что объяснила. Давай я приготовлю ему кофе?

Мама кивнула.

— Он любит эспрессо. Хочешь, научу?

Я смыла макияж, и мы принялись готовить кофе. Джон ушел в кабинет, чтобы завершить какую-то важную работу, а мама показала мне, сколько класть кофе, как взбивать молочную пену с помощью кофемашины и потом присыпать ее шоколадным порошком, как делают в кофейнях. Мы налили кофе в любимую чашку Джона, положили на блюдце новое песочное печенье, поставили на поднос.

— Вот умница, — сказала мама. — Это ему точно понравится.

Я поднялась наверх и стояла на пороге кабинета, пока Джон не заметил меня и не пригласил войти. Вид у него был довольный: оказывается, он как раз хотел кофе. Сказал, что я будто мысли его прочла. Джон отпил несколько глотков и съел оба печенья. Я глазела на него, не зная, то ли уйти, то ли дождаться, пока он закончит, и унести поднос. Я решила, что он сам скажет, как мне поступить, а потому ждала в стороне, чтобы не мозолить ему глаза.

— Все равно еще неделю ты будешь под домашним арестом, — наконец произнес он.

— Ладно.

— Я сержусь из-за вечеринки.

— Понимаю.

— Дурацкими вопросами за ужином и чашкой кофе вину не загладить.

— Нет, конечно.

Он допил кофе и протянул мне чашку.

— А теперь проваливай. Мне нужно поработать.

— Принести еще что-нибудь?

— В следующий раз сделаешь мне чаю. Примерно через час. И скажи маме, чтобы снова положила печенье: оно очень вкусное.

Будь приветливее. Извиняйся. Веди себя спокойнее.

Гораздо проще, чем я думала.

Мы с мамой вымыли посуду. Я помогла уложить Айрис. Мы сидели в гостиной, дожидаясь, пока Джон закончит работу и присоединится к нам. Я надеялась, мы втроем посмотрим кино, но появившийся наконец Джон сообщил, что уходит.

— Не поздновато для паба? — спросила мама.

— У меня встреча с клиентом.

— В такое время?

Джон нахмурился.

— Не начинай.

Вышел в коридор, обулся. Мама сняла с вешалки его пиджак, прижала к груди и спросила:

— Тебя сегодня ждать?

— Дай пиджак, пожалуйста.

— Да или нет?

— Ради бога.

Пожалуйста, мысленно взмолилась я, не надо.

— Я так по тебе соскучилась, хотела побыть с тобой, — добавила мама.

— Пиджак. — Джон протянул руку.

— Я не хочу с тобой ссориться.

— Но именно это ты сейчас и делаешь. Я уже опаздываю. По-твоему, клиенту это понравится?

Кровь стучала у меня в висках, перед глазами мелькали яркие круги. Я врезала коленом по журнальному столику, хрустальная ваза с фруктами упала на пол и разлетелась на мельчайшие осколки; апельсины и яблоки раскатились по ковру.

Джон ринулся из коридора в гостиную и уставился на разбитую вазу.

Я ойкнула.

Он так на меня посмотрел, что меня будто холодной водой окатили, даже сердце заколотилось.

— Прочь с глаз моих, — процедил Джон.

Из своей комнаты я слышала, как мама подметала осколки. Джон позвонил клиенту, отменил встречу, открыл бутылку вина и сказал:

— Так дальше продолжаться не может.

Мама пообещала, что завтра обязательно со мной поговорит, но Джон возразил, мол, все ее разговоры мне как об стенку горох.

Потом они включили телек, и больше я их не слышала. Наверное, лежали, обнявшись, на диване. Он рассказывал, как вымотался на работе, а она его успокаивала. Может, он попросил прощения за то, что нагрубил ей, и признался, что любит. Она ведь знает, что он очень сильно ее любит?