Мэри укоризненно посмотрела на нее:

— Но это же ведерко для льда! Что ты делаешь? Положи его обратно!

— Часы еще может быть, — заявила мать. — Но никаких газет и финтифлюшек. — Она снова сунула руку в чемодан. — А это что еще такое? Трубка?

Мэри выхватила ее у Кэролайн.

— Это не твои вещи! Думаешь, имеешь право рыться в них? Кто тебе сказал, что так можно делать? — Она положила трубку обратно в чемодан, добавила что-то вроде стопки старых театральных программок и протянула руку. — Дай мне ананас.

Кэролайн выполнила просьбу. Со свирепым видом она повернулась к вороху одежды.

— Придется это все положить сверху, так что не ругайся, если одежда помнется!

Кейти взглянула на Криса. Тот ел печенье и притворялся, что ничего не замечает, а значит, чувствовал себя таким же виноватым, как она. Они не помешали Мэри творить глупости при сборе вещей, и вот теперь снова разгорелся скандал. Нечто подобное случилось вчерашним вечером, когда Мэри пожелала прогуляться после ужина. Мать спокойно объяснила, что уже поздно, на улице ночью опасно и пора ложиться спать, но Мэри надела пальто и заупрямилась. Кейти предложила прогуляться с бабушкой вокруг дома, поскольку сама дико устала от подготовки к экзамену, но мать решительно заявила, что не позволит им обеим так рисковать, заперла дверь и убрала ключ в карман. Мэри стояла в коридоре и требовала, чтобы ее выпустили, говоря, что не выносит закрытых пространств.

— Это что, тюрьма? Ты что, собираешься нас запереть в угольном сарае?

Мать принялась доказывать, что никакого угольного сарая у них нет и никто никого не намерен запирать, но дверь она не откроет, потому что на улице темно.

Мэри вышла из себя.

— Может быть, ты не откажешься отпереть свое сердце? — рявкнула она, прошествовала по коридору и вышла на балкон, где сердито выкурила сигарету.

И вот настал новый день, а Мэри снова оказалась причиной конфликта. Другой дом, другой спор. Столь же неразрешимый.

Мать швырнула вещи в чемодан и свирепо захлопнула крышку.

— Больше ничего не возьмем, — объявила она. — Я-то думала, ты положишь только фотографии и пару вещей Джека, а не вот это. Ты не можешь забрать отсюда все!

Мэри покачала головой.

— Открой чемодан. Я еще не была наверху.

— Что тебе нужно оттуда?

— Туфли. Платья. Мало ли еще что.

— Одежду я уже собрала, а туфли — у тебя на ногах. Брать что-то еще нет никакого смысла.

— Отец купил мне отрез фантастически красивого шелка, — мечтательно произнесла Мэри. — А сестра сшила из этого шелка платье. Всякий раз, когда я его надевала, я с кем-то целовалась. Я никуда не поеду без этого платья.

— Тут нет места, — сказала мать, в отчаянии расстегивая молнию чемодана. — Мы побываем у врача, и потом станет ясно, сколько времени ты проживешь у нас. Но до тех пор твои вещи должны остаться здесь.

— У врача? — переспросила Мэри. — У какого врача?

— У того, о котором мы говорили вчера.

Мэри строптиво сложила руки на груди.

— Жаль тебя огорчать, но я такого разговора не припоминаю и, боюсь, на завтра у меня есть планы.

— Завтра воскресенье. А визит к врачу назначен на вторник.

— К сожалению, на вторник у меня тоже имеются планы.

Мать резко отвернулась от чемодана. Вид у нее был злобный и решительный.

— Мы это обсудили. Ты согласилась пойти к врачу, поэтому я договорилась о визите. Твоим планам придется подождать.

Мэри тоже была полна решимости настаивать на своем. Она привстала, ухватившись за подлокотник дивана.

— Я так не думаю.

Мать была в полном отчаянии.

— Ты нездорова. Мы не получим никакой поддержки от социальных служб, пока ты не будешь зарегистрирована в системе, а отсутствие поддержки означает, что тебя не примет ни один специалист.

— Специалист? — прошипела Мэри. — О чем ты говоришь, хотела бы я знать?

— О доме престарелых, — сообщил ей Крис, тщательно пережевывая печенье.

Мать резко повернулась к нему.

— Ради бога, Крис! Ты мог бы не встревать?

Тот пожал плечами.

— Я просто говорю то, что ты мне сказала.

— А теперь не говори!

Мэри жутко испугалась.

— Ты заставляешь меня уйти?

— Никто не заставляет тебя ничего делать, — процедила сквозь зубы мать, — до тех пор, пока мы не встретимся с врачом.

— Я не хочу так, — проговорила Мэри, шаря руками в карманах. — Мне совсем не нравится, как звучат твои слова.

Мать сняла со спинки стула сумочку и протянула старухе.

— Ты это ищешь?

— Спасибо, — ответила Мэри. — Прошу меня простить, я выйду покурить.

Затаив дыхание, Кейти проводила Мэри взглядом. Она ждала, что хлопнет дверь и старушка крикнет что-то через плечо, но не случилось ни того, ни другого. Кейти услышала, как тихо открылась и закрылась дверь кухни.

Крис взял второе печенье.

— Ей не понравится в доме престарелых, — сообщил он. — Если даже он будет хороший.

Мать сердито посмотрела на него.

— Понравится!

— А если нет?

— Ну… здесь же она остаться не может, верно? Это не дом, а капкан! — Мама замахала руками, чтобы продемонстрировать детям, как здесь опасно. По ее мнению, смертельную опасность в себе таили гостиная со всем ее содержимым, все комнаты наверху и сад. — В доме престарелых ей будет хорошо. Да и для меня это лучший способ о ней позаботиться.

— Но тебя же там не будет, — возразил Крис.

— Это верно. — Мать медленно кивнула, не спуская глаз с сына. — И тебе придется поверить мне на слово, Крис.

Она наклонилась, подняла чемодан и рывком выдвинула ручку.

— А мне с ней нравится, — сказал Крис. — Она меня смешит.

— Что ж, я очень рада, — ответила мать. — Но, возможно, это потому, что тебе для нее ничего не приходится делать.

Глава восьмая

Громкий крик чайки заставил Мэри замереть. Она сидела на удобной скамейке напротив церкви и наблюдала за тем, как птица пикирует и взмывает в небо, расправив белые крылья. Мэри переживала мгновения такого ничем не омраченного восторга, что ей вправду показалось, будто она еще никогда в жизни не была такой счастливой. Но стоило ей так подумать, как она ощутила аромат свежей выпечки и решила, что могла бы стать еще более счастливой. И, словно по волшебству, перед ней возникла девочка. Сегодня, несмотря на жару, она была в брюках и джемпере. Глупое дитя. В руке девочка держала коричневый бумажный пакет, от которого исходил божественный аромат.

— А вот и вы, миссис Беглянка, — сказала девочка. — Круассан. Только что из микроволновки.

Мэри взяла у нее пакет и указала им на небо.

— Чайка.

— Да, — согласилась девочка и села на скамейку рядом с Мэри. — Заблудилась, наверное.

Круассан оказался просто великолепен. Мэри проглотила его, откусив всего четыре раза, и поняла, что легко съела бы еще один. Облизнув с пальцев масло, она вытерла руку о подол юбки.

— Когда я была молодая, — сказала она девочке, — я могла сунуть в рот сразу пять вишенок. Просто прижимала языком, пока не лопались, а потом выплевывала косточки, и они разлетались по саду.

Девочка рассмеялась, наклонилась и похлопала Мэри по руке.

— Вечером, когда буду возвращаться с экзамена, я куплю тебе большой пакет вишен. Заставим маму заплатить. Она не откажется, потому что чувствует себя виноватой за то, что ругала нас. Сама увидишь.

— Ругала? — переспросила Мэри. — Не помню.

— Да, она просто жутко злится на меня из-за того, что я болтаю с тобой, а не готовлюсь к экзамену. На Криса она злится за то, что тот говорит про отца, а на тебя — за то, что за завтраком ты перечисляешь своих дружков.

Мэри стало немного страшно. Такие провалы в памяти.

— Я это делала? Правда? Обычно я веду себя очень прилично. А почему я о таком заговорила?

— Крис пожелал узнать, кто отец нашей мамы.

— И я сказала?

Девочка вытащила из кармана сложенный в несколько раз лист бумаги и развернула его.

— Ты сказала: Роберт Гибсон [Роберт Ли Гибсон — американский астронавт.].

— Ах, Роберт! — Мэри прижала ладонь к щеке. — Он был великолепен!

Девочка улыбнулась.

— Да, ты так нам и сказала. А мама просто взбесилась. Теперь, когда всплыла информация об ее отце, Крис ужасно хочет повидаться с нашим. Но она и слышать об этом не желает, потому что папа живет со своей подружкой в нашем бывшем доме и у них родился ребенок, а это непростительное оскорбление.

— Что-то не припомню, чтобы кто-то взбесился.

— Ну… все относительно, да. То есть она не визжала, не орала и ногами не топала. Это была такая тихая злость, понимаешь?

— И я при этом присутствовала? Ты уверена?

Девочка смутилась. В ее глазах мелькнула жалость… Или Мэри только показалось?

— Прости, мне не стоило тебе о таком напоминать.

Это было похоже на то, как если бы она подошла к краю пропасти. Нет. На другое. Это было… как проснуться и обнаружить, что за ночь у тебя куда-то подевался палец на ноге или руке. Мэри не помнила никакого разговора на повышенных тонах. Она лишалась каких-то важных составных частей, и они не возвращались обратно.

Что сказал ей врач на днях? «Похоже, у вас спутано сознание, миссис Тодд». Тупица. Дура треклятая. Почему это не могли быть просто провалы в памяти? И почему она сама не могла выбирать, что вспоминать, а что — нет?