— Прекрати! — шипит мама. — Ты преувеличиваешь! И пока все мы трое — да, Майлин, все трое, включая тебя! — зависим от моей работы и полученных мною денег, нам придется с этим мириться!

Вода капает с моих рук на линолеум, оставляя маленькие пятнышки на древесном узоре.

— Ты извинишься перед ней.

— Нет, мам. Ну пожалуйста! Давай поищем кого-нибудь! Если денег не хватит, я устроюсь работать. К тому же у меня есть некоторые сбережения, на Австралию. Ну не поеду туда, Австралия подождет! А пока не найдем сиделку, о Вики позабочусь я!

— Нет, Майлин.

— Доктор Мадли выпишет мне больничный, мы все ему объясним. А ерунду школьную пройду дома!

— Майлин, нет. — Мама обращается ко мне, словно к маленькому ребенку. — Школа — это важно. Это не обсуждается.

— Тогда…

— Ну, довольно! Ты должна извиниться перед Кэтрин.

— Да черта с два я извинюсь! — Кипя от гнева, бегу из кухни, но замираю на полпути. — Ты тоже веришь в пургу, которую вечно несет Кэтрин! Мол, Вики ничего не сознает, надо сдать ее в интернат! И не смотри на меня так — до меня сейчас дошло! Я не слепа и не глуха, мама! Но Кэтрин ошибается, я твердо знаю! И ты тоже знаешь! Но ты даже думать об этом не хочешь. Уверяешь себя, что Вики пустая оболочка без чувств, потому что иначе совесть не позволит тебе оставить в сиделках эту ведьму!

— Майлин, прекрати сейчас же! — Голос мамы дрожит от ужаса. Ни разу я не говорила с ней так. Кровь шумит в ушах. Губы у мамы шевелятся, но я уже не разбираю слов.

Схватив сумку, выбегаю на улицу, громко хлопаю дверью. Горящими глазами оглядываю наш маленький домик, пинком распахиваю садовые ворота и запрыгиваю на старый гоночный велосипед, притулившийся у стены рядом с бельевой веревкой.

Прочь отсюда!

Глава 2

Ветер.

Ничто не утешает меня так, как бьющий в лицо ветер. Сильными порывами ветер словно руками треплет мои волосы, от него слезятся глаза, тяжело дышать и сердце выпрыгивает из груди — на мгновение ощущаю себя свободной, будто я… настоящая. В этот миг приходит осознание: жизнь — не просто существование, а нечто большее. В шуме и свисте ветра скрыт шепот, который тихо, но внятно прочит что-то важное. Нечто такое, что я еще не нашла, что никогда не перестану искать.

Наверное, я просто чувствую себя живой. Неприлично, вызывающе и до пошлости живой, в отличие от моей сестры.

На этой дороге мне знаком каждый камень, каждый ухаб и все трещины в асфальте, его уже много лет не меняли. Почему? Дорога от города Килларни бежит меж зеленых низин и поросших сочной травой лугов к поселку на холме — здесь мы живем, и по этой дороге редко кто ездит. Глядя на горы, озера и замок Росс из раскинувшегося внизу города, чувствуешь себя как на безвкусной идиллической открытке, не хватает только коров на заднем плане. Если смотреть отсюда, то дома на холме можно принять за деревню, но вид обманчив. Всего два-три жилых дома, осиротевший склад Джона Дира, Bed & Breakfast для экономных путешественников и казино.

Запустевшая Дорога-в-никуда переходит в Мейн-стрит в Килларни, по ее сторонам плотно жмутся друг к дружке ярко раскрашенные домики с окнами и цветочными клумбами, а еще магазины и отели. Летом здесь на одного местного жителя приходится по четыре-пять туристов.

Сворачиваю в сторону от симпатичных ресторанчиков и кафе и стремительно лечу мимо булочных, фермерских магазинов и дома, в котором на верхнем этаже живут с родителями мой лучший друг Рави и его сестра-двойняшка Рина. Как заведено, на первом этаже размещается индийская забегаловка, собственность их семьи. Мистер и миссис Шарма мечтают в один прекрасный день передать забегаловку детям, но Рави и Рина переделают ее или в котокафе, или в комнату страха, чем разобьют родителям сердце. Еду сквозь густой аромат экзотических приправ и свежего хлеба. Чуть погодя проезжаю «Теско» и торможу, потому что моя цель — здесь, сразу за парковкой, где на первый взгляд нет ничего, кроме складов. Привязываю велосипед к фонарному столбу. Этот ржавый хлам достался мне по наследству от папы. Одна из немногих вещей, которые он оставил нам с Вики до того, как ушел. Мама зовет велосипед старым металлоломом и объясняет, что папа не хотел сдать его скупщику металла: говорил, мол, сломан же только переключатель скорости, а все остальное в порядке.

Ласково глажу седло и глубоко дышу. Пытаюсь выпустить остаток гнева и разочарования, но получается плохо.

Как она могла доверить Вики этой особе?

Как она может просить меня смириться с этим?

Как я могла вести себя так ужасно? Мама права — у нее нет выбора.

Голова тяжелая от мыслей, но я переступаю порог школы боевых искусств. Я живу не в Килларни, поэтому могу позволить себе некоторую роскошь — личный шкафчик, где меня ждут мой бамбуковый меч синай, темно-синее просторное кимоно ги и богу — экипировка. Богу и защитную маску мне предоставил спортивный клуб — еще один бонус, спасибо тренеру Люсинде: мы не могли позволить себе снаряжение. Сегодня они остаются висеть в шкафчике, я беру только ги и меч. Экипировка мне ни к чему: я хочу отточить свою ката, а не сражаться.

Переодеваюсь, слушая боевые кличи из додзе. Облачаюсь в кэйкоги, перевязываю растрепанные ветром локоны и по старой привычке зажимаю левую ноздрю. После перелома мой нос немного кривой, а Рави сказал, что его можно поправить, если давить в обратную сторону. Перед тем как выйти из неуютного коридора в тренировочный зал — деревянные полы, бамбуковые перегородки, японские окна и лампы, настоящая атмосфера Дальнего Востока, — пытаюсь привести в порядок скачущие галопом мысли. Упражнения с мечом помогут, больше не буду чувствовать себя такой беспомощной.

В передней части додзе двое опытных кендока отрабатывают впечатляющую технику. Люсинду я узнаю даже в экипировке и защитной маске. Ее противник на первый взгляд кажется незнакомым. Мощный и широкоплечий — и бьется невероятно хорошо. Сильными ударами, одним за другим, он поражает броню Люсинды. Несмотря на опыт и скорость, шансов у нее нет: он потрясающе проворен и совершенно непредсказуем в движениях.

Спустя некоторое время до меня доходит, что я откровенно пялюсь на двух бойцов. Поспешно отвернувшись, кланяюсь залу и опускаюсь на пятки для короткой медитации. Затем приступаю к выполнению ката, чтобы наконец окончательно рассеять мрачный туман в голове.

Я упражнялась около получаса, и тут ко мне подошла Люсинда. Как-то я не замечала их присутствия — ее и другого бойца, несмотря на боевые выкрики, и вздрогнула, когда она приветствовала меня, сняв маску.

— Не ждала тебя сегодня, — заметила Люсинда, вытирая со лба пот. Другой боец знатно ее потрепал. Кто он — новый тренер? Незаметно кошусь на него. Он практикует сложную последовательность шагов и ударов, словно бой с Люсиндой его совсем не вымотал.

— Решила потренироваться, — ответила я, и Люсинда слегка прищурилась.

— Но толку от этого мало. Ты не в порядке. Ты, — она стучит двумя пальцами по моему лбу, — не свободна. Такие тренировки ни к чему. От них только хуже.

Некоторым ученикам не нравится ее прямолинейность. Многие уверяют, что уважают честность и прямоту — до тех пор, пока им не говорят что-то честно и прямо. Вот и я мысленно ищу оправдание. Но киваю. Увы, Люсинда права.

— Беда у тебя? — просто спрашивает она, опускаясь на пол и указывая на место рядом с собой. Я сажусь, скрестив ноги, молчу, и безмолвное ожидание Люсинды уговаривает меня рассказать ей о случившемся.

Общаться с Люсиндой мне удивительно легко, хотя окружающие, включая маму и друзей, считают меня немногословной и замкнутой. С Люсиндой все иначе. Может, дело в том, что она сама часто молчит и в этом молчании даже самые сокровенные мысли просятся наружу. Шесть лет назад, когда я только начала заниматься, я была беспокойным одиннадцатилетним ребенком, не интересовалась кэндо, просто училась защищаться. Люсинда, шестнадцатилетняя уважаемая наставница, любила «тяжелые случаи». Теперь она не просто мой тренер, но прежде всего друг.

Договариваю свою историю, и на лице Люсинды расцветает улыбка, которая кажется почти гордой:

— Рада, что ты ей ответила.

— Это было ужасно невежливо.

Люсинда качает головой.

— Накипело. Если открываешь рот только тогда, когда вот-вот взорвешься, то быстро выходишь за рамки приличия. Но бессловесность — тоже не вариант. Ты так описала эту сиделку, — она подмигивает, — что я послала бы ее куда подальше.

— Увы, но мама права, у нас не было выбора.

— Выбор есть всегда.

— Все слишком сложно.

— Это да, — сочувственно улыбается Люсинда, — но ты дорожишь сестрой?

— Конечно!

Люсинда кладет руку мне на колено.

— Когда ты только-только начала здесь заниматься, тебе дали задание. Ты должна была принять то, что не в силах изменить. Например, идиотов из школы, которые злили тебя, понося твою сестру, и уход твоего отца. Помнишь?

Молча киваю. Да, было такое.

— И ты справилась. Годы шли, и я все больше беспокоилась за тебя: ты смирилась, стала совсем замкнутой. Но сегодня ты сломала печать молчания, выпустила внутреннего бойца. Это огромный шаг. Гордись собой.