Ужас, сковавший Софи, сменился страхом. Но боялась она не за себя.

— Это я виновата в том, что собака сбежала, ваше величество. Я открыла ворота, — заговорила она поспешно.

— Ты — принцесса крови, наследница престола, а не помощница псаря, — отрезала королева. — Вина не на тебе, а на мальчишке. Он должен был привязать собаку, чтобы та не могла сбежать. — Умолкнув, она перевела взгляд на Тома. — Приказываю перебить всех собак на моей псарне на тот случай, если какая-то из них подхватила заразу трусости. А этого мальчишку, который покрывает трусливых сук и ценит их жизнь выше жизни королевы… его я приказываю отвести в казарму и дать ему десять плетей.

— Нет, — прошептал Том, качая головой. — Не надо. Пожалуйста. Простите… Я больше не буду!

У Софи перехватило дыхание. Ей хотелось закричать на мачеху, упасть ей в ноги и упрашивать об отмене наказания, но принцесса понимала, что ничего такого не сделает. Поэтому она, опустив руки, неподвижно смотрела, как Том попятился, зацепился башмаком за камень и снова упал.

— Папа! Папа! — закричал он, протягивая руки к отцу.

Алистер шагнул к сыну, но у него на пути встал капитан дворцовой стражи. Псарь повернулся к королеве, чтобы умолять ее пощадить его ребенка, но та уже ушла.

Софи понимала, что затеяла королева. Она желала преподать урок. Не мальчишке: это был лишь предлог. Нет, урок предназначался всем благородным охотникам, дамам и кавалерам, и суть его заключалась вот в чем: трусость опасна и наказуема, а непослушание — вдвойне.

А еще она хотела преподать урок Софи.

Тот же, что и всегда: нет ничего вреднее доброты.

Глава 4

Королева стояла перед зеркалом в своих покоях.

В его серебряной глади отражалась высокая, стройная женщина с глазами синими, как бурное море, светлыми волосами и высокими скулами. Звали ее Аделаида.

«Когда-то она была прекрасна, как утренняя заря, но время ее не пощадило», — обычно говорят те, кто берется рассказывать эту сказку. Или так: «Время оставило „гусиные лапки” в уголках ее глаз и провело глубокие морщины на лбу».

А теперь скажи мне: есть ли на свете хоть одна сказка, которая начинается с описания морщин короля?

Так почему никто никогда не упоминает об остром уме этой королевы? О том, как она была смела и сильна духом?

Каменный пол леденил босые ступни, промозглый воздух холодил кожу. Дрожь прошла по телу, ведь она только что приняла ванну и даже не вытерлась как следует, а тонкая сорочка не давала никакого тепла. Но королева, казалось, ничего не замечала. Лихорадочно блестя глазами, она смотрела в зеркало так, словно что-то искала в его глубинах.

Что именно она там высматривала, не знал никто. Хотя догадки строили многие.

Вошла фрейлина с белым атласным платьем в руках и через голову опустила его на плечи королевы. Другая туго зашнуровала ее корсаж. Еще две внесли золотистую мантию, покрытую дюжинами бриллиантов чистейшей воды.

— Тяжелая, как доспех, — заметила леди Беатриса, старшая фрейлина, опуская драгоценное одеяние на плечи повелительницы.

— Это и есть доспех, — ответила та. — Через час я встречаюсь с послом Хинтерландии для переговоров о спорных территориях на севере. Это коварный старый змей, как и его хозяин.

Когда Беатриса вышла из комнаты, чтобы принести королеве туфли, Элизабетта, младшая из прислужниц, робко шагнула вперед.

— Вы такая красивая, ваше величество, — сказала она.

Несчастная совершила непоправимую ошибку. И сразу поняла это.

Лицо королевы помертвело от гнева. Она прекрасно знала, что говорят о ней враги. Что она завистлива и тщеславна. Что ее волнует только собственное отражение в зеркале. Она жестом велела Элизабетте подойти ближе.

— Думаешь, я покрываю себя сверкающими камнями из тщеславия? — спросила она. — Думаешь, меня волнует только собственное отражение, когда враги рыщут у границ моего королевства?

Элизабетта нервно сглотнула, бросила взгляд налево, направо, надеясь найти в ком-нибудь хоть чуточку сочувствия, но все, кто был в комнате, — от самой высокородной дамы до последней камеристки — опустили глаза.

— Я… я думаю… нет, конечно же нет, — залепетала фрейлина. — Вообще-то, я так совсем не думаю…

— Понятно, — оборвала ее королева.

Она шагнула к окну и подняла руки. Лучи света, врываясь в окно, отразились в бриллиантах мантии, и крохотные призмы тут же разложили свет на составляющие, окутав королеву облаком радужного сияния.

— Эти бриллианты нужны мне для того, чтобы предотвратить войну, — сказала она. — Увидев меня, посол наверняка решит, что, раз я осыпаю себя драгоценностями, словно конфетти, мне ничего не стоит усеять море военными кораблями. Лучший способ выиграть войну — не начинать ее.

Элизабетта потупила глаза и молча кивнула.

Королева опустила руки, взглянула на позолоченный циферблат стенных часов и нетерпеливо бросила:

— Где она? Почему ее до сих пор нет? Я велела ей явиться еще полчаса назад.

— Она здесь, ваше величество, — сказала Беатриса, внося пару шелковых туфелек. — Ожидает в приемной.

С этими словами фрейлина поставила туфли перед королевой, и та вступила в них. Затем, схватив со столика клочок чего-то серого, стремительно вышла из комнаты, звонко цокая каблуками по каменным плитам.

Принцесса стояла у окна в приемной королевы и ждала, вертя кольцо на пальце левой руки. Золотой ободок с единорогом в овале, обрамленном мелкими бриллиантами, назывался Кольцом Власти, и не зря: монархи Грюнланда передавали его своим наследникам из поколения в поколение.

По мнению королевы, на свете не было человека, менее подходящего для этой роли, чем принцесса София. Подойдя к ней, королева взяла ее за руку, разжала пальцы и опустила в ладонь девушки клочок серого меха.

— Волчья шерсть, — сказала она. — Снята с куста шиповника. Волк не совершал смертельного прыжка, правда?

Софи смотрела на шерсть и молчала.

Взяв девушку за подбородок, королева развернула ее к себе лицом.

— Ты дала ему уйти, — сказала она.

— Да.

— Зачем?

Глаза Софи, влажные от подступивших слез, с мольбой смотрели на мачеху.

— Я… Мне стало его жаль. Ему было так страшно.

Королева, презрительно фыркнув, выпустила подбородок падчерицы.

— Охота была затеяна, чтобы ты могла показать свою силу, а не слабость. — (Софи снова уткнулась взглядом в пол.) — Ты проявляешь мягкость там, где нужна жесткость, милуешь, когда следует карать. Ты отпускаешь на свободу волков, ты покровительствуешь трусам и дворовым мальчишкам.

— Десять плетей убьют его, — вставила Софи еле слышно.

— Никто еще не умирал от десяти ударов. Но даже если умрет, что с того? — перебила ее королева. — Этот мальчишка, его отец… Они никто. Только монархи что-то значат. Как ты не понимаешь? — Она протянула к падчерице руки, ладонями кверху. — На моей левой ладони — жизнь этого мальчишки, слабака, который, скорее всего, никогда не станет мужчиной. На правой — жизнь королевы… правительницы, на которую возложена забота не об одном подданном, а о целом королевстве. — Она опустила левую руку, а правую подняла вверх. — Что такое жизнь одного мальчишки в сравнении с жизнью королевы? — Вопрос еще висел в воздухе, а королева уже опустила руки и задала другой: — Какой пример мы подаем подданным, если позволяем ослушникам избегать наказания?

Софи пришлось собрать все силы, чтобы встретить испепеляющий взгляд мачехи.

— Гончей тоже было страшно. Разве это плохо — проявить милосердие к тому, кто испугался? — спросила она.

Королева рассмеялась в ответ. Ее смех был безрадостным и сухим, будто долго лежал в пыльной кладовке.

— Милосердие — другое название для слабости. Сохрани волку жизнь — и он отплатит тебе, вырвав у тебя горло. Страх — вот что гарантирует безопасность королевы. Люди подчиняются мне, потому что боятся меня.

— Люди подчинялись моему отцу, потому что любили его.

Слова сами слетели с языка Софи, и она тут же пожалела о сказанном. Мачеха терпеть не могла разговоров о покойном супруге, которого народ действительно боготворил.

— Твой отец мог позволить себе такую роскошь. Он был мужчиной, и его любили уже за это, — резко ответила она. — И никто, даже злейшие враги, никогда не подвергал сомнению его право занимать трон. Мне повезло меньше, я женщина. Та же участь ждет и тебя. Народ должен чувствовать твердую руку, иначе он распустится. Я была регентшей шесть лет, со дня смерти твоего отца. Завтра состоится твоя коронация, и ты взойдешь на трон. Как ты будешь править целой страной, Софи, не умея управлять даже собой?

Не успела принцесса раскрыть рот, как во дворе раздался барабанный бой, мрачный, как на похоронах.

— Ага, капитан гвардии, кажется, взялся за исполнение моего приказа. — Королева распахнула окно и стала смотреть вниз, во двор, через минуту она повернулась к Софи. — Хочешь взглянуть?

Девушка замотала головой. В ее глазах стояли слезы.

— Нет? Так я и думала. Это ведь так тяжело, так больно, да? Но в этом вся суть власти — править тяжело и больно. Приходится принимать непростые решения и выносить жестокие приговоры, чтобы держать подданных в повиновении, а врагов — на почтительном расстоянии. — Королева указала на падчерицу пальцем. — Это из-за тебя сейчас выпорют мальчишку и убьют собак. Если бы ты не отпустила ту трусливую суку, ничего этого не случилось бы. Теперь ты понимаешь, к каким тяжелым последствиям приводят добрые поступки?