— Когда меня зачали, Шеффилд Грэйсон был женат. — Грэйсон начал с очевидных фактов. — Он переспал со Скай, чтобы позлить нашего деда, которого винил в смерти своего племянника Колина.

— Пожар на острове Хоторнов, — тихо отозвался Ксандр.

Грэйсон кивнул.

— Пожар на острове Хоторнов, — подтвердил он.

У него никогда не было иллюзий по поводу того, что, узнай таинственный отец о его существовании, он стал бы желанным. Но Грэйсон не ожидал, что его будут ненавидеть.

— Через несколько лет после смерти Колина, — спокойным голосом продолжал рассказывать он Ксандру, — у моего отца и его жены родились близнецы. Девочки.

— Так у тебя есть сестры! — радостно сказал Ксандр. Он уже знал о существовании близнецов. Как и обо всем остальном.

— У меня есть обязательства, — поправил его Грэйсон. — Их отец мертв.

В зеркале было видно, как напряглись мышцы над его ключицами.

— Близняшкам ничего не известно о том, каким человеком был их отец на самом деле и что с ним произошло. — Грэйсон тяжело сглотнул. — Они ничего не должны узнать.

— Что ты делаешь в Финиксе, Грэй? — ласково спросил Ксандр.

— Одна из девчонок попала в передрягу. Мне шепнули, что у нее проблемы, и я приехал сюда решить их.

Он практически слышал, как Ксандр переваривал эту информацию.

— И ты?

У Грэйсона ныло все тело.

— Нет.

Джиджи больше не была под стражей. А если учесть, что ему беспрепятственно позволили уйти с ней из участка, Грэйсон сомневался, что ее арест когда-нибудь документально зафиксируют. Но в действительности ситуация еще далека от разрешения.

Грэйсон рассказал Ксандру о том, что ему известно.

— Не знаю, что именно в той банковской ячейке, — закончил он, — но если существует хотя бы малейший шанс, что ее содержимое может связать Шеффилда Грэйсона с бомбой в самолете Эйвери или с ее похищением…

— …тогда Эйвери могут связать с его исчезновением, — договорил за него Ксандр.

— Я не могу позволить Джиджи открыть эту ячейку, — сказал Грэйсон, и это было больше похоже на клятву. Однажды он не сумел защитить Эйвери. И не раз. Он больше не собирался подводить ее.

— Ну что, каков наш план? — спросил Ксандр.

— Здесь нет никаких «мы», Ксан. — Грэйсон отвернулся от зеркала. — Только я.

— Только ты. — Ксандр звучал как-то слишком послушно. — И твои сестры.

«Из общего у нас только кровь» — эта мысль была нарочитой, взвешенной, но не достигла своей цели, потому что Ксандр спросил:

— И какая она? Та, с которой ты встречался?

Грэйсон постарался ответить как можно короче.

— Чем-то напоминает мне тебя.

Может, это объясняло, почему ему так сильно хотелось защитить девушку.

— Тебе придется лгать ей, — в голосе Ксандра явно слышалась тревога, — мешать ей. Завоевать ее доверие, а потом предать.

Грэйсон положил трубку и только потом ответил:

— Знаю.

Не дав себе времени на то, чтобы поддаться чувству вины или передумать, он поднял трубку телефона отеля и позвонил на стойку регистрации.

— Так вышло, — сказал он каменным голосом, — что я останусь в номере как минимум на неделю.

Одиннадцать лет и десять месяцев назад

Считалось, что в домик на дереве можно попасть тринадцатью разными способами. Но если человек был готов рискнуть свалиться вниз, их было куда больше. И Грэйсон не удивился, когда выглянул наружу и увидел Джеймсона, опасно болтающегося на ветке. Не удивился он и тогда, когда его младший брат каким-то образом пробрался внутрь через окно.

— Ты опоздал, — сказал Грэйсон. Джеймсон всегда опаздывал, ему было разрешено опаздывать.

— Завтра, когда мы с тобой будем одного возраста, я велю тебе расслабиться. — Чтобы подчеркнуть свое заявление, Джеймсон подпрыгнул, ухватился за одну из балок над головой, раскачался и прыгнул на Грэйсона, который успел отскочить в сторону.

— Завтра я все равно буду старше тебя, — парировал Грэйсон.

Родись Джеймсон на день позже, их разница в возрасте составляла бы ровно год. Но его младший брат появился на свет двадцать второго августа, за день до первого дня рождения Грэйсона.

А это означало, что один день в году они были фактически одного возраста.

— Готов? — тихо спросил Грэйсон. — К своему дню рождения?

«Сначала твой, потом мой».

— Готов, — выпятив подбородок, ответил Джеймсон.

Грэйсон мысленно перевел: «Готов к тому, что мне исполнится восемь. Готов к тому, что меня вызовут в кабинет Старика».

Джеймсон сглотнул.

— Он заставит меня драться с тобой, Грэй.

Грэй не стал спорить. Каждый год, в их дни рождения, дед приветствовал внуков тремя словами: «Вкладывай. Развивай. Создавай». Выдавал им по десять тысяч долларов, чтобы они могли их во что-то вложить. Затем им предстояло выбрать себе способность, чтобы развить ее в течение года, любую, какой им хотелось бы обладать. А еще им давали задание, которое необходимо было выполнить к следующему дню рождения.

За последние три года Грэйсон и Джеймсон выбирали разные формы боевого искусства для развития. «Конечно, Старик заставит Джеймсона драться со мной».

— А на следующий день, — пробормотал Грэйсон, — на мой день рождения, он заставит меня драться с ним.

Это ужасно — посвятить чему-то целый год, а потом проиграть.

— Только не щади меня, ладно? — Лицо Джеймсона приняло решительное выражение.

«Старик сразу же поймет».

— Ладно.

Джеймсон прищурился.

— Обещаешь?

Грэйсон провел большим пальцем вдоль лица, от линии роста волос до подбородка.

— Обещаю.

Такое обещание нельзя забрать назад — оно их, и только их.

Джеймсон выдохнул.

— Какое у тебя твое задание на этот год? Что ты должен создать?

Сердце Грэйсона забилось быстрее. Через два дня ему придется показать, насколько за прошедшие двенадцать месяцев он преуспел в развитии своего таланта, и предъявить дедушке выполненное задание.

— Хайку.

Джеймсон наморщил лоб.

— Что?

— Стихотворение. — Грэйсон опустил глаза. — Хайку — это жанр японской поэзии, где каждый стих состоит из трех строк, семнадцати слогов, которые, в свою очередь, делятся на пять в первой и последней строке и семь в средней.

Это определение въелось в его память.

— Семнадцать слогов? — возмутился Джеймсон. — Ты издеваешься? И все?

— Они должны быть идеальными. — Грэйсон заставил себя встретиться взглядом с братом. — Так сказал Старик. У меня нет права на ошибку. Когда у тебя всего три строки, каждое слово должно быть правильным, стоять на своем месте. — Он тяжело сглотнул. — Стих должен быть красивым. Он должен что-то означать. Должен ранить.

— Ранить? — Джеймсон нахмурился.

Рука Грэйсона опустилась в карман, обхватила медальон.

— Когда слова истинны, когда это правильные слова, когда то, что ты говоришь, имеет значение, когда это красиво, совершенно и искренне — это причиняет боль.

Грэйсон достал из кармана медальон и протянул брату.

Джеймсон внимательно осмотрел его.

— Тебе нужно было выгравировать слова самому?

Грэйсон покачал головой.

— Сначала мне нужно было убедиться, что они идеальны. — Он забрал медальон у Джеймсона. — А что насчет тебя? Какое задание получил ты?

— Карточный домик, — ответил Джеймсон с убийственным выражением лица. — Мне пришлось использовать пятьсот карт. Без клея. Вообще без каких бы то ни было связующих материалов. Только карты.

Джеймсон исчез в окне домика на дереве. Грэйсон слышал, как он перемещался по одной из башен, а потом вернулся с навороченным фотоаппаратом.

— Я должен был делать снимки каждый раз, когда все шло хорошо, и каждый раз, когда у меня не получалось.

Семь лет. Пятьсот карт. Грэйсон готов поспорить, что неудач у Джеймсона случилось много. Он протянул руку за фотоаппаратом, и, к его удивлению, брат отдал его. Грэйсон принялся листать фотографии. Сначала Джеймсон пытался строить высокие башни, потом широкие.

За каждым снимком, на котором появлялось что-то прекрасное, шел снимок пола, усыпанного картами. И так очень много раз. Сотни фотографий.

Грэйсон добрался до последнего снимка. Джеймсон построил замок в виде буквы L, высотой в пять этажей, водрузив его вплотную к стенам одной из своих комнат.

— Когда ты закончил? — спросил Грэйсон, не отрывая глаз от последней фотографии.

— Прошлым вечером, — ответил Джеймсон. — Я сделал прорези в полу.

Никаких связующих веществ. Только карты. Но ведь комнату использовать не запрещено? Грэйсон понимал, что все это весьма сомнительно, — и все же!

— Ты сделал прорези в деревянном полу? — переспросил он в благоговейном ужасе.

Старик обожал дом Хоторнов: каждую половицу, каждый светильник, каждую деталь.

— И в стенах, — добавил Джеймсон без капли раскаяния, скрестив руки на груди. — Ты уже решил, что сделаешь с десятью тысячами долларов этого года?

Вкладывай.

— Да, — ответил Грэйсон брату, — а ты?

Джеймсон кивнул. По правилам игры они не должны обсуждать свой выбор.

— Похоже, остается только решить, какой талант мы выберем для развития в следующем году. Я тут подумал… — Джеймсон принял боевую стойку и рубанул руками по воздуху. — Ножевой бой!