Дженнифер Рардин

Пуля на закуску

Глава первая

Раздирая барабанные перепонки, загрохотала очередь — и громче своего автомата взревел от восторга сержант, поразивший цель.

— Правы вы были, мэм! — выкрикнул он. — Они от попадания в лоб валятся, как кегли!

Я кивнула, оценив, что он вообще стал меня слушать. Далеко не все это делают. Далеко не все.

Мы только успели разгрузиться и стояли — Вайль, мой начальник, я и еще трое из нашей группы, — глядя вслед «Чинуку», уходящему в ночное небо. Вот тут монстры и напали.

Ситуация сложилась угрожающая. От белого сельского домика, где мы договорились встретиться с группой, приданной нам для усиления, нас отделяло не меньше ста ярдов. Почти вся наша техника была еще в ящиках — в том числе новейшее оружие, которое привез Бергман ребятам из спецсил. А оно бы нам сейчас очень пригодилось.

В наплечной кобуре у меня висела «Скорбь» — «вальтер» с укороченным стволом, который Бергман переделал так, что им можно убивать и людей, и вампов. Ну и обычный набор вспомогательного вооружения. В частности, шприц со святой водой в подпружиненных ножнах на правой руке. Три метательных ножа в левом рукаве — просто на всякий случай, и боло, доставшийся в наследство от прапрадеда, — в кожаном кармане, нашитом на правой штанине. А все прочее — в старом кейсе на спине, то есть в данном случае — недоступно.

Вайль держал трость — мечту антиквара, — которую всегда носил с собой, а в трости таился клинок не менее смертоносный, чем его владелец. Хотя с виду Вайль казался куда уязвимее, чем я, противники его недолго пребывали в этом заблуждении. Высокий широкоплечий вампир, который уже восемь месяцев как мой начальник и два месяца как мой схверамин, носит с собой арсенал настолько эффективный, что остается в живых уже почти триста лет, из которых восемьдесят работает на ЦРУ. Мои четыре года стажа на этом фоне выглядят жалко, но если учесть, сколько я за это время успела сделать, то можно считать год за семь — как у собак.

Бергман и Кассандра, наши консультанты, были безоружны, поэтому мы держали их в середине плотного круга, составленного из нас и нашего новичка. Коул Бимонт влился в наши ряды, когда его бизнес частного детектива сгорел (в буквальном смысле слова) в результате его участия в одной из наших операций. Мы с Вайлем обеспечивали силовые функции, Бергман — мозговую деятельность, но у Коула оказался такой дар к языкам, о котором все мы и мечтать не могли. Еще у него была Чувствительность, приобретенная в детстве, когда он утонул в пруду и был реанимирован долгие минуты спустя.

Его Дар оказался незаменимым на нашей последней операции, где он единственный умел говорить по-китайски, и вот на этой, потому что никто из нас не знает фарси. То, что Коул стреляет с точностью и хладнокровием снайпера, тоже делу не помеха. Любимое его оружие — девятимиллиметровая «беретта-шторм», которую он сейчас уверенно держал в левой руке. «Паркер-Хейл М85» так и остался в чехле на спине.

— Ночное зрение! — крикнула я ему, и тут из черноты пустыни повалили твари. От поднятого ими рева и внезапности нападения казалось, что их целая армия.

Коул включил ночное зрение, я тоже зажмурилась на пару секунд — для активации специальных линз, которые изобрел для нас Бергман. Они корректировали любые недостатки зрения вблизи, вдали и в темноте. Острота зрения, которую я получила, пару раз отдав кровь своему начальнику, плюс усилители Бергмана с зеленой каймой открыли мне завораживающее зрелище.

Их было двадцать, не меньше, и летели они на нас со всех сторон. Рваные халаты, усыпанные песком волосы, развевающиеся на бегу. Резкие черные контуры подсказали мне, что это за твари, а жутко мигающий третий глаз посреди лба подтвердил гипотезу. Где-то в глубине души я аж выругалась, топнув ногой: «Да что за твою мать? Хоть бы дух перевести дали!»

— Сборщики! — заорала я. Удачно, что волосы у меня заправлены под черный шарф и не мешают смотреть. — Цельтесь в лоб!

Ребята из спецсил ждали возле дома и двинулись к нам, когда мы разгрузились. Двое из них оказались от нас ярдах в десяти, когда началась атака. Отреагировали они восхитительно быстро, озадачив ближайших противников огнем из «М4». Мою команду они вроде бы выполнили, но я почти сразу поняла, что они метят недостаточно высоко. Их пули приходились между ушами. Для любого противника — вполне подойдет, но не для сборщика. Те лишь слегка сбавляли темп, даже не падали.

— На них щиты! — крикнула я. — Единственное слабое место — третий глаз!

А потом мне стало не до солдат.

Сборщики лезли со всех сторон, и я вдруг поняла, каково это — быть рок-звездой. Нас готовы были растоптать, смять, снести. Но этой толпе нужны были не автографы, а кровь.

Я перевела дыхание. Не время и не место для страха, когда каждый выстрел на счету. Пулю за пулей всаживала я в атакующих монстров, пистолет Коула вторил моему, Вайль колол и парировал с такой быстротой, что руки сливались в полосы. У меня за спиной стояла на коленях Кассандра, и ее абайя облепила ноги, как намазанная маслом. Молится она, что ли? Ну, когда-то она была пифией. Если у нее осталась какая-то связь с богинями, самое время воззвать к их милости.

Бергман вцепился обеими руками в кочки своих каштановых волос. Редкая бороденка тряслась от крика:

— Дайте мне, черт побери, оружие! Камень! Отвертку! Что угодно!

Вдруг рядом с нами оказались парни из спецсил, отбивая атаки сборщиков, кого валя, кого отгоняя.

— Отходим! — услышала я приказ их командира, и голос его был настолько знаком, что я едва удержалась, чтобы не оглянуться. Здоровенный детина в черном припал передо мной на колено и стал палить в нападавших. Я воспользовалась моментом, чтобы отдать Бергману свой нож и перезарядиться.

Медленно, с боем, мы отступали к фермерскому дому. В какой-то момент я сообразила, что двоих солдат, вставших перед нами, ведут их товарищи. Еще двое тоже были ранены — у всех царапины на груди и на руках от когтей сборщиков, но бронежилеты под светлыми бурнусами спасли от тяжелых ран.

За них взялись санитары, а мы, остальные, заняли позиции в окнах и открытой двери. Сборщики лезли на дом, невзирая на град свинца, но быстро отвалили, когда я повторила призыв:

— Целиться в третий глаз!

Пристроившийся рядом со мной сержант удовлетворенно хмыкнул, сняв еще одного:

— Люблю я свою работу!

Он не мог быть намного старше меня: лет двадцать пять, адреналиновый торчок, унаследовавший от азиатских предков экзотическую красоту, эффектно подчеркнутую американской квадратной челюстью.

— Я тоже, друг, — ответила я ему, подходя к окну в очередь.

Врагов осталась только пара, и я решила оставить их другим. У меня с собой патронов не слишком много, а до дома далеко.

Я стала заряжать обойму, а мой сосед представился:

— Дон Хардин. — Он протянул руку. — Но можно просто Джет.

Я пожала ему руку, подумав, что вряд ли в его подразделении на десять человек найдется хоть один с хилым рукопожатием.

— Очень приятно, — ответила я. — Я Жас Паркc.

Слыхали поговорку, что молчание — золото? Ну так вот, не всегда, если говорить о цвете. Сейчас оно было оранжевое. Цвета предупреждающих огней ремонта дороги, рекомендующих нажать на тормоза, пока не размазал по асфальту беднягу, что держит этот сигнал.

Прогремел последний выстрел. Последний сборщик свалился, как раз когда я назвала имя, и в доме стало тихо. Я огляделась. В единственной комнате с каменными стенами было темно, солдаты стояли в очках ночного видения. Вайль умеет видеть в темноте, у всех остальных в нашей группе были контактные линзы Бергмана. Вдруг до меня дошло, что мы все полностью зависим от зрения, от необходимости различать выражения лиц и по ним распознавать чувства собеседника и выбирать тон разговора.

— Закройте кто-нибудь окна. Кэм, дай свет, — отрывисто приказал командир, и снова я была уверена, что узнала голос.

Все приготовились, чтобы внезапный свет не ослепил нас, высокая широкоплечая женщина закрыла дверь и завесила окна одеялами, а один из парней на другом конце комнаты стащил колпак с неожиданно яркого фонаря.

Я заморгала. Командир шагнул вперед, навис надо мной, как нависал Альберт, перед тем как выгнать меня во двор — обычно за болтовню, когда мне полагалось молчать. Там мне надлежало бегать кругами до дальнейших распоряжений. Естественно, каждый раз, когда мы переезжали, Альберту приходилось засевать травой трехфутовой ширины тропу вокруг прежнего дома, потому что обычно я считала, что моя выходка наказания стоила, брат придерживался того же мнения, а наша младшая сестра Эви бегала с нами за компанию.

Дэйв с тех пор вырос, и я не видала его таким подтянутым. Но вряд ли он одобрил бы мои охи и ахи насчет его физической формы в присутствии подчиненных. Мои подозрения подтвердились, когда он тоном приказа с оттенком некоторого раздражения спросил у меня:

— Ты еще откуда тут взялась?

Вот так оно у нас в ЦРУ. Даже партнерам не говорят, с кем им придется работать.

Было у меня искушение встать в театральную позу, руки в боки, и чтобы волосы развевал тщательно отрегулированный ветер, а я доложу:

— Мы направлены на ликвидацию Колдуна!

Но здесь тоже восхищенных вздохов не дождешься. Как информировали нас в Пентагоне, эти ребята уже год за ним гоняются. Хотя убийствами он занимается намного дольше.

По вине Колдуна в последние десять лет погибло больше солдат США и союзников, чем в официально признанных вооруженных конфликтах. В проведенных им терактах лишились жизни тысячи гражданских — и его народа, и нашего, он особо не разбирает. Мишенью становится всякий, кто отрицает, что его бог, Ангра Майню, является Большим Кахуной. А сам Колдун хотя не называет Ангру Майню папулей, но намеки в эту сторону уже делает. Честно говоря, иногда даже кажется, что какую-то божественную помощь он получает. Из скольких ловушек он уходил — не сосчитать. Местные жители говорят, что он ест тени и пьет звездный свет.

Еще он заставляет мертвых ходить.

Поэтому наша подготовка к заданию включала в себя срочный курс некромантии, от которого у меня осталось сильное ощущение, будто червей нажралась. И надо же, чтобы инструктором у нас был не кто-нибудь, а Кассандра. Пит выделил нам помещение с исцарапанным столом под дерево, и она бережно поставила туда «Энкиклиос». Эта штука, размером с косметичку, содержит исторические события и предания, за много сотен лет собранных Ясновидицами по всему свету. Хотя я уже не раз наблюдала, как работает эта библиотека, все равно не могла не любоваться на слаженное движение ее деталей, напоминавших шарики всех цветов радуги. Стильные женщины кладут такие на дно вазы. Зачем — не ко мне вопрос; я никогда стильной не была.

Бергман закопался в свою лабораторию, и потому только мы с Коулом и Вайлем слышали, как Кассандра прошептала: «Энкиклиос окксаллио вера прома», — и шарики задвигались, меняя формы и цвета, открывая жуткие тайны создания зомби.

Из группы шариков, образовавших подобие колокола, изошла голограмма настолько четкая, что я чуть не протянула руку — дотронуться до плачущей женщины в линялом домашнем платье с цветочным узором. Она стремительно шла по узкой тропе, ритмично взлетали клубы пыли из-под изящных туфель, пшеничные волосы, убранные в пучок, постепенно выбивались из него, падали на плечи и концами ласкали мертвую девочку, которую женщина несла на руках.

Она направлялась к домику с соломенной крышей, окруженному заброшенным, одичавшим садом, будто с полотна Ван Гога. Подойдя к двери, два раза стукнула ногой.

— Откройте, мадам Отис! — крикнула она на кокни. — Нужна ваша помощь! Я заплачу!

Она постучала еще пару раз, и дверь распахнулась.

— Чего те… — Простоволосая женщина посмотрела, прищурилась — и скрестила руки на груди.

— Иди домой и похорони эту девочку, — сказала она, не повышая голоса.

— Она у меня единственная, — ответила мать надтреснутым, полным отчаяния тоном. — Я знаю, вы можете ее вернуть.

Женщина сплюнула в заросли бурьяна и алтея рядом с крыльцом.

— Не стану.

Мы, сидящие за столом, переглянулись. Она не сказала «не могу», она сказала «не стану». Она некромантка, эта мадам Отис.

— Я не могу без нее! — взвыла мать. — Я жить не буду! Вам не понять, что это…

— Как твое имя, женщина? — перебила ее мадам Отис.

— Хильда Барнаби. А ее зовут Майра, — добавила она, показав на свою ношу.

— Не воображай, что ты первая здесь падаешь на колени с таким горем, — буркнула мадам. — То, чего ты просишь, навлечет на тебя неописуемый ужас. Похорони дитя, смирись со своим горем и живи дальше. Потому что, поверь мне, никогда тебе на этой земле не соединиться с нею, не навлекши на себя еще большее страдание и вечное раскаяние.

Женщины смотрели друг на друга в упор, и тут Хильду осенило — по ее лицу было видно. Она поняла, что мадам Отис испытала очень похожую утрату и реагировала также, но с одним исключением. Она стала некроманткой, чтобы поднять своего мертвеца. Кошмар этого переживания до сих пор виден был у нее в глазах, хотя инстинкт подсказывал, что уже не один десяток лет прошел с тех пор.

Картинка затуманилась, и сквозь серую дымку зазвучал монотонный голос Хильды:

— Я все-таки убедила мадам Отис поднять Майру из мертвых. За это всего лишь пришлось отдать все, что у меня было — и это казалось ничтожной малостью. Мадам Отис предупредила меня, что Майра не будет прежней, но мне было все равно. Моя девочка будет снова ходить и говорить, можно будет ее обнимать, кормить, смотреть, как она идет ко мне, протягивая ручки. — Горький смех. — Как же я обманулась!

Новая картинка: Майра лежит на ложе из лепестков роз на полу захламленной комнаты мадам Отис. Насколько я поняла, Хильде приказано жарко топить дровяную печь в углу. То и дело она открывает черную чугунную дверцу и закидывает футовое кленовое полено.

Опять голос Хильды:

— Оглядываясь назад, я понимаю, что это была показуха, чтобы у меня были заняты руки и мысли. А главное было в том, что мне было не постичь и чего я вообще не должна была допускать.

Мадам Отис опустилась на колени рядом с Майрой и стала нараспев произносить слова, от которых я чуть не рухнула на пол. Те самые слова, которым научил меня Рауль.

— Я знаю этот напев! — воскликнула я. — Она сейчас выйдет из своего тела!

Не прошло и секунды, как она подтвердила мою правоту — хотя только я видела, как она вознеслась: зазубренный кинжал красного хрусталя вылетел в клубе черноты из равнодушного недвижного тела. До моих ушей донесся невыносимый вопль, будто первый скрипач Нью-Йоркской филармонии вдруг полоснул по струнам пилой. От души мадам Отис оторвался, пульсируя, крошечный кусок и молнией влетел в тело Майры. Оно забилось в судороге.

Хильда с воплем бросилась к дочери, схватила безжизненную ручку, прихватив случайно розовых лепестков.

— Майра, детка! Это я, мама! Скажи что-нибудь!

Мадам Отис быстро оправилась, только страшно скривилась, когда соединились две ее половины. С полминуты она просидела, сгорбившись, а потом наконец выпрямилась — и выражение ее лица заставило меня вздрогнуть. Я видала такое — на лицах моих врагов, когда ойи думали, что загнали меня в угол. Злобное торжество, чистейшее.

— Она теперь мое дитя, Хильда. Вон из моего дома, пока я не велела ей тебя задушить.

На мать Майры был направлен такой исполненный ненависти взгляд, что Хильда задрожала и села на пол. Но еще не думала сдаваться — тем более сейчас, когда наконец-то любимая дочь открыла синие глаза. Пусть даже вот такие — пустые.

— Майра, девочка моя! Пойдем домой, у нас там так много дел…

Но Майра — та часть ее сути, которая только и важна — уже была в доме своем. А та, что осталась, заплясала под дудку нового хозяина. Вот эта часть и раскрыла рот и вцепилась Хильде в запястье. И стала жевать. Хильда закричала, отталкивая Майру в лоб, стараясь освободиться, и кровь полилась из-под уходящих все глубже зубов.

Майра зарычала, недовольная, что ее отталкивают, хотят отнять такую вкусность. Запястье она выпустила, но тут же снова цапнула добычу. Хильда отдернулась, но слишком медленно, и Майра впилась на этот раз в кисть. Тут я посмотрела на собственные руки, навеки отмеченные когтями разъяренного сборщика. В этот момент мои симпатии склонились на сторону слабейшего.

Хильда отчаянно кричала, выдергивая руку, Майра злобно рычала, не отпуская, а старуха тихонько хихикала. Наконец женщина вырвалась и бросилась прочь из хижины, оставляя кровавую дорожку. Картинка снова исчезла.

— С тех пор я только и делала, что изучала некромантию, — информировал нас машинный голос Хильды. — Я узнала, что истинно мертвых можно оживить энергией некроманта, но выбирать некромант должен аккуратно, потому что иногда, когда душа покидает тело, что-то может остаться, некоторая тень, которая может оказаться упрямой — зависит от того, как жил умерший. Легче всего управлять детьми, одержимыми и умственно отсталыми — пока поддерживается прямой контакт с некромантом. Я выяснила, что есть иной, более тонкий способ повелевать мертвыми. Но он требует со стороны некроманта большей жертвы, потому что душа остается заключенной в теле. Вот почему используется этот метод редко.

Хильду сменил другой, более энергичный голос:

— Хильда не успела закончить свое исследование, потому что ее убили. Смотри показания очевидицы Летиции Грили.

Но когда Кассандра попыталась извлечь эти показания, «Энкиклиос» выдал только имя — сестра Дошоми.

— Что это значит? — спросил Коул, хлопая синим пузырем жвачки.

— Рассказ Летиции Грили хранится в «Энкиклиосе» этой сестры, — пояснила Кассандра. — Мне придется с ней связаться и спросить, не пришлет ли она мне копию.

— Серьезно? — восхитился Коул. — Таких штук не одна? Я-то думал, это у тебя всем базам данных база.

Кассандра покачала головой.

— Даже «Энкиклиос» ограничен по объему. И если бы мы его каким-то образом утратили, это была бы катастрофа, не будь у нас дубликатов. Вообще владельцу «Энкиклиоса» ездить по миру, записывая рассказы, нелегко и даже не очень рекомендуется. И все же, — она пожала плечами, — иногда приходится передавать информацию старомодным способом.

— По телефону? — предположил Коул.

Кассандра закатила глаза:

— По электронке, дурень!

Но отловить сестру Дошоми оказалось нелегко. Когда Кассандра пыталась с ней связаться, выяснилось, что та уехала лазить по горам и до нашего отъезда из Огайо не вернется.

Таким образом, мы начали операцию, не имея полного знания о подъеме мертвых, зато ребята из спецсил дали нам надежную информацию об одном собрании, которое посетит наш некромант. Им было известно время и место, и даже моментальный снимок своего непобедимого противника они сумели сделать — впервые в истории, и это был большой успех группы Дэвида. Он бы еще до сих пор наслаждался сиянием славы, если бы не узнал одновременно, что у него в группе есть «крот». Будучи единственным, кто это заподозрил, Дэйв попытался сообщить место и время собрания, а также предложил передать операцию другому подразделению. Вместо этого СОКОМ (командование спецсил) при прямой поддержке Минобороны предложил нам кооперироваться с группой Дэйва.