Она подошла к двери в комнату Милли и тихонько постучала.

— Ты встала?

— Да. Почти, — раздался приглушенный голос.

— Поднимись с кровати, иначе опять уснешь. Не забудь сегодня отнести белье миссис Коул.

— Не забуду. Как поступим с ужином?

— У нас есть немного картофеля. Давай сделаем пирог из остатков тушеного мяса.

— Договорились. Хорошего дня!

— Тебе тоже. Ой, забыла сказать: трубы снова перемерзли.

— Замечательно. Все больше поводов встать с постели.

— Сочувствую. Наверняка трубы оттают, когда солнце взойдет. Ладно, мне пора.

Она в спешке выскочила за порог, не утруждая себя сбором обеда, поскольку проще и дешевле поесть в столовой на работе. Повалил мокрый снег, а зонтика не было — ее зонт окончательно развалился еще неделю назад. Когда Энн добралась до станции, шерстяная шляпка, тоже доживавшая свои последние деньки, превратилась в бесформенную мокрую тряпку.

По крайней мере, поезда ходили, даже повезло сесть в привычный вагон. Мужчина напротив читал газету «Дейли мейл», его внимание приковали сводки футбольных матчей. Энн разглядела заголовки на первой полосе — вариации на хорошо знакомые темы: ухудшение погоды, нехватка продовольствия, коллапс экономики, волнения в Индии.

На Майл-Энд она перешла на центральную линию, но пришлось пропустить два поезда, прежде чем удалось протиснуться в вагон. Запах влажной шерсти и пота был почти невыносим. Вот что бывает, если урезать норму мыла.

Через девять остановок Энн выпрыгнула из поезда, едва он остановился на станции Бонд-стрит. Она поднялась по лестнице — эскалатор так и не починили, а может, просто экономили на нем электричество — и вышла на улицу. Под колючим дождем ноги сами несли ее в ателье Хартнелла — так же, как вечером понесут ее домой.

Главный вход с Брутон-стрит предназначался для мистера Хартнелла, заказчиков и руководящих сотрудников, таких как мадемуазель Давид. Остальные заходили в здание со стороны Брутон-плейс и, обмениваясь приветствиями, устремлялись по лестницам.

Энн повесила пальто и шарф на вешалку, а шляпку оставила на радиаторе отопления, хоть и не надеялась, что она высохнет. Затем прошла по лабиринту коридоров в свой второй дом — в главную вышивальную мастерскую, где проводила почти каждый будний день последние одиннадцать лет. Все здесь было настолько знакомо, что Энн могла бы передвигаться с закрытыми глазами.

Тяжелая металлическая дверь, короткий лестничный пролет с шаткими перилами. Ряды пялец — простых деревянных подрамников с натянутыми на них полотнами ткани. В одной стене — окна высотой до самого потолка. Множество ламп, чьи электрические шнуры скручены так, чтобы направить свет в нужную сторону. На беленых стенах множество эскизов, образцов и фотографий — наброски и снимки платьев для женщин королевской семьи. Низкие столики по периметру мастерской, заставленные подносами с бисером и блестками, коробками с пуговицами и мотками шелка для вышивки.

Мисс Дьюли то и дело просила учениц и младших сотрудниц расставить все по местам, но порядок редко поддерживался дольше недели. Совсем скоро они примутся за следующий важный заказ: наряды для государственного приема, набор театральных костюмов или платья для американского покупателя — и тогда в мастерской вновь воцарится искусно организованный хаос.

Энн не беспокоилась по поводу беспорядка — она всегда знала, где найти то, что нужно. Кроме того, офис самого мистера Хартнелла тоже образцовым не назовешь. Энн бывала в той части мастерских — относила готовые образцы вышивки; стол модельера обычно покрывали книги, письма и принадлежности для рисования, а один край был отведен для рулонов ткани и кружева, таких тонких и ценных, что один ярд легко мог стоить больше, чем Энн зарабатывала за год.

В мастерскую влетела стайка девушек, они с шумом сбежали вниз по ступеням, галдя и нарушая уютную тишину.

— Смотри, Энн! Смотри! — воскликнула Рути. — Давай, Дорис, покажи ей.

— Да, покажи! — взвизгнула Этель. — Просто вытяни руку.

Энн подошла ближе, не догадываясь, что их так взволновало.

— Я не…

— Как ты не понимаешь! Дорис обручилась!

— Прекрасная новость, — сказала Энн. — Кольцо очень красивое, — добавила она, хотя успела взглянуть на него лишь мельком, прежде чем подруги окружили Дорис.

— Он спросил меня вчера, сразу после воскресного обеда с мамой и папой. Я помогала мыть посуду. Он подошел и встал на одно колено. А у меня руки еще в мыльной пене!

— Так романтично! — проворковала Рути. — Что сказала твоя мама?

— Конечно же, расплакалась от счастья. Папа тоже был рад. Джо сначала обратился за разрешением к нему. Вот чем они занимались, пока мы с мамой были на кухне.

— Когда же свадьба? Летом? — спросил кто-то из девушек.

— Думаю, да. Мама Джо осталась одна, поэтому она довольна, что мы будем жить с ней.

— Значит, из мастерской ты уйдешь? — спросила Энн, заранее зная ответ.

— Только после свадьбы. Джо хочет сразу настоящую семью, так что оставаться на работе смысла нет.

Энн могла бы возразить, но не хотела портить всем настроение. Для нее смысл работы заключался в том, чтобы идти своим путем, проводить дни за интересным занятием и сохранять некоторую независимость. Когда появятся дети, Дорис будет привязана к дому на долгие годы, так почему бы ей не пользоваться свободой, пока может?

— Наверное, ты права, — вместо этого сказала Энн. — Лучше нам…

— Доброе утро, дамы! Признаюсь, я удивлена, видя вас не за работой.

— Простите, мисс Дьюли, — ответила Эдит. — Наша Дорис обручилась, и мы…

— Замечательная новость! Я очень рада за тебя, моя дорогая. Может, продолжим беседу во время перерыва?

— Да, мисс Дьюли, — хором протянули девушки.

В пятницу Энн, Дорис и Этель начали работу над платьем для заказчицы, которая переезжала за границу. Супруга заказчицы назначили на важный дипломатический пост, поэтому требовался соответствующий гардероб. Пока Дорис и Этель работали над юбкой, Энн занималась лифом. Под локтем у нее лежал рисунок мистера Хартнелла и эскиз узора, который она разработала сама. Энн была уверена, что ей удастся воплотить свою задумку на шелке: весь лиф покроют завитки из крошечных золотых бусин, полупрозрачных кристаллов и матовых блесток медного цвета, а на юбке рисунок продолжится волнами. Работа была простая, продвигалась относительно быстро, так как можно почти везде использовать тамбурный крючок.

Ей нравился ритм такой работы, потому что в голове не оставалось места ни для чего другого: протолкнуть крючок сквозь ткань, нанизать бусинку, вернуть крючок, повторять все снова и снова, останавливаясь, только чтобы свериться с набросками.

Во время перерыва на утренний чай, все, как и следовало ожидать, сидели в столовой внизу и обсуждали свадебные планы Дорис.

— Не хочу тратить купоны на платье. Думаю, получится перешить мамино.

— А когда она выходила замуж? — спросила Рути, одна из учениц. Ей было всего семнадцать, и, как положено семнадцатилетним, Рути часто витала в облаках. Впрочем, работала она старательно и со временем спустится с небес на землю.

— В 1914 году. Белый хлопок, кружевная юбка до пола. И высокий воротник. Похоже на платье, какое королева Мария надела бы на пикник.

— Твоя мама не будет возражать, если ты перешьешь платье? — спросила Энн.

— Говорит, что не против. Правда, я ума не приложу, с чего начать.

— Еще успеешь решить, — вмешалась Эдит. — А сейчас расскажи нам снова, как он сделал предложение. Он заранее как-нибудь намекал?

После чая в мастерской опять стало тихо, вышивальщицы склонились над пяльцами. Раз или два яркий солнечный луч, пойманный блестящим наперстком, заставлял Энн оторваться от работы; тогда она напоминала себе, что нужно размять затекшие шею и плечи, растереть ладони и запястья, на минуту закрыть глаза и отдохнуть.

Когда в половине первого девушки пошли на обед, Энн задержалась, пообещав скоро всех догнать. Она откопала обрывок кальки и карандаш и несколькими быстрыми росчерками сделала эскиз — на перерыв отводилось всего полчаса. А через пять минут присоединилась к Дорис и остальным в столовой, чтобы съесть сэндвич и выпить чаю.

— Что это у тебя? — спросила Рути, указывая на набросок в руке Энн.

— Кое-какие идеи для платья Дорис. Не то чтобы…

— Не томи! Дай посмотреть!

Энн положила рисунок перед Дорис, теперь жалея, что не выбрала более спокойную обстановку для обсуждения.

— Вот тут, на лифе, — а на нем, вероятно, есть драпировка, — нужно будет добавить несколько вытачек, а потом, если захочешь фасон посмелее, можно опустить вырез и добавить изгиб, тогда он получится…

— В форме сердца, — выдохнула Дорис.

— Как будто сам мистер Хартнелл придумал! — заметила Рути, и все дружно ахнули.

— Такого не может быть! — сказала Энн чуть резче, чем хотела. — Дело в том, что я использовала один из набросков мистера Хартнелла в качестве шаблона. Я обвела силуэт, иначе у меня не получились бы правильные пропорции.

В школе рисование ей не давалось, но во время войны Энн стала носить с собой старую тетрадь и пару карандашей, чтобы делать зарисовки. Такой способ скоротать время был дешевле, чем книги и журналы, да и глаза меньше уставали. Кое-что — например, лица и руки людей — навсегда останется за пределами ее возможностей, и все же за последние годы ей удалось создать несколько поистине удачных рисунков.