— Нет, нет, — поспешила она его остановить. — Не беспокойтесь.
— Завтра мы узтроим назтоящее торжество, — сказал Макс. — Мы найдем озобое место и отпразднуем матер в континентальном стиле.
Через какое-то время мы расстелили привезенные матрасы и быстро провалились в сон, а луна, красная, как грудка малиновки, плыла над горами, постепенно делаясь лимонно-желтой, а потом серебряной.
На рассвете нас разбудил — и, соответственно, вывел из себя — Свен, заигравший на аккордеоне «Happy birthday to you». Он стоял перед матерью на коленях и восторженно следил за ее реакцией. Мать, не привыкшая к столь громким звукам над самым ухом, очнувшись, заблажила:
— Что такое? Что такое? Мы тонем?
— Свен, бога ради, пять утра! — воззвал к нему Ларри.
— У матер день рождения, — спросонья забормотал Макс. — Начинаем праздновать. Все поют. Свен, еще раз!
Он вскочил, ударился головой о мачту и принялся дирижировать своими длинными ручищами. Полусонные, мы неохотно затянули хором «Happy birthday», а мать сидела, отчаянно стараясь не уснуть.
— Я сделать чай, миссис Даррелл? — предложил Спиро.
— Прекрасная мысль, — ответила мать.
Состоялось вручение подарков, которые она принимала с благодарностью, включая инкрустированный жемчугом револьвер от Лесли, хотя и добавила, что лучше пусть он держит его у себя. Так будет спокойнее, сказала она, потому что, если она положит его под подушку, а он вдруг выстрелит посреди ночи, все может для нее плохо кончиться.
После чая и короткого купания все пришли в себя.
Взошло солнце, ночной туман клубился над водой мотками беловатой пряжи. Море казалось огромной синей овцой, которую аккуратно стрижет солнце. После завтрака из фруктов и сваренных вкрутую яиц был запущен мотор, и мы продолжили наше путешествие.
— Мы должны найти отличное мезто и устроить там обед для матер, — сказал Макс. — Это будет райский зад.
— Райский сад, — поправил его Дональд.
— Вот где я для вас поиграю, миссис Даррелл, — сказал Свен.
Мы обогнули мыс, будто сложенный из огромных кирпичей красного, белого и золотистого оттенка и украшенный, как зонтом, большой пинией, которая, прижавшись к самому краю, опасно нависла над водой. Как оказалось, пиния охраняла вход в бухточку, где на берегу раскинулась деревня в несколько десятков домов, а за ней, на склонах горы, виднелись развалины старого венецианского форта.
— Интересно. Почему бы нам не взглянуть на это поближе? — предложил Ларри.
— Я бы туда не ходить, господин Ларри, — нахмурился Спиро.
— Это почему же? Очень милая деревенька и интересный форт.
— Там практически турки.
— Что значит «практически»? — не понял Ларри. — Ты или турок, или не турок.
— Они себя вести как турки, не как греки, поэтому они турки, — объяснил Спиро.
Эта логика всех немного озадачила.
— Но даже если они турки, какая разница?
— Некоторые… м-м… отдаленные деревни испытали на себе сильное турецкое влияние, после того как турки вторглись в Грецию, — со знанием дела сказал Теодор. — Местные жители переняли турецкие обычаи, и потому, как верно указывает Спиро, они скорее турки, чем греки.
— Да не все ли нам равно? — теряя терпение, воскликнул Ларри.
— Они недолюбливают иностранцев, — пояснил Теодор.
— Не станут же они возражать против того, чтобы мы осмотрели форт. К тому же деревня крошечная. Я думаю, нас в три раза больше, чем жителей. А если они поведут себя воинственно, мы пошлем вперед мать с ее перламутровым револьвером. Это их сразу успокоит.
— Вы точно туда хочете? — спросил Спиро.
— Хочу, — подтвердил Ларри. — Вы что, боитесь горстки турок?
Спиро побагровел так, что я испугался, как бы с ним не случился удар.
— Господин Ларри, вы так не говорить. Я не бояться какие-то паршивые турки.
Он пошел на корму и велел Таки направить катер к причалу.
— Ларри, дорогой, зачем ты такое говоришь? — упрекнула его мать. — Обидел человека. Ты же знаешь об их отношении к туркам.
— Да никакие они не турки, они греки, — заспорил он.
— Строго говоря, они греки, но их от турок уже не отличить, — рассуждал Теодор. — Такой вот любопытный сплав.
Мы взяли курс на причал, а мальчишка, удивший там рыбу, подхватил удочку и помчался в деревню.
— Что, если он побежал всех предупредить? И они сейчас выскочат с ружьями? — занервничала Леонора.
— Глупости, — отрезал Ларри.
— Я схожу на разведку, — предложил Мактавиш. — Мне не привыкать. В Канаде, когда я гонялся за преступниками, меня частенько заносило в отдаленные поселения индейцев. Я умею находить общий язык с простыми людьми.
Ларри простонал и уже готов был отпустить ехидную реплику, но был остановлен испепеляющим взглядом матери.
— Главное, — продолжил Мактавиш, беря разработку операции в свои руки, — идти с таким видом, будто мы… э…
— Туристы? — простодушно спросил Ларри.
— Будто у нас и в мыслях нет совершить что-то нехорошее, — уточнил Мактавиш.
— О боже, — воскликнул Ларри. — Можно подумать, что мы оказались в африканских джунглях.
— Ларри, дорогой, помолчи, — попросила его мать. — Мистер Мактавиш знает, что говорит. И не забывай, чей сегодня день рождения.
Мы все высадились на причал и пару минут несли какую-то чушь, тыча пальцами в разные стороны.
— Ну вот, а теперь можно идти в деревню, — объявил Мактавиш.
Оставив Спиро и Таки охранять катер, мы двинули вперед.
Деревня насчитывала тридцать-сорок домов, маленьких, сверкающих побелкой, увитых виноградной лозой либо в богатой одежде из лиловой бугенвиллеи.
Впереди четко, по-военному вышагивал Мактавиш, этакий бесстрашный солдат французского Иностранного легиона, готовый усмирить взбунтовавшееся арабское поселение, а за ним следовали остальные.
В деревне была одна, так сказать, главная улица, а от нее расходились к домам узкие дорожки. Когда мы шли по одной из них, из дома выскочила женщина с закрытым лицом, в ужасе посмотрела на нас и быстро скрылась в боковой улочке. Я впервые увидел такой головной убор и был сильно заинтригован.
— Что у нее с лицом? — спросил я. — Она его забинтовала?
— Нет, нет. Это никаб, — объяснил Теодор. — Если здесь царят турецкие обычаи, то женщины покрывают свои лица.
— Я всегда считал это дурацкой идеей, — сказал Ларри. — Если у тебя красивое лицо, то его надо всем показывать. А вот если она много болтает, то я за кляп во рту.
Улица ожидаемо привела нас к маленькой площади, которую украшала прекрасная раскидистая пиния, а в ее тени были расставлены столики и стулья. Кафешка, как и паб в любой английской деревне, служила источником не только еды и вина, но также местных сплетен и поклепов. Меня удивило, что за все это время мы не встретили ни одной живой души, если не считать женщины в никабе. Если бы все происходило в корфианской деревне, нас бы уже окружала голосящая праздная толпа. Но, выйдя на площадь, мы поняли — по крайней мере, так нам показалось — истинную причину: за столиками сидели мужчины, в основном пожилые, с окладистыми седыми бородами, в шароварах, потертых рубахах и charukias, необычных красных кожаных туфлях с загнутыми носами, украшенными цветастыми помпонами. Нас они встретили гробовым молчанием. Просто уставились, и все.
— Ага! — радостно воскликнул Мактавиш. — Kalimera [Добрый день (греч.).], kalimera, kalimera!
Если бы дело происходило в греческой деревне, тотчас последовал бы ответ на это приветствие «С добрым утром!». Кто-то сказал бы: «Мы вам рады», другие Herete, то есть «будьте счастливы», третьи Kalimera. Здесь же не было никакой реакции, если не считать того, что один или два старика мрачно кивнули.
— Давайте займем пару столиков и выпьем, — предложил Мактавиш. — А когда они к нам привыкнут, мы все сплотимся.
— Что-то мне это не нравится, — занервничала мать. — Не лучше ли нам с Марго и Леонорой вернуться на катер? Здесь же одни мужчины.
— Глупости. Не заводись, — успокоил ее Ларри.
— Я понял, — начал Теодор, подняв глаза к раскидистой кроне, — я понял, почему этот мальчик побежал в деревню. Когда появляются иностранцы, местным женщинам предписывается сидеть дома. Вот он и побежал всех предупредить. И вообще, когда местные мужчины гуляют, появление дам… э-э… м-м… может им показаться… э-э… необычным.
Еще бы. Лица наших дам не прикрывал никаб, а Марго и Леонора к тому же были в открытых хлопчатобумажных платьях, выставлявших напоказ некоторые части анатомии.
Мы сдвинули несколько столиков, подвинули стулья и расселись. Деревенские, которые вопреки прогнозам Ларри превосходили нас числом раз в пять, продолжали молча глядеть на нас, бесстрастные, как ящерицы. После долгого ожидания, заполненного отрывочной беседой, из кафешки вышел пожилой мужчина и с явной неохотой подошел к нам. Сильно нервничая, мы встретили его дружным Kalimera, и, к нашему несказанному облегчению, он ответил тем же.
— Нам, пожалуйста, выпивку и meze, — сказал Мактавиш, гордившийся своим знанием греческого.
Последнее было излишним, так как meze, включающее в себя оливки, орешки, вареные яйца, огурчики, сыр и все такое, подается в Греции автоматически вместе с выпивкой. Даже бывший офицер королевской конной полиции, видимо, занервничал в этих обстоятельствах.