Джереми Лахлан

Ключ от всех миров

Маме и папе, ещё раз, потому что

приключение пока не окончилось

Остерегайтесь, переступая тот порог Междумирья. Что за зло таится в тени? Что за тьма скрывается внутри?

Уинифред Робин и Паломничество воров

ЭТО

НЕ НАЧАЛО

ПОСЛЕДНИЙ БЕССМЕРТНЫЙ

Он стоит на балконе с видом на озеро жидкого огня, заворожённый бурлящей лавой и яркими всполохами. Красное зарево играет на каменных колоннах некогда роскошного зала Замка. Закопчённый потолок испещрён трещинами. Лавовый водопад течёт с верхней галереи. Там, наверху, находятся ослабленные ворота в иной мир. Мир огня. Лава окружила его логово, проникла в коридоры, прожгла двери, но его это не огорчает. В его родном мире тоже есть вулканы — в умирающем и пустынном, который он покинул. Лава напоминает ему о принесённых жертвах. Пламя напоминает ему о ней. Но лава не может навредить ему. Ничто не может.

Он давным-давно об этом позаботился.

Балкон покрыт шершавой чешуёй — кусками ржавого металла — так же, как и стены, и пол. Защита камня — не от лавы, а от его жгучего, прогорклого дыхания. Оно срывается с фарфоровых губ полумаски. Низкое, протяжное рычание. В его глазах полыхают и отражаются всполохи огня.

Куда направляется третий Ключ?

Этот вопрос терзал его после того случая с поездом. Он подобрался так близко, дитя было почти в его руках, но из-за предателя Хикори и той девчонки с ножом Ключ пропал.

Ненадолго. Скоро у него будут ответы на все вопросы.

За его спиной двое кожеголовых чеканным шагом входят на балкон: они волокут за собой избитого человека. Из воспалённых карих глаз пленника текут слёзы. Одни называют его Джоном Доу, другие — Чарли Грейсоном, но Ротт знает, что больше всего он любит слово «папа». Кожеголовые отпускают его, вытягиваются по стойке «смирно» и салютуют.

— Решил опять поболтать? Тебе невтерпёж? — Джон кашляет и кряхтит. — Ты, старик, совсем отчаялся.

Кожеголовые гортанно щёлкают и рычат за своими противогазами, вскинув винтовки к голове Джона.

Ротт снова выдыхает — протяжно, с надсадным хрипом.

— Знаешь, тебе бы стоило хотя бы иногда чаёк с мятой пить, — говорит Джон. — Полезно для горла.

Он снова заходится в кашле. Сплёвывает на ноги Ротту.

— Давай. Делай, что задумал.

Ротт бы улыбнулся, если б мог. «Я всегда так делаю».

Он хватает Джона за шею, поднимает на ноги и вглядывается в его жалкие глаза, как и тогда, в поезде. И точно так же у пленника трясутся ноги. Он не может дышать. Он хватает ртом воздух.

Ротт считывает Доу, вторгается в его мозг.

Он хочет знать всё. Местоположение Колыбели и то, где возлюбленная Джона — Эльза — могла взять второй ключ. Силы третьего Ключа, его страхи, и слабости: любую мелочь, которая может вывести девочку из равновесия. Он чувствует, как Доу сопротивляется, рассеивает свои мысли, но Ротт скоро докопается до истины.

В конце все ломаются.

Из носа Джона сочится новая струйка крови. Красная слеза скатывается по щеке. Ротту не стоит давить слишком сильно, если он хочет оставить мужчину в живых, поэтому он разрывает связь и делает шаг назад. Узник падает, но это не имеет значения.

Ротт получил новую зацепку.

Дитя не знает.

— Ты прав, — хрипит Джон. — Я не говорил ей, что она — третий Ключ. Я не мог. Но рано или поздно она узнает и станет могущественнее, чем ты можешь себе представить.

Он ухмыляется.

— Тебе не победить, Ротт. Никогда. Джейн храбрая. Умная. У неё есть друзья и отличная фора. Если ей повезло, она прямо сейчас заходит в Колыбель.

На этот раз Ротт действует без предупреждения. Он пригвождает Джона к покрытому металлом полу и резко вторгается в его разум, рыча за своей маской.

«Я найду девочку. Она не может убегать вечно».

ЧАСТЬ

ЧЕТВЁРТАЯ

ГОЛОСА В ЕЕ ГОЛОВЕ

И вот кое-что ещё. Думаю, я старая. Очень. По факту, я старше всех, кого когда-либо встречала. Я старше Уинифред, с её морщинами и шрамами. Старше Хикори, который две тысячи лет был заперт в Замке. И старше Ротта, который, насколько я знаю, должен скоро отметить свой миллионный день рождения. Чёрт, наверное, мне столько же лет, сколько Замку — просто первые неизвестно-сколько-с-лишним лет жизни я провела взаперти, в Колыбели всех миров, пуская слюни на краеугольный камень в центре мерзкого моря.

Определённо, Творцы такого не задумывали.

Конечно, не предполагалось, что я на четырнадцать лет застряну в Синей гавани, понятия не имея о том, кто или что я такое. И не планировалось, что папа исчезнет. Разумеется, никто не думал, что моё приключение в Замке — в этом истощённом пространстве-между-пространствами — будет чудовищно сложным. Снег, взрывные ловушки, плотоядный лес и побег на поезде. Ложь Хикори. Глаза Виолетты. Бушующая река и свирепые кровожадные личинки-переростки. Броненоски, кожеголовые и Ротт. Одна опасность за другой.

Никто не мог вообразить, что я буду здесь, застряну в умирающем ином мире. Из всех возможных миров попаду в Аракаан.

На родину Ротта.

Пустыня — хуже всего. Жар. Слепящий свет. Целое утро я потела и плелась под солнцами-близнецами без еды и воды. Я не понимала, где нахожусь, и ничего не видела. Ни лагеря, ни колодца, ни лошадей, ни кочевников. Только тлеющее небо и бесконечную соляную равнину. Даже моя тень пытается скрыться от жара, поджимаясь под меня, когда оба солнца входят в зенит.

Такими темпами я умру к ночи.

На горизонте — мираж. Разлившееся по пустыне несуществующее озеро подмигивает мне, смеётся надо мной. Подумать только, ещё вчера я была в Замке, среди течений и водоворотов, я буквально захлёбывалась в воде. Облизываю потрескавшиеся солёные губы. Пустыня кренится и качается, но я должна держаться и идти дальше. Должна найти Виолетту и ещё — вернуть Хикори.

С другой стороны, пока я иду, я могу распутать весь этот клубок мыслей в голове. В конце концов, вчера вечером я неплохо выкрутилась из ситуации. Да, меня вырвало, я спровоцировала маленькое, прямо-таки крошечное землетрясение, убежала в пустыню и вопила, пока не охрипла, но я не отключилась, не разревелась и не сделала ничего в таком роде. Неплохо для девочки, которая только что узнала, что вся её жизнь была сплошной ложью.

Потом началась песчаная буря, она поглотила пустыню и съела звёзды. Эта дрянь за секунду сожрала меня и закрутила. Я пыталась вернуться в лагерь — могу поклясться, что слышала, как Виолетта звала меня по имени, — и это было самой большой ошибкой. Как только я побежала, то уже не могла остановиться. Я мчалась сквозь воющую тьму, дрожа, задыхаясь и плача. Когда ноги отказались меня нести, я поняла, что убегала вовсе не от бури. К тому времени, когда взошли оба солнца, ветер стих, а я очутилась одна в безлюдной пустыне, в компании голосов в голове.

«Боже мой. Ты действительно не знаешь».

«У них был маленький ребёнок. Он умер, Джейн».

«Они нашли тебя. Они забрали тебя из Колыбели».

«Я — третий Ключ. Я — третий Ключ. Я — третий Ключ».

Да, я — третий Ключ от Колыбели. Никто не знает, как Творцы создали меня. А я даже и знать не хочу. Важно то, зачем. Для Творцов я — план Б, секретное оружие, которое они оставили на тот случай, если какой-нибудь бессмертный маньяк вторгнется в Замок, в их ах-такое-священное — теперь умирающее — творение.

Два обычных ключа открывают Колыбель.

Третий Ключ из костей и плоти управляет ею.

Я.

Но что это значит? Что, по их мнению, я должна там делать? Исцелить ворота? Защитить иные миры? Как я могу спасти Замок, если всё, чего мне пока удалось добиться — это разнести его на части?

«Поверить не могу, что он не сказал тебе».

Папа. Джон Доу. Чарли Грейсон. Человек, У Которого Слишком Много Имён. Какая-то часть меня хочет наорать на него, ударить, сказать, что я его ненавижу, и посмотреть, что он будет делать, потому что к одной мысли я возвращаюсь постоянно, к той, которая наносит самые глубокие раны: в действительности он вовсе не мой отец. Он просто человек. Незнакомец, который вытащил младенца с янтарными глазами из Колыбели и заплатил за это сполна. Человек, который четырнадцать лет был заперт в царстве кошмаров — в Хватке фантома, стража Колыбели — и был не в состоянии говорить, едва мог ходить, а младенец тем временем вырос и превратился в девочку. Которая день и ночь о нём заботилась, потому что не представляла, как может быть иначе.

И не знала правду.

— Стоп, — говорю я.

Я ухаживала за ним, потому что люблю его, всё очень просто. Он — единственная семья, которая у меня когда-либо была. Я не могу винить его за то, что он молчал. Думаю, он собирался всё рассказать мне в поезде.

«Да, Джейн, ты родилась в Замке, но…»

На спиральной дороге отец пожертвовал свободой, чтобы мы успели сбежать. Он говорил, что любит меня, но что будет, когда всё закончится? Куда мы пойдём? Что мы будем делать? Он больше во мне не нуждается. Он может делать всё сам: готовить, укладываться в постель, читать сказки… Вдруг он захочет вернуться в свой родной мир, Таллис, без меня? А как же Эльза? Пойдёт ли она с ним?