— Он ненавидел общепринятые порядки и всегда выворачивал все наизнанку, — вспоминает его бабушка. — Вечно пытался шокировать нас. Просто обожал это. Он рассказывал нам вещи, которые наверняка нас должны были смутить. Мы оба просто не понимали его. Характер у Джимми был такой разносторонний. Видишь одну грань, а за ней мелькает проблеск другой. Никогда нельзя было понять, о чем он думает.

Успехи Джима в колледже нельзя было назвать выдающимися. Он игнорировал все внеклассные занятия. Его оценки за первый семестр не были впечатляющими: одна пятерка, две четверки, одна тройка и двойка.

Но куда интереснее были результаты теста по определению типа личности, который проходили все новые студенты. Согласно этому тесту, Джим был признан импульсивным, беспечным, любящим приключения, но недостаточно дисциплинированным и не умеющим контролировать себя… но, как ни парадоксально, он в то же время оказался застенчивым и интересующимся общественной работой… чрезмерно критично настроенным по отношению к общественным институтам… склонным жаловаться на свою судьбу… и поразительно мужественным с учетом его склонности к литературе и успехов в сочинительстве и общении, которые были отражены в его характеристике из Александрии.

Джим был способен на трюки, требующие виртуозного ума. Когда друзья входили в его комнату, он просил их:

— Выберите наугад какую-нибудь книгу. — Он говорил это хвастливым тоном, но в то же время застенчиво ковырял носком ковер в спальне: этакий скромный фокусник. — Возьмите любую книгу, откройте ее в начале любой главы и начните читать. Я с закрытыми глазами скажу, как эта книга называется и кто ее автор.

Джим обводил рукой комнату, в которой сотни и сотни книг были разложены поверх мебели или просто стопками стояли у стен.

И он никогда не ошибался!

Еще более благородный, хоть и менее запоминающийся поступок Джима — это его помощь одной знакомой, которой он написал курсовик, быстро и мастерски проанализировав значительный объем поэзии. Другому знакомому он написал тридцатистраничное сочинение о лорде Эссексе, одном из любовников королевы Елизаветы, снабдив работу внушительным списком использованной литературы, и все по памяти.

— Мне нужно было написать доклад на тему «Моральная целостность: императив нашего выживания», — вспоминает брат Джима Энди. — А я даже не мог понять, что это за фигня такая. Родители не отпускали меня из дому на пасхальные каникулы, пока я не напишу доклад, а Джим как раз собирался погулять со мной. Я корпел над докладом пару дней, пока за него наконец не взялся Джим и не переписал от начала до конца, вставив в заключительную часть немало собственных мыслей. Доклад получился отличный, и заканчивался он такими словами: «Мы дрейфуем по неясным орбитам, беспомощные и одинокие». Там было еще три-четыре подобных предложения подряд, и хотя это был не совсем мой стиль, я получил за этот доклад пятерку.

Джим связался с небольшой компанией выпускников средней школы Клируотера и стал выпивать с ними. Он напивался на танцах и стоял в углу, изображая дерево; он напивался на вечеринках — однажды, сильно порезавшись, он вел себя так агрессивно и оскорбительно, что доктор в местной больнице отказался принять его.

Но Джим пока еще не пил крепко и беспробудно. Как заметил один его одноклассник, «создавалось впечатление, что он пьет исключительно для того, чтобы опьянеть; в противном случае он не пил вовсе». Для Джима пьянка была особым событием. Но в то же время он искал на дне бутылки утешения.

Один примечательный случай произошел на восемнадцатый день рождения Джима в декабре, когда его поставили на воинский учет. Джим ненавидел армию и пришел в полное бешенство, испытывая в то же время трепетный страх перед этой махиной, которая подчиняет своей власти всех и вся. В 1961 году еще не было общенародного антивоенного движения. Джим не знал формулировки «отказ от службы по религиозным или политическим убеждениям». Поэтому он встал на учет, а затем, вернувшись, напился в стельку. Родственники Джима рассказывают, что его дядя, живший в Клируотере, вынужден был вытаскивать его из одной щекотливой ситуации, которая могла привести к грандиозному скандалу. По-видимому, тот случай был крайне позорным, поэтому его деталей не раскрывают до сих пор.

Примерно в то же время Джим нашел себе убежище: старый отель в пальмовых зарослях между Клируотером и Сент-Питерсбергом, «Галерея и кофейня „Ренессанс“», беспорядочный муравейник из комнат-студий, подмостков, двориков-патио, внесенный в негласный «черный список» — вход студентам колледжа туда воспрещался. Наверное, именно это и привлекло Джима, но больше тянули его туда поэтические вечера, конкурсы исполнителей фолк-музыки и богемная атмосфера.

Управлял «Ренессансом» словоохотливый гомосексуалист лет тридцати пяти по имени Аллен Родес. При первой же встрече Джим услышал от него устный вариант эпического романа: кучу информации, включая историю предков Аллена, которые проектировали Сент-Питерсберг в девятнадцатом веке, крайне преувеличенные истории сексуального характера, произошедшие с ним во время затемнения в Лондоне во время войны, байки о выступлении в мужской труппе Реда Шона, семейное происхождение и сексуальные наклонности каждой кошки, бродящей по лабиринтам галереи, детальные рассказы о нудистском лагере «Сады Эдема» к северу от Тампы, причем каждому новому пассажу предшествовала фраза «Ты просто не поверишь, сейчас в обморок упадешь».

Конец ознакомительного фрагмента