— Итак, Пемберли, — прошептала она, — что же это такое может быть? Давай рассмотрим улики. Барнаби велел мне сидеть дома — значит, это какое-то приглашение…

— Писк.

— Да-да, в гости к какой-то женщине… и в этом месте водятся привидения, сказал он, хотя это-то наверняка чушь. — Как просто было бы узнать больше. На один-единственный краткий миг искушение ослушаться словно бы повисло в воздухе, точно сдобная пышка с маслом — в рот так и просится! Рука Табиты словно помимо её воли поднялась, пальцы другой руки затеребили край конверта Осторожно, упиваясь собственной дерзостью, девочка затаила дыхание и чуть-чуть надорвала краешек.

И замерла на месте.

Девочка уронила руки, прижала конверт к себе и зашагала домой. «Табита Клопс, — отчитывала она себя, — тебя никогда и никто не полюбит, если ты так и не научишься следовать простому и чёткому правилу, особенно если его повторили трижды и подчеркнули его значимость свирепым взглядом». Тут встрял второй голос, голос её матери, повторяя ответ на вопрос, заданный Табитой несколько лет назад. «Ах, ты, значит, хочешь, чтобы мы тебя любили? Так вот, Табита Клопс: любовь надо заслужить, просто так она не даётся, это тебе не блохи!»

Ей было семь, когда мать сравнила любовь с раздражающим зудом. Табите хорошо запомнилась эта фраза, потому что в том же году школьники внезапно вбили себе в голову, будто у Табиты вши. Бедняжке пришлось несладко: все старались держаться от неё подальше. В прошлом году добавилась ещё и ручная мышь, поэтому отсутствие друзей, наверное, объяснялось ещё и тем, что Табита якобы разговаривала сама с собою. Пемберли стал для неё превосходным консультантом по всем вопросам, но он старался лишний раз никому не попадаться на глаза, и Табита отчасти понимала, откуда берутся все эти оскорбительные замечания.

А может, всё дело в неаккуратной, неровной, некрасивой стрижке — мама вечно норовила обкорнать ей волосы тупыми ножницами.

Или истина в том, что завести друзей куда как непросто, когда попытки эти односторонние, и ещё у тебя ручная мышь, и тебя считают странной, застенчивой тихоней, хотя на самом-то деле люди тебя просто не понимают, вот и всё.

Как бы то ни было, в Сент-Джоне никто, похоже, не страдал от одиночества, кроме неё. Но Табита снова и снова напоминала себе, что бывают вещи и похуже, чем совсем не иметь друзей. А именно:

— ненароком проглотить соплю;

— обнаружить у себя в ухе что-нибудь ползучее и ослизлое;

— лишиться какой-нибудь части тела. (Хотя это спорный вопрос: всё зависит от того, какой именно части. Скажем, ухо или мизинец ноги вполне стоят одного-двух друзей.)

Пока Табита облизывалась на свежие булочки, горкой выложенные в витрине «Чайной-кондитерской Пуддлза», и гадала, способно ли содержимое конверта перещеголять прошлогодний рождественский подарок — поношенные колготки, — двое прохожих, натолкнувшись на девочку, сбили её с ног — словно ради неё и останавливаться-то не стоило.

— А ведь где-то есть ещё двое! — возбуждённо доказывал один, тыча пальцем в газету и даже не замечая Табиты. — Это просто немыслимо! Спустя столько времени? Да там, в усадьбе, небось рай земной! Золотые ванны и потайные комнаты, битком набитые деньгами, и всё такое. А пригласили детей — подумать только! Эх, Руперт, до чего несправедливая штука жизнь…

Ошеломлённая Табита поднялась на ноги. Вздохнула — поводом к тому стали и неуклюжие грубияны, и последние слова Барнаби Трандла. В обычных, незабрызганных, обстоятельствах Табита грязнулей не была — зато была тощенькая, кожа да кости, сплошь коленки да локти, и из школьной формы давно выросла: за последние полгода она вытянулась аж на несколько дюймов. Наверное, всё это в совокупности даёт людям право вот так запросто сбивать её с ног, не извинившись и даже не обернувшись.

— Ох, Пемберли, — вслух посетовала девочка, огибая последний угол перед своим домом и дёргая себя за коротко подстриженные волосы — ну почему они не могут отрасти ещё хотя бы на несколько дюймов?! — если бы только в жизни всё было как в книжках, а я бы сама выбирала, какую роль сыграть! — Соседка, миссис Даллингэм, как раз выглянувшая из-за двери забрать доставку из бакалеи, с удивлением покосилась на неё; Табита сделал вид, что её не заметила.

Ровно в половину четвёртого Табита перестала думать и гадать и застыла как вкопанная: перед её скромным краснокирпичным домиком обнаружилось нечто прелюбопытное. На парадном крыльце громоздились родительские чемоданы, отцовский портфель и шкатулка с драгоценностями.

И — ровным счётом ничего из её собственных вещей.

Глава 2

«Проблема с неприятными людьми, Тиббз, состоит в том, что либо большинство из них приходятся тебе близкими родственниками, либо ты всякий день сталкиваешься с ними по работе. Не в обиду присутствующим, понятное дело».

Инспектор Персиваль Пазл «Дело о спесивой служанке»

Табита отворила дверь.

— Привет! — крикнула она — Я дома. — В пределах видимости обнаружился только Мистер Щекотун, не соизволивший приветствовать появление девочки ни зевком, ни мявом. И всё равно Табита находила его самым приятным членом семьи. Ленивый раскормленный котяра частенько сворачивался калачиком у неё на коленях, и хотя порою самодовольно ухмылялся, точно избалованный братец, Мистер Щекотун не трогал Пемберли и так славно мурлыкал.

Девочка осторожно обошла коробку, заполненную сине-белыми чайными чашками и блюдцами с волнистым рельефом. Жизнь её матери сводилась главным образом к тому, чтобы подслушивать разговоры богатых дам в магазинах, покупать то и это у них на глазах и возвращать купленный товар обратно, пока богатые дамы не видят. Да, а ещё она посещала курсы этикета и хороших манер. «Нет ничего ужаснее, чем навсегда застрять в среднем классе», — частенько повторяла она Табите.

Заглянув в кухню, девочка убедилась, что мама уже закупилась продуктами на всю неделю: тут было всё, что нужно для обыкновенного и так надоевшего мясного рагу (готовить, конечно, предстояло Табите), пожухлые овощи, кусок сыра, консервированная ветчина и пакетик дешёвых сладостей. Табита вытащила из общей кучи лакричную палочку — Пемберли ведь такой сладкоежка! — и поставила портфель в деревянный ящик с надписью «Вещи Табиты: не разбрасывай их по дому — или будешь мыть посуду вне очереди». Миссис Клопс не допускала никакого беспорядка на первом этаже — а то вдруг случайно заглянет какая-нибудь высокопоставленная персона Напоминание не имело никакого смысла, потому что разбрасывать Табите было нечего, а посуду она и так мыла каждый вечер — неважно, где лежал портфель. Кроме того, на памяти Табиты к ним никто и никогда не заглядывал, кроме разве что миссис Даллингэм — одолжить яйцо-другое.

— Привет! Мам? Пап? Как дела? А зачем все ваши вещи стоят на крыльце?..

— Табита! — взвизгнула со второго этажа миссис Клопс. — Быстро поднимайся сюда и, ради бога, не трогай сервиз! «Сапфировый восторг» — это же последний крик моды! Так сказала миссис Дэвис-Хильдебранд не далее как вчера — я слышала своими ушами!

— Да, мама. — Убедившись, что Пемберли надежно спрятан под воротником, Табита поднялась по узкой деревянной лестнице и застыла у дверей спальни, во все глаза глядя на родителей, деловито пакующих вещи. При виде столь неожиданной картины девочка даже на минуту забыла про конверт.

Мать, стоя перед комодом с зеркалом, отбирала украшения из ещё одной шкатулки, что-то с презрением швыряя на пол, а что-то заталкивая в мешочек из тёмно-синего плюша Повсюду валялись обувь, чулки и носки, а небольшой угловой столик был весь завален обрывками бумаги. Их было так много, что отдельные клочки попадали на пол

— Какого чёрта она опять дома?! — нахмурился мистер Клопс. — Она что, заболела?

— Пап, я никогда не болею, — возразила Табита, а про себя подумала: «А если б и заболела, мама всё равно отправила бы меня в школу».

— Да ну? — Мистер Клопс изогнул густую бровь. — Тогда почему ты не ешь ливерную колбасу? Я кладу тебе на тарелку по целому куску каждое воскресенье!

— Пап, так это ты Мистеру Щекотуну колбасу кладёшь, а не мне.

— Всё равно ты неблагодарная девчонка, — пробурчал в ответ мистер Клопс. Он на мгновение отвлёкся от неподатливой застёжки чемодана и пристально воззрился на девочку. — Нам с твоей матерью нужно кое-что с тобой обсудить. Иди сюда и шевели своими тощими ножонками. Нам вообще-то некогда — Он выдернул из кармана часы. — Кеб прибудет ровно в четыре.

— Мы куда-то едем? — До зимних каникул ещё оставалось целых три недели. Табита нагнулась рассмотреть валяющуюся на полу брошку. — Какая хорошенькая!

Миссис Клопс так резко выпрямилась, что сбила Табиту с ног.

— Что это у тебя там? Что ты такое нашла? — Но вот она разглядела крохотную медную птичку на ладони у девочки, и сердитый взгляд смягчился. С непривычной для неё снисходительностью миссис Клопс, вместо того чтобы строго отчитать Табиту, просто кивнула и потрепала её по плечу. — Оставь эту гадость себе, — разрешила она. — Я про неё вообще забыла. Помню только, что птица называется выпь. Очень для тебя подходит: я всегда тебе говорила, что нечего вопить и выть по любому поводу. Брошки давно вышли из моды — все дамы в магазинах утверждают это в один голос. — Миссис Клопс отошла в другой конец комнаты и примерила шляпку с пером. — А ты никуда не едешь, — сообщила она, выглянув из окна — Мы с твоим папой решили попутешествовать. За последнее время мы так изнервничались — нам просто необходимо отдохнуть и развеяться. А ты поживешь пока в «Доме Августа». Мы уже обо всем договорились.